превратилась в хранилище старых изорванных сетей.
Бабушка Киля…
Вика ее не знает… Когда она родилась, прабабушки ее уже не было в живых.
Бабушка Киля была высокая, костистая с суровым старообрядческим лицом. Огромные черные глаза, обведенные темными кругами. На голове в любую погоду темный платок шалашиком. Я ее боялся. Она казалась мне не человеком, а ожившим сухим деревом: коричневые до черноты руки-ветки, босые ноги с ногтями, похожими на морские ракушки.
Раньше она была здесь главной хозяйкой. Все остальные жили и работали в городе, а на Косу переезжали летом.
Дачников с детьми она не пускала. Для меня было сделано исключение из уважения к дяде Вадиму, на заводе которого работали когда-то ее муж, а потом сын Вася и Светлана Ивановна. Я думал, что ей было сто лет, но папа сказал — "девяносто два". Впрочем, для меня это было одно и то же. Целый век!
Зашелестели листья, небо стало обносить серыми облаками. Быстро наступили сумерки.
Замигал маяк.
Тетя Эля, брат Коляна, ребята с Курска, баба Киля… мама…
Я чувствовал себя как солдат под обстрелом, взятый неприятельской артиллерией "в вилку" из рассказов дяди Васи. Вот-вот саданет по мне. Но прислониться было не к кому.
И я обрадовался, когда объявился дядя Дима, зажег свет в кухне и стал звать Вику от соседей. Потом дошла очередь до меня, Ильи и Василия Ивановича.
Дядя Дима ловко расставил тарелки с жареными калканчиками. Чай, как всегда здесь, я пил с трудом, хотя для него брали из бака специальную "сладкую воду», которую привозили на Косу в цистернах откуда-то издалека. Она, конечно, не была такой соленой, как в местных колодцах, но все равно до нормальной речной ей было очень далеко. Видя мои мучения, Илья приволок из дому трехлитровую бутыль с компотом из груш, сделал "коктейль" с водой, и получился приятный напиток, которым я поделился с Викой. Василий Иванович и за ужином почти не ел, ворчал на всех вместе и по очереди и сразу же вернулся в гараж к машине, которую никак не мог починить. Потому что таскать туда-сюда сети, канистры, рыбу и еще кучу всяких вещей на тачке по песку было тяжело, а "четверка" никак не заводилась. И не верилось, что недавно купленный аккумулятор сел! А значит, свой же «косяцкий» рыбак так нагло его кинул. Потом все отправились к телевизору и принялись крутить ручки в поисках новостей о "Курске". На экранах плыла какая-то рябь. Если появлялось сносное изображение, то исчезал звук и наоборот.
— Погода меняется, — мрачно заявил Василий Иванович и повернулся к стене.
Вика играла с котами, и мне было совершенно непонятно, почему полосатого котенка она называла "Пушок", а громадного белого кота — "Малышом".
Дядя Дима и Илья, лежа на кроватях, громко комментировали все происходящее на экранах, а Василий Иванович мирно спал. Тут я впервые заметил, что левая стопа у него какая-то опухшая и в белых шрамах.
Дядя Дима проследил за моим взглядом и объяснил:
— У соседей лодка с катка сорвалась, так глиной ногу лечили, как бабе Киле. Ты помнишь?
Еще бы не помнить!
Как сейчас вижу:
бабушка Киля со скорбным землистым лицом лежала, вытянувшись во весь рост, на печке. Одна нога у нее была в валенке (летом!!!), а другая — обмазана выше колена глиной. С тех пор я такой и представлял себе бабу-Ягу-Костяную ногу, хотя ни с кем не осмеливался поделиться своими наблюдениями. Наконец, Вика надоела обоим котам. Пушок сбежал, а Малыш нашел защиту у Ильи, рядом с которым улегся спать на спину, ну, прямо как Стоян!
Теперь "Викторина" принялась за меня. Она прыгала с кровати на кровать, кувыркалась на полу, пытаясь сделать стойку на голове, и всякое свое движение сопровождала вопросом:
— А ты так умеешь?
Дядя Дима и Илья в это время пришли к выводу, что после такого взрыва ничего хорошего ждать не приходилось, и про стук военные наврали. Потому что, если кто и спасся, в холодной воде при выключенном реакторе ребятам с "Курска" долго не продержаться.
Мне хотелось уйти в "хижину", но я был уверен, что Вика станет спрашивать:
— Ты спать хочешь, да?
Вообще, именно этого я и хотел, но признаться такой мелюзге?!!
Я сидел и злился, ну, почему ее не укладывают спать?!
Но с другой стороны, болтовня Виктории не давала мне погрузиться в печальные мысли, как "Курск" на дно Баренцева моря. Просто удивительно! Не первый год живу на свете, и сколько людей за это время погибло в катастрофах, ну и так… И о многих же я знал. О землетрясениях всяких, о взрывах домов. Дворник из нашего двора умер в прошлом году. У Маргоши не стало бабушки, у Левки — деда. Но вот все это как бы меня не касалось. А теперь, наоборот, всякое известие о несчастье пугает меня, как если бы я ждал, что буду очередной жертвой.
Тетя Элла, бабушка Киля, брат Коляна, ребята с Курска… А вдруг с Виталькой случится что-нибудь непоправимое?
Тут, наконец, пришел дядя Дима, принес таз с теплой водой и позвал Вику мыться. Я воспользовался моментом и выскользнул во двор.
С востока порывами продолжал дуть прохладный ветер "Грэга", небо еще гуще обнесло облаками теперь больше похожими на тучи. И только кое-где в просветах между ними пульсировали звездные маяки. Я вошел в “хижину”, зажег свет и уселся на самой большой скрипучей кровати. Хотел раздеться и лечь, но сна как не бывало. Пожалуй, впервые мне неуютно было оставаться один на один с самим собой. Я чуть не смалодушничал и хотел было опять вернуться в дом, но тут открылась дверь и через порог шагнул Илья. Он держал в охапке огромное ватное одеяло в веселом ситцевом пододеяльнике. Положив эту гору стеганой ваты на пустую кровать, он сказал:
— Мать велела отнести тебе на всякий случай. Ночи теперь прохладные. А ты не забоишься один спать?
Я отрицательно покачал головой, испугавшись, что слова могут прозвучать неубедительно.
— Ну, тогда спокойной ночи. Мы «куклы» пойдем выламывать, сети то есть, часа в четыре, если ветер утихнет. А вернемся, как сегодня.
— Все?
— Не. Отец нас только проводит. Мы на большой лодке сейчас не ходим, на нее особое разрешение нужно.
— А мне с вами можно?
— Места не будет. Виталя тоже с нами не ходит, он с берега сетки ставит.
Я никак не мог привыкнуть, что Илья называет Светлану Ивановну и Василия Ивановича матерью и отцом и
