1646
Головина отметила в черновой рукописи своих воспоминаний: «Я не любила свет, выезды» (ИРЛИ, ф. 230, № 660).
В феврале 1875 г. Достоевский проходил курс лечения легких сжатым воздухом («под колоколом») в лечебнице Л. Н. Симонова в Петербурге, где и познакомился с Л. В. Головиной и генералом Т. Ф. Ганом. Головина вспоминала: «На первом же сеансе я начала оглядывать всех с нами находящихся и увидала рядом со мною, с правой стороны, человека с очень бледным, т. е. желтым, лицом, очень болезненным; он сидел согнувшись в кресле, с „Русским вестником” в руках <…> у нас завязался оживленный разговор». Упомянув ряд своих бесед с Достоевским в лечебнице, а затем по ее приглашению у нее дома, Головина продолжает: «…когда он читал что-нибудь, то я обязательно должна была ехать туда и сидеть в первом ряду. <…> В 1876 г. он уехал лечиться в Эмс, и мы решили переписываться. Переписка установилась дружеская, но грустная…» (Звенья. Т. 1. С. 473–475).
Вундерфрау — знахарка (нем. Wunderfrau). Достоевский имеет в виду знахарку из Мюнхена по фамилии Гогенестер.
Ср. описание «русского генерала за границей» в главе первой июльско-августовского выпуска «Дневника писателя» 1876 г. (см.: наст. изд. Т. 13. С. 219).
Является ответом на письмо Маслянникова от 31 октября 1876 г. (подпись: «К. И. М.»; см.: ВЛ. 1971. № 9. С. 193–194). Ответные письма Маслянникова от 20 ноября и 2 декабря 1876 г. см.: Там же. С. 194–195 (опубликованы с ошибочной датой в первом письме).
Маслянников просил Достоевского адресовать ответ в «книжный магазин Исакова, кассиру, для передачи тому, кто явится за ним и спросит письмо под буквами „К. И. М.”» (Там же. С. 193).
Письмо Маслянникова от 31 октября 1876 г. было посвящено делу Е. П. Корниловой, приговоренной к двум годам и восьми месяцам каторги за то, что она выбросила из окна четвертого этажа свою шестилетнюю падчерицу. В § 1 («Простое, но мудреное дело») главы первой октябрьского выпуска «Дневника писателя» 1876 г. Достоевский писал о «болезненном аффекте, бывающем в беременном состоянии», и высказал предположение, что именно этим был вызван поступок Корниловой, выразив озабоченность и судьбой ее еще не родившегося ребенка. Глава заканчивалась следующими словами: «А неужели нельзя теперь смягчить как-нибудь этот приговор Корниловой? Неужели никак нельзя? Право, тут могла быть ошибка… Ну так вот и мерещится, что ошибка!» (см.: наст. изд. Т. 13. С. 315). В указанном письме Маслянников рассказывал Достоевскому о «глубоком впечатлении» от этого выпуска «Дневника писателя», называя его «высокоталантливым литературным произведением», содержащим в тоже время «замечательно правильный взгляд на поступок Корниловой» (ВЛ. 1971. № 9. С. 193). Маслянников характеризует Достоевского «как самого душевного и исполненного всякой любви человека» (Там же).
Уверовав в желание Достоевского смягчить приговор по делу Корниловой, Маслянников сообщал, что имеет «некоторую, а при случае и солидную, возможность помочь» ему в этом деле, и просил «повидаться с Корниловой и посоветовать и даже настоять над ней о подаче прошения на имя государя о помиловании или смягчении ее участи». Сам Маслянников служил тогда, по его свидетельству, в том ведомстве, от которого зависело рассмотрение просьб о помиловании. «Разделяя совершенно взгляд покойного Федора Михайловича на характер преступления Корниловой, — вспоминал он, — я всей душой желал оказать ей помощь, надеясь на либерального по тому времени ближайшего начальника (А. Ф. Кони. — Ред.), в руках которого находилась возможность дать успешное движение моему докладу» (НВр. 1882. 12 окт. № 2380, см.: также: Биография. Прил. С. 113). 2 декабря 1876 г. Маслянников писал Достоевскому: «…почту за приятнейший долг иметь честь лично засвидетельствовать Вам свое глубочайшее уважение и условиться насчет плана действий по нашему делу. Кстати, у меня собрался теперь и некоторый пригодный для дела материал» (ВЛ. 1971. № 9. С. 195).
Достоевский несколько раз посетил Корнилову в Доме предварительного содержания преступников и рассказал об этом в § 1 «Опять о простом, но мудреном деле» главы первой декабрьского выпуска «Дневника писателя». Хорошо зная каторгу, пережив ужас пребывания в ней, Достоевский писал здесь: «Много вынесет она (Корнилова. — Ред.) из каторги? Не ожесточится ли душа, не развратится ли, не озлобится ли навеки? Кого, когда исправила каторга? <…> Неужели ж нельзя оправдать, рискнуть оправдать?» (наст. изд. Т. 13. С. 383). По поводу этой главки «Дневника писателя» Маслянников заметил, что Достоевский дал в ней «такой тонкий и глубокий анализ душевного состояния Корниловой во время совершения преступления и после осуждения, который может всегда доставлять читателю весьма художественное наслаждение» (НВр. 1882. 12 окт. № 2380; также: Биография. Прил. С. 118).
А. П. Борейша подобным же образом охарактеризовала Корнилову на судебном заседании в апреле 1877 г. (см.: ПСС. Т. XXV. С. 409).
Эпизод исцеления Христом больного у купальни Вифезда в Иерусалиме см.: Евангелие от Иоанна, гл. 5, ст. 1–8.
В письме от 11 декабря 1876 г. Маслянников сообщал Достоевскому, что приговор суда по делу Корниловой «кассирован вследствие нарушения» одной из статей процессуального устава и «поступил на рассмотрение другого суда с участием присяжных заседателей» (ВЛ. 1971. № 9. С. 195). Подачи прошения на высочайшее имя не потребовалось, 22 апреля 1877 г. суд вторично рассмотрел дело Корниловой и вынес ей оправдательный приговор, признав, что ее преступление было совершено в состоянии аффекта. Достоевский присутствовал на суде. Адвокатом Корниловой был хорошо знакомый писателю В. И. Люстих. О значении выступлений Достоевского по делу Корниловой, произведших сильное впечатление на русское общество, суд присяжных и экспертов-медиков, см.: Достоевский и его время. С. 276–277; Биография. Прил. С. 108.
Является ответом на письмо Герасимовой от 16 февраля 1877 г. (см.: Д. Письма. Т. 3. С. 383). Ответное письмо Герасимовой от 15 марта 1877 г., см.: Там же. С. 385–386.
Герасимова писала: «Я — дочь одного кронштадтского богатого купца, год тому назад кончила курс в здешней гимназии. <…> Живется мне в родительском доме крайне скверно: отец — злейший враг всего нового, прогрессивного, матери нет, а есть мачеха, семья громадная, ни малейшей свободы, кругом — ни одной „живой души”, дрязги, сплетни, семейные отношения самые натянутые, — вообще жизнь куда как неказиста. И вот при такой-то милой обстановке совсем некстати давно уже явилось у меня желание другой жизни, разумной, человеческой, жизни не для себя только, а для других. Мне хотелось поступить в Академию, мне кажется, что на медицинском поприще я принесу свою долю пользы человечеству: меня так и тянет туда» (Там же. С. 383).
А. Гумбольдта — знаменитого немецкого географа, естествоиспытателя и путешественника, автора четырехтомного философского труда «Космос» Достоевский охарактеризовал в записной тетради 1876–1877 гг. как ученого «с мировой мыслью и с мировым обобщением» (см.: ПСС. Т. XXIV. С. 292). Признавая известного современного ему французского физиолога и патолога К. Бернара крупным ученым, Достоевский, однако, критически относился к его теориям, что нашло отражение в «Преступлении и наказании» и «Братьях Карамазовых» (см.: ПСС. Т. VII. С. 392 и наст. изд. Т. 5. С. 571; Т. 10. С. 87, 96, 364).
Достоевский вообще не слишком высоко оценивал философские и публицистические работы современных ему русских ученых — естествоиспытателей и химиков, отчасти солидаризируясь с позицией H. H. Страхова, автора многих полемических статей и книги «О методе естественных наук и значении их в общем образовании» (СПб., 1867) (см. заметки в записных тетрадях Достоевского и высказывания его о И. М. Сеченове и Д. И. Менделееве: ПСС. Т. XX. С. 170; Т. XXI. С. 250; Т. XXIV. С. 148, 200, 292). Эти суждения Достоевского, в значительной степени тенденциозные, пристрастные, могут быть верно поняты лишь в общем контексте многосоставной полемики писателя с позитивистской философией, оказавшей сильное влияние на взгляды многих великих ученых XIX в., в том числе Ч. Дарвина, А. А. Бутлерова, Д. И. Менделеева, И. М. Сеченова (см. об этом: Белопольский В. И. Достоевский и позитивизм. Ростов-на-Дону, 1985). По мнению М. Г. Ярошевского, полемика Достоевского с теорией условных рефлексов Сеченова в романе «Братьи Карамазовы» отчасти предваряет труды И. П. Павлова (см.: Ярошевский М. Г. Достоевский и идейно-философские искания русских естествоиспытателей // Вопр. философии. 1982. № 2. С. 103–112).
