- Тоже мне, Шекспира нашел! -- Укоряла Надежда Петровна
- Ты всех презираешь... может быть, завидуешь?!
- Чему?
- Что сама так не можешь!
- Дурак!.. Если бы не ты, мы бы, как все, поставили пьесу министерскую, и все было бы в порядке...
- А кто бы ставил?
- Ты бы и ставил! Куда бы ты делся?! Театр то государственный -- не твой личный...
- Нет... знаешь, что я тебе скажу... нет. Потому что есть грань -рампа.
-- Он вспомнил своего Автора и, если не дословно, то все же стал излагать его мысли. -- Я с той стороны -- и я художник, а ты этого понять не можешь, и потому сидишь в своем кабинете... а, главное, не хочешь понять... и другой бы тебе режиссер не поставил, а халтурщика ты сама боишься, потому что ты можешь так тоже... боишься, чтобы поплыло все, и тебе твой бонза не сказал: "Что же ты дискредитируешь нашу идею таким плохим спектаклем! " А?.. вот почему я его нашел, и теперь хочешь все свалить на меня... а он пьесу сделал, потому что эти стихи нашел -- ты же знаешь, что я его уговорить не мог -- и вдруг... это совпало так, а теперь он хочет, чтобы в жизни было, как в его пьесе: -- все по справедливости, а если нет -- все поломает, к чертовой матери, и ничем его не удержишь -- и ты опять этого понять не можешь и не сможешь! Я так поступить не могу, потому что сил не хватит, но понять могу, а он вот не то, что может, но и поступит так -- вот увидишь...
- Ты, ты клялся, что он порядочный и честный человек и писатель!
- Верно... вот, потому что он так поступит -- он и пишет стихи... для него уступить сейчас -- это все равно, что петлю на шею накинуть... и я, идиот, в угоду тебе спорил с ним, хотя понимаю его прекрасно...
"Обыкновенный крокодил, - ворчал он, спускаясь в лифте. -- Всегда говорил себе не вступать в отношения... заплатил деньги -- и все довольны... да где их взять, деньги?.. баб то навалом... зря я с ней поссорился... ей трудно... и с ним зря.... а что уж он обо мне наплел сам себе -- так не разгрести... в определенное ведомство меня зачислил... а что? По внешим фактам -- так и получается, что я его раскалывал вроде. Будь, что будет... а другого и не будет... надо гастроли организовать куда-нибудь в южную сторону -- развлечься... винца попить... "мы артисты -- наше место в буфете... "
Он стоял в телефонной будке и в трубку, прижатую плечом к уху, говорил воркующим голосом. Он ведь был артист, режиссер, психолог и знал, с кем каким голосом разговаривать, особенно, когда это сулило близкую удачу, отдохновение и сладостный уход в область, где нет противоборства, а есть противоединство, которое природа назначила всем живущим, и которое, как он справедливо считал, именно то, что держит мир на плаву и толкает его развитие...
Через несколько дней вечером Автора позвал к телефону незнакомый Татьяне голос -- она знала всех его приятелей и редакторов, потому что всегда первая подходила к телефону, чтобы уберечь его от ненужных разговоров..
- Кто? -- Спросил ее Автор.
- Незнакомый какой-то... - ответила она
- Может, не брать?
- Ну?.. я же сказала: "сейчас"...
- Да? -- Ответил он в трубку... голос казался очень знакомым, но никак не связывался с обликом и фамилией... -- Чашников? Сережа? Боже мой, какими судьбами? Ну, я не знаю... как проездом? В другом городе... боже, когда же разговоры станут телефонными, письма приватными, а личности... да...
- Кто это? -- Поинтересовалась Татьяна, когда он положил трубку, хотя это было против ее правил...
- С нами учился в школе, в параллельном классе... просит с ним встретиться... он проездом... работает в другом городе...
На следующий день после возвращения Автора разговор продолжился, будто и не было перерыва...
- И что предлагает?
- Знаешь.... -- Автор покосился на телефон, вытащил из розетки вилку и сказал, понизив голос, - Просит разрешения напечатать стихи...
- Сукина?
- Ну, не мои же?!
- Не знаю... может, твои... видишь, их тебе припишут... не найдут автора, и очень просто... тебе припишут...
- Это твои фантазии... а что делать?
- Как ты можешь решать за другого?
- А как его спросить? Никто ведь не знает, что я его знаю...
- А где напечатать?
- Вот с этого и начинать надо... у этих физиков свои каналы...
он в каком-то городе работает без имени, без названия... город трицать пять...
да это я выдумал, я не знаю номера... он не сказал... за границей издать... он сказал, что здесь бесполезно пытаться... и так далее...
- Милый, - Татьяна подошла к нему вплотную и положила на шею ладонь пониже затылка, - Милый, - повторила она и поцеловала его, - не лезь... не твоя это дорога... Шутом родиться надо... пиши стихи, пиши песни, пиши пьесы, пиши романы... другие их опубликуют -- ты не умеешь... а я прокормлю тебя... а пойдешь со своими физиками... писать перестанешь...
- Почему? -- Удивился Автор...
- Бороться будешь... -- Татьяна внимательно посмотрела, как бы выясняя, понял ли он, о чем она говорит... и отошла к своему столу. Ситуация, действительно, была непонятная. Стихи -- чужие, кто автор -- неизвестно, у кого спрашивать разрешения -- непонятно... а поскольку притащил стихи, вроде бы, он, Автор... стоп, стоп, стоп -- вот тут и подмена... стихи пришли во многие редакции сами, т. е. по почте. Обратного адреса нет. Почему же к нему обращаются с вопросами и просьбами. Пусть идут по всем редакциям и спрашивают разрешения...
или пусть не спрашивают никого и делают, что хотят... А хочет ли Сукин? -- Задавал он себе вопрос, и ответить не мог... и опять же не знал, как найти этого Сукина, у которого был дома, но который переехал, и наверняка, так, что никто не знает... он же сказал, что разведчик... и женщина с ним... исчезли... теперь круг начинается с начала... где оно, начало...
Он очень хотел, чтобы стихи опубликовали. Но ситуация поворачивалась так, что...
холодок, как от неожиданных брызг на голую спину, пробирал его... становилось страшно... в книгах только он читал об этом и не верил, что какую бы то ни было власть можно побороть, переубедить... нельзя переубедить дерево... можно спилить, можно обойти, можно прятаться в его тени... переубедить -- это даже не подходит к дереву. Что значит переубедить?.. что значит одолеть? Как можно одолеть дерево?.. и кто его свалит... при таких корнях, которое устояло под такими ветрами... которое так трясло, что листья здоровые, не осенние, с него сыпались...
Вот это пьеса!... вот, о чем писать надо... не надо -- возражал, кто-то внутри...
твой Шут прятался за легенду... твой поэт прячется за псевдоним... сука, которая Пал Силыча настрополила, прячется за него... он в разговоре с ним, Автором, прячется за дружбу... этот Сережа прячется за какую-то физику, их город -- за номер... не жизнь, а сплошные прятки... потом один чиновник, который прячется за дерево, даст команду, найдут Сукина... и все, игравшие в прятки, сразу выручатся... а он в дураках останется... то есть ему водить придется -- всегда нужен козел отпущения...
- Ты совсем не об этом подумай, - как-то не поднимая головы от работы, сказала ему Татьяна... -- он молчал. Тогда она продолжила... -- может быть, через несколько времени тебе самому придется думать, как свои рукописи...
уберечь... или в надежное место переправить...
- Не понял, - встрепенулся Автор
- Петя, скажи дяде ку-ка-ре-ку! -- Татьяна подняла куклу со стола и двинула ее вверх. Петух сидел на жерди высоко над ними и тряс роскошным гребешком...
Доверие
Соломон доживал свой век одиноко. Еще пять лет назад на него имели виды некоторые женщины - старожилы поселка. Так уж устроена жизнь, что труднее всего в ней переносится одиночество. У него даже кошки не было. Он не хотел больше никого в жизни терять. Он снял со стен все фотографии и спрятал их в отдельный чемоданчик. Туда же засунул оставшиеся письма. Сжег старые газеты. Раздарил книги. Когда с ним заводили разговоры, подбираясь к запретной для него теме, он, предупреждая, как бы невзначай, чтобы никого не обижать потом отказом, со стороны выглядевшим неблагодарностью, вставлял несколько раз, иногда невпопад...
"их дарф нит кейнем... "[5], и люди понимали его. Может быть, вернее сказать, понимали, что он хотел сказать, потому что все равно жизнь брала свое. Вокруг даже пожилые, а иногда и очень пожилые сходились вместе, чтобы вдвоем доживать свой век... доживать, вспоминать... чтобы было кому сказать то, о чем ты думаешь, и чтобы тебя поняли...
Редко кто из молодых, тех, кто входили в разумный возраст после войны, могли понять, как они, еще не старые старики, жили в те страшные годы, когда по ночам пустели квартиры и дома, и нельзя было даже спросить, что случилось... шла многолетняя чистка... как в лесу -- рубили наповал... но на месте порубки опять возникали побеги, они подрастали, тогда вернувшиеся, кому поручено было это важное дело чистки, снова рубили -- опять наповал... получалось хлопотно и нерационально. Они, наконец, догадались и стали рубить уже не только взрослые деревья, но все побеги, ростки -- просто слой снимали со всеми малейшими корешками, чтобы много лет ничего не взошло на этом месте... и, надо сказать, преуспели...
