— Ничего. У меня тоже самое. Да теперь ведь зима еще лучше! Теплее.
В комнату весело вбежал сын Расхлябиных, гимназист, и с порога закричал:
— Мамочка! А я умею ушами шевелить.
Отец взглянул на него и ахнул: большие висячие уши украшали голову его сына, шлепаясь и раскачиваясь от веселых прыжков мальчугана.
— Как ты смеешь, негодяй! — заревел перепуганный отец.
— Чего ты кричишь на мальчика, — возразила мать. — Иди сюда, мой поросеночек.
Тебя не смеет обижать этот старый толстый кабан.
— А что, папа, — весело завизжал ребенок. — Ты остался с пятачком.
— К каким пятачком?
— Да который у тебя на носу! У людей, говорят с носом, а ты…
Отец открыл рот, выставил два страшных клыка и с ревом бросился к сыну…
По дороге он взглянул в зеркало и — остолбенел: нос его вытянулся, заломился кверху и смотрел в потолок темно-розовым, плоским кружочком.
— Пойдем прогуляемся, — сказала madame Расхлябина.
Муж отложил в сторону газету и смущенно сказал:
— Мне трудно так ходить…
— Как— так?
— На двух ногах… Мне бы и на руки.
— Так кто же тебе мешает?
— На улице — неудобно. Скажут: вот этот толстый кабан Расхлябин со своей женой и поросятами идет.
— Так ходи здесь, в столовой.
— Расхлябин стал на четвереньки и пошел вокруг стола, тихонько повизгивая от удовольствия. На полу он нашел оброненный кем то и растоптанный кусок котлеты. Сел его. Валялся на ковре… Когда вошел сын — бросился на него и пытался сесть. Мать едва отняла.
В столовую вошла кухарка, горничная и с ними двое каких-то людей.
— Мы с вас недорого за них возьмем, — сказала кухарка. — Сам то стар, за то сама объедение. А детишки — все молочные. Молоком кормленные.
— Их можно-бы к Рождеству и заколоть, — сказал один человек, по виду мясник.
— Дело колбасное, — кивнул головой другой.
В ту же ночь два страшных человека резали семью гражданина Расхлябина. Сам Расхлябин долго боролся и даже укусил своего убийцу, а жена его умерла сразу, и последние ее слова были:
— Прощайте, мои поросятки. Дай вам Бог благополучия, здоровья и полного в жизни довольства!
И испустив дух, не слышала она отчаянных предсмертных воплей — последних в роде Расхлябиных.
Мы встретились на улице.
— Здравствуйте! — сказал я. — Что новенького?
Гурлянд поморщился и сказал:
— Шарлатаны!
— Кто?
— «Новое Время». Читали?
Он вынул из кармана затасканный номер газеты и ткнул пальцем в одну строку.
— О! «Еврейские публицисты из газеты „Россия“ гордятся тем…» Как это вам понравится?!
— Что же вас так огорчает?
— Они думают, что в нашей «России» есть евреи. Должен вам сказать, — наша «Россия», это единственная Россия, где нет евреев!
— Неужели?
— Чтоб я так жил! Я их, таки этих шарлатанов, конечно, да, понимаю! Им, извините, бельмо на глазу, что есть единственная русская чистая газета, в которой нет этого паршивого племени. Так они же психопаты! У них уже везде грезятся евреи… Они даже меня хотят держать за еврея.
— Неужели?
— А вы что думаете! Когда я им тысячу раз говорил, что я немецкий выходец из Курляндии — так разве они что нибудь понимают?!.
— Какое же они имеют право?
— Что вы меня спрашиваете? Вы их спросите. Гурлянд? Так они только услышат мало-мальски иностранную фамилию, сейчас ай-яяй!.. Сейчас: Гурлянд? Он еврей! Чтоб они так дыхали, как я им еврей!
— Вы бы взяли какое нибудь удостоверение, что ли, что вы не еврей…
— Что значит — удостоверение? Говорю же им, что я английский виходец из Шотландии… Так это разве люди, имеющие ушей?
— Из Шотландии? Вы, кажется, говорили — из Курляндии?
— Ну, да. Я, собственно, из Шотландии вишел в Курляндию, а оттуда в Россию. Знал бы, что здесь такие шарлатаны — ни за что бы не виходил!
— Вы, вероятно, не любите евреев?
— Он меня спрашивает! Чтоб вы так же любили свои болячки, как я евреев! Если бы «Новое Время» знало, как я их люблю, оно бы не сказало — Гурлянд жид. Ой, молодой человек! Если б вы знали, как тяжело виходцу из Испании, чистейшей воды испанцу — слушать: Гурлянд, ты еврей!
— Разве вы выходец из Испании?
— А то откуда же? Из Норвегии, что ли?
— Вы говорили насчет Шотландии…
— Таки да! Я вишел из Испании, пошел на минуточку в Шотландию и через Курляндию — в Россию.
Мы помолчали.
— Почему вы говорите — виходец, — полюбопытствовал я, — а не выходец?
— Почему? Потому что это от русского слова виход.
Он остановился у какого-то дома и, вздохнув, сказал:
— Вот мне нужно зайти сейчас до портного… Так что бы вы думали? Он русский? Хороший русский! Форменный еврей! Это, я вам скажу, такой народ, который всюду засовывает своего носа, как выражается русский крестьянин. Зайдем. Я на немножечко.
Мы зашли.
— Хозяин сейчас выйдет, — сказал мальчишка, расставляя на обеденном столе посуду.
— Вот, видите — еврей сейчас будет обедать. Что он будет обедать? Он будет кушать свою щуку. Ой! Вы думаете, я не угадал? Таки, действительно, на этом блюде лежит фаршированная щука! Ой! Это форменные психопаты! Как они могут есть такую дрянь?
Он подошел и заглянул в блюдо.
— Как можно кушать это ужасное стряпничество?.. Потому они такие, извините, и жулики, что щук кушают. Ой! Пахнет прямо до ужаса.
Он потянул носом и обратился ко мне:
— Никогда я не пробовал такой штуки… Попробовать разве, как человек может кушать подобную дрянь…
Отщипнув кусочек щуки, он положил ее в рот, пожал плечами и сказал:
— Форменная гадость! А, ну-ка — еще кусочек… Нет. Я вас спрашиваю — как можно это кушать? А что же?
— Зачем же вы еще кусок берете? — спросил я.
— Ой! Он меня спрашивает… Вы бы сами попробовали лучше!.. Хотел бы я посмотреть — как вас не затошнит от этого…
— Так и не трогайте ее больше!
— Что значит — не трогайте? Это хорошо сказать — не трогайте… Уй! Что это такое? хвост? Почему такой маленький?
Когда портной вышел к нам, он заглянул в блюдо и печально спросил:
— Предположим, что это господин Гурлянд, а это его знакомый… Хорошо. А где же щука?
Житомир, Профессору краковского университета, директору обсерватории Рудскому не разрешена лекция на тему «Развитие понятия о строении вселенной».
В момент запрещения лекции «Развитие понятия о строении вселенной», между житомирским администратором и лектором произошел, вероятно, такой диалог:
Администратор: — Это что ж за лекция такая?
Лектор: — Развитие понятия о строении вселенной.
Администратор: — Да какое-такое строение?
Лектор: — Строение вселенной.
Администратор: — Каменное? Деревянное? Строительный устав знаете?
Лектор: — Причем тут строительный устав?
Администратор: — Да на строение-то разрешение нужно, или не нужно?
Лектор (не понимая): — Разрешение на настроение?
Администратор (раздраженно) — Не настроение, а на строение
Лектор: — Я… вас… не понимаю…
Администратор: — А еще лекции беретесь читать! Ну, понимаете: строение! Дом!
Лектор: — Ну?
Администратор: — Как же вы будете его строить без разрешение?
Лектор: — Да зачем же мне дом строить?
Администратор (нетерпеливо): — Да лекцию-то где вы будете читать?
Лектор: — В клубе.
Администратор: — Так зачем же вам дом понадобился?
Лектор (тоскливо): — Мне дом и не нужен.
Администратор: — Вот видите! (С упреком). Только даром у людей время отнимаете. Вы кто такой сами будете?
Лектор: — Директор обсерватории.
Администратор: — Постыдились бы говорить такое… Тут барышня переписчица сидит, а он выражается.
Лектор: — Да вы не понимаете: обсерватория — это учреждение, где занимаются наблюдением за небесными светилами, метеорологией и…
Администратор: — Никогда я у себя в Житомире такой гадости не допущу!
Лектор: — Ах, ты, Господи! Да лекцию-то вы мне разрешите?
Администратор: — Об чем?
Лектор: — Да ведь я вам уже говорил: «Развитие понятия о строении вселенной».
Администратор: — Эк, куда хватил! Нельзя. Небось, в трубу смотреть будете, а у нас насчет этого строго.
Лектор (в отчаянии): — В какую трубу?
Администратор: — А на небо-то.
Лектор: — Господи! Где-же в клубе небо? Просто будет демонстрация туманных картин…
Администратор: — Демонстрация? Нельзя. Обязательное постановление от 12-го сего…
Лектор: — Ну, ладно, ладно. Без демонстрации будет. Просто, покажу туманные картины.
Администратор: — Зачем-же туманные? Это нехорошо. Бог его знает…
