– Сильно… – отозвалась было и m-me Захлебинина, но Павел Павлович ей не дал докончить: он вдруг выскочил вперед и, как помешанный, забывшись до того, что сам своей рукой схватил за руку Надю и отвел ее от Вельчанинова, подскочил к нему и потерянно смотрел на него, шевеля трясущимися губами.
– На одну минутку-с, – едва выговорил он наконец.
Вельчанинов ясно видел, что еще минута, и этот господин может решиться на что-нибудь в десять раз еще нелепее; он взял его поскорее за руку и, не обращая внимания на всеобщее недоумение, вывел на балкон и даже сошел с ним несколько шагов в сад, в котором уже почти совсем стемнело.
– Понимаете ли, что вы должны сейчас же, сию же минуту со мною уехать! – проговорил Павел Павлович.
– Нет, не понимаю…
– Помните ли, – продолжал Павел Павлович своим исступленным шепотом, – помните, как вы потребовали от меня тогда, чтобы я сказал вам все, все-с, откровенно-с, «самое последнее слово…», помните ли-с? Ну, так пришло время сказать это слово-с… поедемте-с!
Вельчанинов подумал, взглянул еще раз на Павла Павловича и согласился уехать.
Внезапно возвещенный их отъезд взволновал родителей и возмутил всех девиц ужасно.
– Хотя бы по другой чашке чаю… – жалобно простонала m-me Захлебинина.
– Ну уж ты, чего взволновался? – с строгим и недовольным тоном обратился старик к ухмылявшемуся и отмалчивавшемуся Павлу Павловичу.
– Павел Павлович, зачем вы увозите Алексея Ивановича? – жалобно заворковали девицы, в то же время ожесточенно на него посматривая. Надя же так злобно на него поглядела, что он весь покривился, но – не сдался.
– А ведь и в самом деле Павел Павлович – спасибо ему – напомнил мне о чрезвычайно важном деле, которое я мог упустить, – смеялся Вельчанинов, пожимая руку хозяину, откланиваясь хозяйке и девицам и как бы особенно перед всеми ими Катерине Федосеевне, что было опять всеми замечено.
– Мы вам благодарны за посещение и вам всегда рады, все, – веско заключил Захлебинин.
– Ах, мы так рады… – с чувством подхватила мать семейства.
– Приезжайте, Алексей Иванович! приезжайте! – слышались многочисленные голоса с балкона, когда он уже уселся с Павлом Павловичем в коляску; чуть ли не было одного голоска, проговорившего потише других: «Приезжайте, милый, милый Алексей Иванович!»
«Это рыженькая!» – подумал Вельчанинов.
XIII. На чьем краю больше
Он мог подумать о рыженькой, а между тем досада и раскаяние давно уже томили его душу. Да и во весь этот день, казалось бы так забавно проведенный, – тоска почти не оставляла его. Перед тем как петь романс, он уже не знал, куда от нее деваться; может, оттого и пропел с таким увлечением.
«И я мог так унизиться… оторваться от всего!» – начал было он упрекать себя, но поспешно прервал свои мысли. Да и унизительно показалось ему плакаться; гораздо приятнее было на кого-нибудь поскорей рассердиться.
– Дур-рак! – злобно прошептал он, накосившись на сидевшего с ним рядом в коляске и примолкшего Павла Павловича.
Павел Павлович упорно молчал, может быть сосредоточиваясь и приготовляясь. С нетерпеливым жестом снимал он иногда с себя шляпу и вытирал себе лоб платком.
– Потеет! – злобился Вельчанинов.
Однажды только Павел Павлович отнесся с вопросом к кучеру: «Будет гроза или нет?»
– И-и какая! Непременно будет; весь день парило. – Действительно, небо темнело и вспыхивали отдаленные молнии. В город въехали уже в половине одиннадцатого.
– Я ведь к вам-с, – предупредительно обратился Павел Павлович к Вельчанинову уже неподалеку от дома.
– Понимаю; но я вас уведомляю, что чувствую себя серьезно нездоровым…
– Не засижусь, не засижусь!
Когда стали входить в ворота, Павел Павлович забежал на минутку в дворницкую к Мавре.
– Чего вы туда забегали? – строго спросил Вельчанинов, когда тот догнал его и вошли в комнаты.
– Ничего-с, так-с… извозчик-с…
– Я вам пить не дам!
Ответа не последовало. Вельчанинов зажег свечи, а Павел Павлович тотчас же уселся в кресло. Вельчанинов нахмуренно остановился перед ним.
– Я вам тоже обещал сказать и мое «последнее» слово, – начал он с внутренним, еще подавляемым раздражением, – вот оно, это слово: считаю по совести, что все дела между нами обоюдно покончены, так что нам не об чем даже и говорить; слышите – не об чем; а потому не лучше ли вам сейчас уйти, а я за вами дверь запру.
– Поквитаемтесь, Алексей Иванович! – проговорил Павел Павлович, но как-то особенно кротко смотря ему в глаза.
– По-кви-таемтесь? – удивился ужасно Вельчанинов: – Странное слово вы выговорили! В чем же «поквитаемтесь»? Ба! Да это уж не то ли ваше «последнее слово», которое вы мне давеча обещали… открыть?
– Оно самое-с.
– Не в чем нам более сквитываться, мы – давно сквитались! – гордо произнес Вельчанинов.
– Неужели вы так думаете-с? – проникнутым голосом проговорил Павел Павлович, как-то странно сложив перед собою руки, пальцы в пальцы, и держа их перед грудью. Вельчанинов не ответил ему и пошел шагать но комнате. «Лиза? Лиза?» – стонало в его сердце.
– А впрочем, чем же вы хотели сквитаться? – нахмуренно обратился он к нему после довольно продолжительного молчания. Тот все это время провожал его по комнате глазами, держа перед собою по-прежнему сложенные руки.
– Не ездите туда более-с, – почти прошептал он умоляющим голосом и вдруг встал со стула.
– Как? Так вы только про это? – Вельчанинов злобно рассмеялся. – Однако ж дивили вы меня целый день сегодня! – начал было он ядовито, но вдруг все лицо его изменилось: – Слушайте меня, – грустно и с глубоким откровенным чувством проговорил он, – я считаю, что никогда и ничем я не унижал себя так, как сегодня, – во-первых, согласившись ехать с вами, и потом – тем, что было там… Это было так мелочно, так жалко… я опоганил и оподлил себя, связавшись… и позабыв… Ну да что! – спохватился он вдруг, – слушайте: вы напали на меня сегодня невзначай, на раздраженного и больного… ну да нечего оправдываться! Туда я более не поеду и уверяю вас, что не имею никаких там интересов, – заключил он решительно.
– Неужели, неужели? – не скрывая своего радостного волнения, вскричал Павел Павлович. Вельчанинов с презрением посмотрел на него и опять пошел расхаживать по комнате.
– Вы, кажется, во что бы то ни стало решились быть счастливым? – не утерпел он наконец не заметить.
– Да-с, – тихо и наивно подтвердил Павел Павлович.
«Что мне в том, – думал Вельчанинов, – что он шут и зол только по глупости? Я его все-таки не могу не ненавидеть, – хотя бы он и не стоил того!»
– Я «вечный муж-с»! – проговорил Павел Павлович с приниженно-покорною усмешкой над самим собой. – Я это словечко давно уже знал от вас, Алексей Иванович, еще когда вы жили с нами там-с. Я много ваших слов тогда запомнил, в тот год. В прошлый раз, когда вы сказали здесь «вечный муж», я и сообразил-с.
Мавра вошла с бутылкой шампанского и с двумя стаканами.
– Простите, Алексей Иванович, вы знаете, что без этого я не могу-с. Не сочтите за дерзость; посмотрите как на постороннего и вас не стоящего-с…
– Да… – с отвращением позволил Вельчанинов, – но уверяю вас, что я чувствую себя нездоровым…
– Скоро, скоро, сейчас, в одну минуту! – захлопотал Павел Павлович. – Всего один только стаканчик, потому что горло…
Он с жадностию и залпом выпил стакан и сел, – чуть не с нежностью посматривая на Вельчанинова. Мавра ушла.
– Экая мерзость! – шептал Вельчанинов.
– Это только подружки-с, – бодро проговорил вдруг Павел Павлович, совершенно оживившись.
– Как! Что? Ах да, вы все про то…
– Только подружки-с! И притом так еще молодо; из грациозности куражимся, вот-с! Даже прелестно. А там – там вы знаете: рабом ее стану; увидит почет, общество… совершенно перевоспитается-с.
«Однако ж ему надо браслет отдать!» – нахмурился Вельчанинов, ощупывая футляр в кармане своего пальто.
– Вы вот говорите-с, что вот я решился быть счастливым? Мне надо жениться, Алексей Иванович, – конфиденциально и почти трогательно продолжал Павел Павлович, – иначе что же из меня выйдет? Сами видите-с! – указал он на бутылку. – А это лишь одна сотая качеств-с. Я совсем не могу без женитьбы-с и – без новой веры-с; уверую и воскресну-с.
– Да мне-то для чего вы это сообщаете? – чуть не фыркнул со смеха Вельчанинов. Дико, впрочем, все это казалось ему.
– Да скажите же мне наконец, – вскричал он, – для чего вы меня туда таскали? Я-то на что вам там надобился?
– Чтобы испытать-с… – как-то вдруг смутился Павел Павлович.
– Что испытать?
– Эффект-с… Я, вот видите ли, Алексей Иванович, всего только неделю как… там ищу-с (он конфузился все более и более). Вчера встретил вас и подумал: «Я ведь никогда еще ее не видал в постороннем, так сказать, обществе-с, то есть мужском-с, кроме моего-с…» Глупая мысль-с, сам теперь чувствую; излишняя-с. Слишком уж захотелось-с, от скверного моего характера-с… – Он вдруг поднял голову и покраснел.
