голову вбок.
– Откуда ты знаешь, что на плоту умирали люди?
– Я… не знаю, – запнулся Лефлёр. – Я предположил…
– Не предполагай, ладно? Просто приведи ко мне парня, который его нашёл.
* * *
Когда Лефлёр подъехал к участку, он размышлял о дневнике и прочитанных в нём страницах. Он думал о незнакомце на плоту, отказавшемся спасти остальных без определённых условий.
Я могу это сделать, но только если каждый из вас поверит, что я действительно тот, кем себя называю.
Лефлёра отталкивала эта фраза. Впрочем, ведь он перестал полагаться на Бога сразу после того, как умерла его дочь. В его голове не осталось места для всесильного Бога, который не пожалел четырёхлетнего ребёнка. Молитвы – пустая трата времени. Церковь – пустая трата времени. И даже хуже. Она слабость. Костыль, создающий тебе иллюзию оправдания своих неудач. Иллюзию некоей воображаемой чаши весов, что якобы нужна после смерти, в «лучшем мире». Ну и лажа. Теперь Лефлёр смотрел на вещи так: ты либо убегаешь от вулкана, либо стоишь на месте и грозишь ему кулаком.
Когда он вошёл в свой офис, Катрина положила трубку на базу. Она выглядела расстроенной.
– Вот ты где. Я пыталась до тебя дозвониться!
– Я выключил телефон. Один журналюга прицепился.
– Мужчина ушёл.
– Ром?
– Он так и не сказал мне, как его зовут. Два часа сидел на крыльце. Я предложила ему имбирное пиво [9], он согласился. Но когда я принесла банку, его уже не было.
– Куда он пошёл?
– Я не знаю, Жарти. Он был босой. Куда он мог пойти? Я десять раз тебе звонила!
Лефлёр бросился к двери.
– Я его найду, – крикнул он через плечо.
Общения с Катриной, которая накручивает себя по любому поводу, ему сейчас точно было не нужно. Он положил портфель на пассажирское сиденье и запрыгнул в джип. Ром. Он уже начинал жалеть о том, что встретил этого парня.
Море
Сегодня мы видели самолёт.
Гери заметила его первой. Мы так ослабели, что большую часть дня просто лежим под тентом, то и дело погружаясь в сон. Гери подтащила себя в заднюю часть плота ради очередной бесплодной попытки обнаружить в опреснителе воду. Она посмотрела на небо, прикрывая глаза рукой.
– Самолёт, – проскрипела она.
– Что ты сказала? – промямлил Ламберт.
Гери указала пальцем.
Ламберт перекатился на другой бок и прищурился. Увидев его, попытался встать, чего не делал уже несколько дней.
– Эй!.. Я здесь! Я здесь. – Он пытался махать руками, но они падали, словно на них висели гантели.
– Он слишком высоко, – проскрипела Гери.
– Сигнальный пистолет! – прохрипел Ламберт.
– Слишком высоко, – повторила Гери. – Нас не увидят.
Ламберт плюхнулся на пол, рванувшись к сумке для выживания. Гери бросилась за ним.
– Нет, Джейсон!
– Пистолет!
– Только зря потратишь!
Я слишком устал, чтобы двигаться. Переводил взгляд то на них, то на небо. Я едва мог разглядеть самолёт. Маленькую точку, движущуюся сквозь высокие облака.
– Они прилетели за мной, будь я проклят! – проорал Ламберт. Он оттолкнул Гери, опрокинув её на спину и вытряхнул сумку.
– Нет, Джейсон! – крикнула Гери.
Но Ламберт уже держал пистолет. Он бешено вздёрнул руку и выстрелил наугад, и ракета вылетела в сторону над поверхностью океана, горячий розовый огонёк, с шипением погрузившийся в воду где‑то в сорока метрах от нас.
– Ещё, – крикнул Ламберт. – Дайте мне ещё одну!
– Хватит, Джейсон! Прекрати!
Он стоял на коленях, толстыми руками перебирая предметы на полу, отбрасывая их в сторону в поисках ещё одного патрона. Его живот тяжело вздымался.
– Я здесь, я здесь, – бормотал он. Гери заметила две оставшиеся ракеты и бросилась за ними. Она прижала их к груди и отползла к борту.
– Отдай! – Ламберт подскочил на коленях, бросаясь к ней. – Отдай сейчас же…
Бум! Внезапно в него влетел Бог и всей мощью своих плеч опрокинул его на спину. Всё произошло так быстро, я даже не успел его заметить.
Ламберт простонал от боли. Бог поднял Гери на колени, потом спокойно повернулся ко мне и сказал:
– Бенджамин. Сложи вещи обратно в сумку.
Я поднял глаза в небо. Самолёта уже не было.
* * *
Я сейчас понял, что не писал о малышке Элис. Тихие люди нередко остаются в тени, словно молчание делает их невидимками. Но молчать и быть невидимым – вещи разные. Элис часто занимает мои мысли. Да, я до сих пор не в силах постигнуть собственную смерть, но вероятность гибели Элис изводит меня сильнее всего.
Когда нас ещё было больше и у нас были силы, мы обсуждали, откуда могла взяться Элис. Ламберт не узнавал её, но он и не особо запоминал людей с яхты, включая меня. Яннис сказал, что в пятницу вечером на вертолётах прилетела рок-группа и он помнил, как видел на борту детей. Может, она была одной из них.
Мы много раз спрашивали её: «Как тебя зовут?», «Как зовут твою маму?», «Где ты живёшь?» Она казалась неспособной к общению. И тем не менее она всё осознаёт. Её глаза двигаются даже быстрее, чем наши.
Кстати, о глазах, они у неё разного цвета. Один светло-голубой, а другой коричневый. Я слышал о таком явлении – Гери говорила, как оно называется, я забыл, – но видел впервые. Из-за этого её взгляд всегда кажется жутковатым.
Чаще всего этот взгляд достаётся Богу. Она держится рядом с ним, как будто знает, что он защитит её. Я думаю об уроках, которые усвоил в церкви, об Иисусе, детях и о том, что Царство Божие принадлежит им. Священник часто цитировал нам эти строки, и мать пожимала мои плечи, когда он это говорил. В тот момент я чувствовал себя ограждённым от всего зла. Нет веры, подобной вере ребёнка. Я не решился сказать Элис, что её вера направлена в неправильную сторону.
* * *
Уже утро. Прости меня, Аннабель. Я уснул с дневником на коленях. Нужно быть осторожнее. Он мог упасть на влажный пол, и тогда его уже нельзя будет прочесть. У Гери в рюкзаке был пакет, и я стал хранить дневник в пакете для дополнительной защиты. Никогда не знаешь, когда нас накроет волной. Или когда я больше не проснусь.
С момента ухода Жана-Филиппа прошло три дня. Мы съели всё мясо, что оставалось от его рыбы. Гери достала нам ещё рачков и водорослей с днища, там были маленькие креветки, которые мы тут же слопали. Это всего лишь закуска. В нормальной жизни проглатываешь их почти целиком. Но мы смакуем их, как полноценное блюдо,
