и еды, и красот за витражным окном. Хотя, о какой красоте тут вообще может идти речь? Бесконечная земля, раскатанная космической скалкой, так что у воды и суши практически одинаковый уровень. Абсолютное равновесие. Вдалеке, на самом изгибе реки, виднелся химический завод. Я никогда не видел, чтобы он работал. Трубы поднимались из солнечной дымки, напоминая сигнальные башни.
Открыли пиво. Саша произнёс тост. Нелепо, смешно. Звякнули бутылки. Никто не взял себе пива в жестяной банке. Повальная аллергия на металл. Мне, например, пофиг, в банке пиво или в стеклянной бутылке. Я не ценитель, не груман. Я обыкновенный потребитель. Пиво как пиво.
Восхождение было окончено, но солнце продолжало светить, такое же яркое и ослепительное, такое же беспощадно щедрое, как вызов, извечно бросаемый тьме, и небо не стало ближе – наоборот, оно расплылось и широко растянулось однотонной плоскостью над головами всё растущей толпы, что стояла у основания безукоризненно белого и абсолютно молчаливого здания, будто не здание это, а глаголющий монолит, посылающий тихие зовы в сердца пребывающих мессий. И среди людей ходили и роились голоса, и голоса плелись и превращались в шум, который подхватывал и закручивал ветер в трудно распознаваемые узоры. Кристина прошла вдоль бордюра, разделявшего дорогу и поле, и села позади толпы, на самом её краю.
А оттуда был виден противоположный берег Волги. Вода – матовое полотно, нерукотворное, не-созданное, но присутствующее в вечности, носитель более древнего состава, чем настоящее бытие, когда само бытие тонет в водах чего? времени-безвременья или же пространства, которое до того огромно, что не имеет координат или мер, и всякое движение в нём захвачено, просчитано, увидено, доведено до точности объекта, и пространство, громадное, бесконечное только вдумайся бесконечное до того, что не может быть сознания соразмерного этому пространству, разглядывает себя, уточняет себя, изучает себя; небосвод растекался и опускался на землю парящим полупрозрачным слоем, что горизонт вовсе исчезал в этом саване, столь же реальном, сколь и метафизичном, будто жара сама по себе являлась присутствием самогó потустороннего, действительным существованием виртуального, словно мир погрузился в сон, и люди – это и зрители, и участники вершащегося сновидения, элементы и границы выражения, посланники всемирного бессознательного, вспышки, точки, мерцания. Осознание, что нет никаких мер, нет контуров, форм и территорий, нет единицы, великая 1 ОДНО цифра слово умерли погибли стали пустошью теперь числа парят и витают с бесконечностью за компанию а значит вглядимся в атом там безграничное количество атомов в них ещё миры и ещё миры; осознание, что земля вышла за пределы пространства, тем самым пространство выросло до пределов времени и перешагнуло их, превратившись в идеальную летопись, всеуравнивающую область – земля вышла из себя, захватила небо.
Когда Настя задержала взгляд на Кристине, та замерла. Зачем она это сделала, задержала взгляд? Она словно выцепила Кристину из общей картины, у неё не было выбора, ведь она знала, что Кристина чувствует и что пытается скрыть. По тому, как Настя держалась, строго, навытяжку, будто судья, никакого иного чувства у Кристины не могло возникнуть, кроме чувства стыда. Кристина была готова сознаться во всём, раскаяться. Я слишком часто смотрела в её сторону, ждала, когда она повернётся и заметит меня, чтобы тут же я отвернула взгляд и продолжила делать вид, что думаю о своём. Однако она – она тоже поглядывала на меня, не так, как сейчас, наши взгляды находили нечто друг в друге, это было похоже на невидимое общение, утаённое даже от нас самих. Правда, что мешает опровергнуть это? Ведь я просто влюбилась. Я всё это придумала, совершенно не понимая, что со мной происходит. И она сейчас просто смотрит на меня. Не могу избавиться от ощущения, что её глаза – это судилище, где надо мной происходит процесс, исход которого совершенно очевиден.
– Это Кристина, – сказала Юля. – Она в нашей группе.
– Привет. Я Настя.
– Привет.
Держа в одной руке сумочку, другой Настя поправила платье – она чуть нагнулась, чтобы разгладить ткань на талии. Скользнув взглядом по чёрной текстуре вниз, Кристина продолжила движение – от ладони – ниже, к ногам, чудесным, стройным ногам, самым прекрасным ногам из всех, которые она когда-нибудь видела. С каких пор её стали привлекать женские ноги? Привлекать так, чтобы хотелось прикоснуться к их гладкой коже, ощущая её упругость и свежесть, касаться этих ног бесконечно, путешествовать от пят до бедёр, потом вниз и вновь вверх. И затем взгляд поднялся, вознёсся по блестяще-тёмной ткани ввысь, к лицу, которое уже не обращало на Кристину никакого внимания.
– А кто едет-то ещё? – спросил Дима.
– Я, Юля, Стас, Саша, Лёша, – ответила Настя.
– И ещё мальчик с международных отношений, – вставила Юля.
Настя цыкнула.
– Ой, Юля, ты, наверное, вспомнила про него, потому что влюбилась.
– Нет, Настя, нет! Ты врёшь!
Настя говорила быстро, вскачь, как будто заранее репетировала каждую фразу и, когда подворачивался случай, старалась как можно скорее избавиться от необходимости произносить фразу в дальнейшем.
– А мне можно с вами поехать? – спросила Кристина.
– Ну да! – ответила Юля. – Поехали!
– Тогда пойдёмте, а то ребята ждут, – сказала Настя.
Кристина накинула рюкзак на плечо. Про себя произнесла её фамилию. Ти-ши-на. Ударение на первом слоге. И всё равно она ничего не знает про меня. И я всё равно не влюбилась.
«…раздался лай, потом крик»
Парни смеются, травят байки. Наверное, мне стоит присоединиться к ним…
Девушки сидят поодаль, растирают ноги. Они напоминают актрис, которые, выложившись на сцене, разминаются за кулисами, успевая поныть и пожаловаться на свой тяжёлый труд. И правда – весь день пропорхать на каблуках – задача не из простых.
Я подошёл к девушкам. Пиво уже порядком затуманило мне мозги.
Настя с Юлей обсуждали, чем американское отделение лучше, что ЮФО, а третья, Кристина, не участвуя в диалоге, смотрела в сторону реки, иногда прикладываясь к бутылке. Глотки получались у неё мелкими, аккуратными, как прописи у первоклассника. Соглашусь, странное сравнение, но фиг с ним. Юля как-то странно посмотрела меня. Будто я ей чем-то не угодил.
Издалека раздался лай, потом крик. Я не разобрал клички собаки, но она явно не хотела возвращаться домой.
На выходе из универа она столкнулась с явлением довольно пугающим и необъяснимым: весь Кировский район заволокло туманом болезненно жёлтого цвета; многоэтажки, и до этого будто не имеющие под собой опоры, в пыльной и душной мгле выглядели парящими в
