Все они, и едущие, и идущие, теснились тут вокруг меня под небом Иль-де-Франс, и не только Иль-де-Франс, и глядел я, как они идут или едут, – а мне-то ничего такого не удавалось, хоть умри. Молодой человек, вроде как издалека, с яркого запада, тащил за собой огромный чемодан, без колес, прошагал мимо меня, против света, так что смог увидеть его лицо, только когда он прошел совсем близко, почти-меня-коснувшись, – и он меня проглядел, неумышленно, меня для него просто не было: совсем молодое лицо, и одновременно, такая редкость, из старинных времен. Отвернулся от меня, изучающе обратил глаза в зенит – и он тоже, почти ребенок с лицом из прежних времен, такие лица были у Людвига Крестоносца или Парцифаля, шел под чужим небом.
Но потом: я поглядел на него через плечо, на его затылок и плечи. Когда в последний раз он шел под таким небом? И до вечера, до поздней ночи я видел много таких же, едущих, идущих, лежащих под этим небом.
Все время, пока я ждал автобуса, в деревне, в единственном саду, слышалась музыка и голоса, по-праздничному толклись на улице, и я подумал: «Рано еще для праздника, для моего уж точно. Увольте меня от ваших майских торжеств. Мой праздник, празднество мести, торжество мстителя, подождет до вечера, до ночи!»
Теперь же мне, наоборот, захотелось, чтобы один из них нашел дорогу к моему королевскому камню и пригласил меня – пусть даже сегодняшний день задумывался как день, когда желания не в счет. Особенно мое внимание привлекал женский голос, вернее женский смех: то радостный, то исступленный и измученный, потом он стал вовсе задорный и озорной, и вместе с тем это был смех матери, отчаявшейся от всего и всех вокруг, и главное – от самой себя. – Смех от отчаяния или все-таки смех праздничный? – Такой уж он был. И так уж оно и есть. – Пойти теперь на этот смех. – Нет, слишком часто все эти десятилетия я следовал за призраком матери.
Наконец автобус, издалека горят фары, как будто для меня лично. Весь день напролет мне попадались почти пустые автобусы, а этот прямо-таки щеголял своими пассажирами, большинство – с иностранными лицами, чужероднее не придумаешь, да еще сразу в одном месте, и при этом – пугающе знакомые с первого взгляда. Да, может быть, это был автобус с иностранными батраками, я таких встречал в Испании, переполненный крестьянами? Вот уже в носу у меня запах лука, апельсинов, кукурузы и навязчивый аромат свежей петрушки.
Но нет. Эти широкие, похожие друг на друга лица – это не крестьяне. Может, один из них, самый древний, в незапамятные времена и трудился на земле где-нибудь в Андалузии или Румынии. А все же автобус до самого заднего стекла заполняли дети и внуки земледельцев, испанских, североафриканских или балканских. Только они, конечно, давно не обрабатывают чужую землю, вероятно, не унаследовали даже никакого представления о земле и сельском хозяйстве, с рождения живут на плато Иль-де-Франс и стали продавцами, официантами, домашней прислугой, дрессировщиками собак, прачками, и этот вечерний автобус как раз вез их с работы по домам, по убогим квартиркам.
На каждой остановке выходили все больше и больше, а мне все казалось, что это деревенские жители, прежде всего жительницы, выехали на прогулку после трудов праведных. Они могут быть даже и из моей деревни. И в постепенно пустеющем автобусе показывались те или иные лица, в корне различные, не поддающиеся никакому определению, даже без возраста. Некоторые из оставшихся читали, каждый свою книжку. Прочие рассматривали удивленным, но уверенным взглядом развернутые карты, места теперь было для этого достаточно. Не региональные туристические планы, а географические карты крупного масштаба, карты целой страны, а вон тот – у него разве не карта всего мира? Точно. А один пассажир даже изучал атлас звездного неба.
Я не мог отвести глаз от молодой африканки на заднем сиденье с книгой в руках. Сначала мне бросился в глаза ее черный силуэт, лицо сразу было не разобрать, как у призрака, почти угрожающее, резкий контраст с майским праздничным ландшафтом этого вечера, ландшафтом зеленее зеленого. С какой стати я на него обратил внимание и зачем это было нужно, какой тут замысел? (Подростком я в вечерних автобусах тайком придумывал разные лица и фантазировал, как подле водителя вдруг появляется безумный с криком «Аз есмь Господь!». Резко выкручивает руль и с воплем «Все там будем!» сбрасывает автобус с откоса в пропасть.) Лишь спустя время я различил выставленное вперед колено африканки и руку с книгой. Нет, это была полная противоположность привидению или страшному видению. Белые страницы книги вспыхивали, когда она их перелистывала или невольно передвигала книгу.
Я часто наблюдал, как незнакомые мне люди читают, даже, наверное, чаще, чем в прежние времена, или я с годами стал смотреть на читающих по-особенному, тех или иных, и всякий раз я почти – но это так и оставалось почти – спрашивал, что же это они «такое интересное» читают. Но при виде этой читательницы мне и в голову не пришло спросить название книги. Мне не было надобности знать, что именно она читает, читает и все, книгу читает, «книгу книг». Всю мою жизнь, только всегда на природе, у меня было три цвета, составляющих картину умиротворения – небо, гора, река (классика), «флаг-триколор», цвета флага гармонии. И вот теперь, на фоне зелени за автобусным окном, из-за белизны книжных страниц и ночной черноты читательницы, этот флаг-триколор впервые заиграл новыми красками и не на природе, не только на природе. И я представил себе, как в сердце Африки продолжается это чтение. Перелистывая страницы, одна рука передавала книгу другой руке, один палец передавал страницу другому.
Конечной остановкой автобуса должна была быть станция метро, внизу, в одной из речных долин Иль-де-Франс по берегам Сены. Но автобус, поначалу шедший по обычному маршруту, должно быть, до конца этой истории, до вечера и дальше в ночь, оказался «заменой» на линии. Железнодорожную сеть вокруг Парижа решили основательно обновить, царила эпоха «транспортных замен», вследствие чего автобусы, заменяющие поезда, двигались от одной железнодорожной станции к другой с колоссальными объездами, всякий раз занимавшими изрядное время, петляли по объездным дорогам, по неведомым районам, на границе Иль-де-Франс и бог знает чего, куда еще никто никогда не заезжал.
Мне-то как раз это было на руку. Как будто мне после краткого цейтнота привалило вдоволь времени, и вообще пусть это будет
