Надо было бы думать о морковном кофе и котлетах из репы, о хвостах за углем и ботинках на веревочных подошвах, о "сдавайте медную посуду - мы наделаем из нее патронов для наших героев!" и о тине, налипшей на сапоги пехоты. Но первоначальные представления о войне были иными. Это были "надменность французов", "скифская лавина славян", "И я, старый Бебель, если понадобится, возьму ружье", это были четыре бронзовых льва на памятнике Вильгельма I, рычавшие напротив дворца на север, юг, восток и запад, это были статуи на мосту через Шпрее, где голые воины разили врага, устремляясь вперед, метали копье и испускали дух на руках Славы, венчавшей их лаврами, это был "извечный спор между галлами и германцами, романским стилем и готикой, Фоблазом и Вертером", это было, наконец, "мы набьем им морду, будьте уверены".
Толпа носила плоские твердые соломенные шляпы, и, если глядеть сверху, улица была покрыта светлыми, как блестки жира на бульоне, медленно движущимися дисками. Одинаковость и единообразие этих скоплений шляп были поразительны. Никому не пришло в голову сделать свою шляпу квадратной, или украсить ее пером, или вообще сделать с ней что-нибудь. Правильностью очертаний, единообразием и сплоченностью шляпы походили на колонию бактерий.
Но, между прочим, единая мысль о войне начала дробиться. В частности, она приобрела следующее направление.
Государство величественно и гордо. Воображению оно рисуется в виде женщины в ниспадающих одеждах, в виде орла на монетах и фронтонах казенных зданий, в виде многоколонного храма. Теперь, фактом войны, государство выведено из своего аллегорического состояния. Оно обращается ко всем гражданам вплоть до сапожников, кучеров и чернорабочих, призывая их принять прямое и личное участие в важнейшем государственном деле - в войне...
V
...Император вошел в спальню тихо, стараясь не шуметь. Императрица уже легла. Но она ждала его. Резким движением она приподнялась на постели.
В ночной рубашке и в чепце она казалась старше своих сорока двух лет. Красная кожа лица переходила в желтую на шее, собиралась в складки и морщины. Веснушки и темные пятна около глаз и губ, днем скрытые слоем пудры, теперь были видны.
Николай подошел и поцеловал ее в лоб, придерживая аксельбанты.
- Ты спала? - спросил он машинально, думая о том, как ей сообщить новости.
- Нет. Почему ты так долго?
- Я?.. Ну - разные дела.
"Сказать ей завтра? Да, да. Не заснет. Завтра скажу", - думал он, искоса поглядывая на ее острые ключицы.
Но она не спускала с него широко открытых тревожных глаз. Это его смущало. В нерешительности он потрогал бороду и повел шеей.
- Да, разные дела. Много дел.
Он замолчал и задумался. Надо было перестать говорить о делах. Что-нибудь веселое, беззаботное, чтобы развлечь бедняжку. И действительно, что-то вспоминалось очень смешное, что-то было сегодня, когда он говорил с Сазоновым - забавное, ужасно забавное. Чтобы помочь себе вспомнить, он улыбнулся несколько раз и хихикнул, но ничего не получалось.
Он оглядел комнату, обтянутую желтым штофом и почти сплошь увешанную фотографиями. Они оба любили рассматривать фотографии и вспоминать по ним мелкие семейные факты. Вот он сам в солдатской походной форме, в гимнастерке, со скатанной шинелью через плечо и с винтовкой - в таком виде он прошел три километра в Алуште, в Крыму. Императрица с детьми ехала в ландо сзади и звала отдохнуть, или чтобы по крайней мере адъютант нес над ним зонтик, ибо она боялась солнечного удара, но он не соглашался. Вот он же в купальном костюме тоже в Крыму. Алеша боится ягненка. Императрица вяжет носки для Собств. Ея Велич. передвижного пакгауза для раненых воинов. Опять он сам с ружьем и собаками на охоте в Беловежской пуще...
...Вспомнил!
- Видел сегодня из окна смешных собачек, - с оживлением начал он, присаживаясь на кровать, - одна маленькая, другая большая. Они хотели любить друг друга, но у них ничего не выходило. Маленькая лезла на большую, но никак не могла попасть, как ни старалась...
Императрица застенчиво заулыбалась.
- Так и не сумели?
- Нет. Я уже думал, что большой надо было лечь на спину. Тогда маленькая легла бы на нее и все бы получилось.
Это было действительно забавно и начало смешить ее. Разговор обещал перейти на подробности, когда вдруг она начала беспокоиться.
- А они не бешеные?
- Не думаю. Нет... Хотя...
Он запнулся и взволнованно взглянул на нее.
- Алеша гуляет днем по парку, - сказала она, выражая мысль, одновременно возникшую у обоих.
- У бешеных хвосты бывают опущенные, - возразил он.
- А у этих?
- У этих... не помню, какие были хвосты, но кажется... а впрочем, может быть, и опущенные.
- Даже если не бешеные, все равно могут укусить или испугать.
Кирпичная краска медленно разлилась по лицу императора. Он резко встал, вышел из комнаты, сердито махая руками, пробежал коридор и распахнул дверь в небольшую приемную.
Оттолкнув вскочившего при его появлении офицера, он сделал несколько шагов, потом повернулся и сдавленным голосом приказал:
- Дежурного офицера!
Дежурный офицер появился, придерживая шашку. Он подошел, наклоняясь вперед, напрягая ноги и воинственно отбивая шаг. По дворцу уже шли, множились и усложнялись слухи. Офицер ждал приказа скакать, вызывать, командовать. Щелкнув шпорами, он одеревенел в двух шагах от императора.
- Появились? - сказал император тем неестественным голосом, которым телефонная барышня говорит "позвонила". - Почему у вас безобразие? Почему у вас по парку бегают собаки? Скоро медведи начнут бегать! Почему никто не смотрит за порядком? Может быть, я должен за всем смотреть?
И с удовольствием глядя на искривленное ужасом лицо офицера, император бросил:
- Благоволите немедленно переловить и уничтожить бегающих по парку собак.
Он вернулся в спальню в решительном и воинственном настроении, которое не было исчерпано отданным распоряжением. Оставалась еще порция раздражения, которая искала выхода. Подойдя к кровати, он, не глядя на императрицу, сказал:
- А ты знаешь, Вилли объявил мне сегодня войну...
И тут же испугался - императрица, крестясь и всхлипывая, утирая слезы тыльной стороной ладони и дрожа подбородком, выпростала из-под одеяла ноги и встала.
ЗАМЕТКИ К РОМАНУ "ЛИЛЛЬ"
Я хотел бы задать вам несколько вопросов, история. Я задавал их другим, но среди беглых и случайных ответов мне хочется услышать ваш авторитетный бас.
Человек движется углами и кривыми. Он переходит из положения А в положение Б.
Старый собор рисовался в вечернем небе, как острая готическая буква.
Война, как квинтэссенция всех несчастий.
Мелкие несчастья жизни, собранные в ужасающей массе. Снаряд, начиненный мелкими огорчениями. Машина несчастий.
Те самые буквы, которые идут на изготовление любовной записки и детской песни, составляют смертный приговор.
Возмущенный обыватель - кролики начинают кусаться... (Кактус покрылся колючками.)
Примерный набросок картины:
Пушечный завод.
Объявление войны - в Германии - в трамваях, в кафе, на заводе, на улице. Разговоры мертвых (справки петитом). В роте.
Убийство эрцгерцога.
Появление слухов в пограничных городах.
Шейдеман у канцлера.
Паника.
(Использовать "Преступл. полковника Редля". Сюжетное построение сцен, "жили два брата").
Здесь нужен Багрицкий: "От черного хлеба и верной жены" и "Ночь".
Офицеры генерального штаба почти в такой же степени отличаются от армейских, в какой армейские отличаются от штатских. В то время как армейские трудятся над муштрой потных и бестолковых солдат, над выравниванием носков и выпячиванием грудей, поворачивая солдат направо, налево, кругом, - штабные командуют войной, ею самой.
Франц-Иосиф страстно любил иллюстрированные журналы.
Думали ли эти люди, захваченные поразительной новостью, отданные во власть сенсации, целиком поглощенные фактом войны, ее первоначальным видом: пятнами приказов на стенах, передвижением взволнованных толп, криком газетчиков, - думали ли, что они являются добычей историков? Что они одеты в старомодные, подпирающие подбородки воротнички, что их женщины носят шляпы с огромными полями и платья с тренами и перехватами на ногах, что их солдаты одеты в красные брюки и синие мундиры образца 1914 года?
У революции нет песен - одни гимны.
Несколько брызг крови на бумаге.
И когда вы будете воевать (а воевать вы будете!), когда свистнут первые пули (а они уже лежат, заготовленные для вас, миллионами пачек в арсеналах и складах), - ...
А солдат обучен,
А пулемет смазан,
А карта развернута
(и помечена синим карандашом)
Ощущение шло медленно, как запаздывающая телеграмма. Оно шло по системе нервов, задерживаясь на разветвлениях, - от пальцев перешло к локтю, предплечью и т.д.
Отмороженные уши распухли и стали похожи на французские булки.
