Швейцер потерянно топтался, не зная, куда глядеть. Здание находилось на маленькой площади, которая, конечно, показалась ему огромной и вызывала священный трепет. Великолепие, окружавшее Швейцера, могло таить в себе равные части светлого и черного, и он в равной степени преклонялся перед обеими. Стояло раннее утро, людей на площади почти не было, но Швейцеру хватило и тех немногих, кого он видел. Это были удивительные люди, невозможные люди. Почти все они спешили по каким-то таинственным делам, и было ясно, что в этой спешке нет ни грана чрезвычайности, что все размеренно и мирно и повторяется изо дня в день. Прохожие были одеты по погоде, в легкое гражданское платье, и не имели при себе оружия. Казалось, что они гораздо дальше от войны, чем сам Швейцер, который, вопреки доводам рассудка, все прикидывал, чем будет отражать вражескую атаку. Под ногами у него валялась какая-то ржавая железка, он ее подобрал.
Какой-то мужчина, нарядившийся неряшливо и грязно, прохаживался под липой - это липа? может быть; - он кого-то ждал, и ждал, похоже, уже давно, возможно - с ночи. На плече мужчины расположился бдительный кот с брезгливой мордой.
Прошла - старушка? старушка, - ведшая на длинном шнуре кудрявую собачку? - существо, похожее на... на... Швейцер, знакомый с кухонными кошками, собак не встречал. Оно разинуло крохотную пасть и строго гавкнуло на Швейцера, который от испуга подскочил на месте.
- Спокойно, спокойно, собачек, - заворковала старушка, видя, как он взвился, но обращаясь не к нему, а к существу. Она стала подтягивать зверя к себе, а тот между тем упирался всеми четырьмя лапами. - Что ты?
Она смерила Швейцера неприязненным взглядом. Сама была толстая, низенькая, в линялом платье, расписанном грушами.
Тот сжал железку.
- Ох, Господи, грехи наши, - пробормотала старушка неизвестно, зачем, подхватила зверюжину под мышку и быстро заковыляла прочь.
Белая дверь распахнулась, и на пороге вновь появилась Дуня, державшая в руках две перевернутые пирамидки, обернутые в яркую бумагу.
- Хочешь мороженого?
Швейцер пожал плечами и неуверенно протянул руку.
- Ага, не пробовал, - Дуня удовлетворенно кивнула. - Значит, угадала. Его надо не кусать, а лизать, понемножку, а то простудишься еще.
Швейцер неуклюже сорвал обертку и языком дотронулся до содержимого. Наверно, было вкусно, но Швейцеру было не до яств. Но что-то холодное, это он понял.
- Ну, что тебе, Куколке, показать? - спросила Дуня. Она торжествовала, гордясь собой за то, что так ловко заполучила себе в кавалеры инопланетянина. Она ощущала себя всемогущей и щедрой - мороженое было лишь малой толикой того, чем она думала облагодетельствовать это невинное дитя.
Ответ Швейцера был неожиданно четким и определенным:
- Больницу.
Дуня вытаращила глаза. Швейцер заметил у нее много веснушек. Про себя он назвал их сыпью.
- Что за интерес странный?
- Я хочу проверить одну вещь, - признался тот.
Дуня отъела сразу полтрубочки.
- Как хочешь, пошли. Только внутрь не пойдем, на нас сразу обратят внимание.
Швейцер озабоченно нахмурился.
- Неужели никак не пройти?
- Никак, - твердо ответила Дуня, боясь лишиться новой игрушки. - У нас больница не столичная, но это и плохо. Все друг друга знают...
При слове "столичная" мысли Швейцера перескочили на другое:
- А далеко отсюда Москва?
Дуня прыснула.
- Ну и учат же вас там, в вашем заповеднике! Далеко.
- Нам говорили, что далеко, - пояснил слегка уязвленный Швейцер. - Но теперь мне все нужно проверять самому...
Он старательно избегал прямых обращений: злополучное "ты" никак не хотело выговариваться.
- Понятно. Доверие потеряно. У тебя капает!
Мороженое подтаяло; Швейцер шел, оставляя за собой на асфальте молочные звезды. Заметив свинство, он засуетился и начал быстро есть. Вкуса он по-прежнему не разбирал.
Они уже покинули площадь и шли теперь по кривой сонной улице, почему-то обозначенной как проспект. Редкие автомобили пугали Швейцера, хотя он шел, держась подальше от проезжей части. Глаза у него разбегались; первым, на что он обратил пристальное внимание, был трехцветный флаг, вяло свисавший с шеста над входом в какое-то здание. Символ сохранности и даже пресыщенной утомленности государственной власти отозвался горьким гневом.
- Что это за дом? - спросил Швейцер у Дуни.
- Где флаг? Это суд.
- Суд, - еле слышно повторил Швейцер. Он и после повторял за Дуней разные слова, пробуя их на вкус. Суд, смешавшись с мороженым, показался ему так себе.
- Сними очки, если хочешь - посоветовала Дуня. - Или нет, не снимай. Мало ли...
Странное дело: Швейцер совершенно не боялся погони. Ректор сотоварищи превратились в далеких призраков из волшебного сна - плоских, картонных, и даже незрячих. Здесь, в беспомощном захолустье, Швейцер чувствовал себя сильнее любого богатыря. Ему казалось, что Лицей не имеет власти над подлинной реальностью.
Но - против ожидания - эта реальность не наполняла его радостью живого, доселе не познанного бытия. Он воспринимал ее механически, как насыщенный бред, местами липкий, а где-то - разбавленный; этому бреду нельзя было пока, хотелось бы верить, что пока - итак, нельзя было поддаваться ему полностью, открываться миру сжавшейся, словно от стирки, душой. Могло разорвать, он мог не выдержать мир, стать одержимым этим миром, потерявшись в нем, и попросту прилег бы где-нибудь под тихим, сравнительно безобидным деревцем, чтобы спать - очень, очень долго, всегда.
Они миновали суд, прошли почту, химчистку, еще одно "24", кафе, магазин спорттоваров, отделение милиции (по приказу Дуни Швейцер пригнул голову и ускорил шаг), вытрезвитель, длинный кирпичный забор без вывесок и дверей, казино, автобусную остановку. Свернули за угол, пересекли пустырь и подошли к двухэтажному зданию, чей белый кирпич был грязен, а общие очертания, как выяснилось позднее, повторяли приплюснутую букву "П". У входа дремал микроавтобус; его снежные бока пересекались красными полосами.
- Ну, вот тебе больница, - улыбнулась Дуня. - Что дальше?
Швейцер остановился и долго смотрел на здание. Он прикрыл глаза, принюхался, медленно обошел вокруг машины, постоял на ступеньках. Подержался за ручку, заглянул в окно первого этажа: темно и пусто, какие-то стойки, похожие на вешалки, смутный шкаф.
- Что ты ищешь? - Дуне стало по-настоящему интересно.
- Ска... жи, - выдавил Швейцер, - ты. . не знаешь человека по имени Сектор? Имя и отчество у него В. В.
- Не-а, - Дуня ответила сразу. - А кто он?
- Вот я и хочу узнать, - Швейцер провел ладонью по шершавой стене. Ничего не помню, - сказал он в пустоту, мимо Дуни. - Не за что зацепиться.
- Еврей или немец, - рассуждала меж тем Дуня, не будучи достаточно догадливой, чтобы выстроить в правильную цепочку инициалы и фамилию.
- Но все равно спасибо, - очнулся Швейцер и виновато улыбнулся. Он набрался смелости и выговорил то, о чем давно хотел сказать: - Мне... мне нечем отблагодарить... А я ва... тебе очень благодарен. Но у меня ничего нет. Зная теперь свое предназначение, я мог бы предложить сердце... или хотя бы почку... Но вы же здоровы. Ведь вы здоровы? - Не умея послужить, он готов был кусать от отчаяния локти. Снова сбился на "вы", и не заметил.
- Сердце? - Дуня изумленно уставилась на Швейцера. Потом покрутила у виска пальцем: - Ты совсем псих?
- Это дело чести, - серьезно возразил Швейцер. - Я должен что-то дать. Меня обучали не только географии. Я почти офицер.
- Отвяжись, - засмеялась Дуня. - Тебе напомнить? Офицер. Посмотрим может, и пригодишься на что...
Но Швейцер отмахнулся от очевидного. Его учили, что долг платежом красен.
Он побрел раздосадованный, и это встревожило Дуню.
- Чего ты напыжился? Ну не знаю я твоего Сектора. Кто он такой?
- Не обращайте внимания. Он должен быть связан с медициной. А где еще один город?
- Еще один город?
На лице Дуни написалось недоумение.
- Километров сто...
Швейцер слабо улыбнулся, вспоминая что-то.
- Километров или верст?
- Причем тут версты? Ты в каком веке живешь?
- Да, в каком? - Швейцер вскинул голову и посмотрел ей в глаза.
И Дуня запнулась. Впервые она почувствовала, что ввязалась во что-то серьезное - настолько, что ей это может оказаться не по зубам.
- Пойдем на реку, - предложила она. - Там красотища! Умереть можно.
9
Они сходили к реке и посидели близ старого причала, любуясь бесстрастными водами. Швейцер видел катер.
Потом вернулись в город; долго бродили по улицам, которые к полудню сделались более оживленными. На Швейцера никто не обращал внимания, но им поминутно приходилось сворачивать, у Дуни здесь было множество знакомых. Избегая встреч с ними, Дуня то и дело хватала Швейцера за вялую руку, тащила за углы. Часам к пяти вечера они обошли все. Побывали на вокзале, где Швейцер долго рассматривал экспресс, который долго и грязно отдыхал на своем пути в загадочный Екатеринбург. Выпили шипучего коричневого напитка, очень сладкого; стакан был бумажный. У Швейцера заломило зубы. Зашли в кафе; перекусили, спрятавшись в темном углу. Хотели заглянуть в автомат, выдававший моментальные снимки, но побоялись - мало ли что, улика. Дуня заметно расстроилась. После вокзала заходили во все двери подряд, не разбирая: посетили филиал сбербанка России, телеграф, видеосалон (они посмотрели странный фильм, во время которого Швейцера занимал собственно телевизор; в фильме он ничего не понял, хотя решил, что странные события больше, чем действительность, напоминают глобальную катастрофу). Потом отправились в Дом Быта, оттуда - в поликлинику (Швейцер снова напрягся, но зря), после поликлиники - в школу. Стояло лето, школа была закрыта. Однако Швейцер всерьез ею заинтересовался и долго ходил вокруг, сопоставляя с чем-то, о чем Дуня не имела ни малейшего представления. И, конечно, особый интерес проявил он к церкви - высоченной, какой-то нездорово подсохшей, в сиреневатых потеках. Дуня повязала платок, болтавшийся на шее; оба перекрестились и вошли. Когда вышли на Божий свет, Швейцер без сил опустился на ступени и уронил голову в подставленную ладонь.
