- Что же делать? - вырвалось у Галины Анатольевны.
- Собирать вещички.
Повисла страшная пауза. Все были растеряны.
- Объясняю. Чиновникам надо было головы ломать - вдруг отказники найдутся. У вас жилищные условия приличные. Зачем вам Бутово, Марьино или, как мне, Ванино? А так - взятки получили, дом с рук сбыли, в казну города деньги положили, все по закону. Железно. Теперь пусть у инвестора голова болит. А у него болеть не будет. Он опять вытащит из штанов, пардон, пачки валюты, и вас всех - по суду с судебным приставом и милицией.
- Не дамся. Я старый коммунист. У меня ружье есть, - вскипел Воронцов.
- Сейчас той партии уже не существует, - сказал Загубленный.
- А вот и существует, - совсем уже отчаянно-жалко выдавил Дым Дымыч.
- Выход есть. По крайней мере, у многих. Мне подсказали, было такое распоряжение или указ: если ты в Москве родился, не менее сорока лет прожил, имеешь двадцать пять лет непрерывного стажа, не привлекался, то можешь выбирать квартиру в том же районе.
Адвокат оглядел собравшихся и разрешил себе сесть. Остальные стояли застыв, как скульптуры в Летнем саду. Минуты три переваривали услышанное, оценивали свои шансы, и многим они не понравились.
- Абзац, - сделал вывод относительно собственных шансов Алексей.
У Веры Дмитриевны все было в порядке. Галина Анатольевна задергалась не за себя, а за Севу. Краузе в свое время сидел, но, может, это и к лучшему, так как его причислили к жертвам.
Агеев вскочил на стол и топнул ножкой. На заре туманной юности он работал в цирке только по договору. Этих бумажек в семье не сохранилось.
- У меня есть арбалет. Настоящий. Первый, кто попробует меня выселить, получит стрелу в глаз.
Заявление карлика в другое время могло вызвать улыбку. В другое, но не сейчас. Гнев его был всем понятен. Этот очень мягкий, умный маленький человек был известен всему Калачковскому переулку. Дети его боготворили. Почти все они "забесплатно" ходили на Цветной.
Броненосец "Потемкин", мелькнуло в голове адвоката. Так можно черт знает до чего договориться. Пора положить конец опасным настроениям, решил Губерман.
- Дамы и господа товарищи, есть еще несколько соображений. Если позволите, я их выскажу...
Все разом уставились на Наума Григорьевича. Никому не хотелось бунта. Бессмысленного и беспощадного.
- Все мы видим на старых строениях таблички: "Охраняется государством. Памятник архитектуры". Эти дома не подлежат сносу. Разве что маленькая внутренняя реконструкция...
- Но у нас не памятник, - удивилась Галина Анатольевна, не поняв, к чему клонит Губерман.
- Правильно. Это не дворянская усадьба. И не архитектурный шедевр. Скорее всего, дом, где сдавались квартиры внаем. Памятник - это не про нас.
Я говорю "нас", хотя не являюсь более членом вашего товарищества...
- Это вы бросьте. Не надо. Раз с нами, значит, наш, - по-военному прямо и четко расставил все точки над "и" Ребров.
- Наш, - нестройным хором выдохнули все. За этими дебатами как-то не заметили, что Земфира, бочком обойдя остальных, пробирается к дверям.
- Земфирка, а ты куда? - спохватился Алексей. "Ночная бабочка" остановилась и замерла, как застигнутый на месте преступления школьник. Все уставились на нее, не сразу поняв, что происходит.
- Я же не ваша, - тихо сказала Земфира.
- Ладно, ты че... - И Леха обвел взглядом окружающих.
- Живете с нами, - значит, наша, - сказал Краузе, и жильцы облегченно вздохнули. С Краузе не спорили, Краузе уважали.
Земфира вернулась на место.
Недовольной осталась одна Вера Дмитриевна, но и та предпочла промолчать под взглядом бывшего геолога.
- Продолжаю, - снова заговорил Губерман. - Но бывают и другие таблички. Вы их тоже встречали:
"В этом доме проживал N. Этот дом посещал М.". Такие дома тоже не подлежат сносу. И из них не выселяют, если, конечно, не собираются создавать там новый музей. Вывод: надо покопаться в прошлом строения No 2 - это раз. Второе - надо покопаться в прошлом каждого из вас... нас. Может быть, найдем зацепку. Нужна личность...
- Папанин! - выпалил Дым Дымыч.
- Что - Папанин? - не поняла Вера Дмитриевна.
- Личность. Мне вроде отец рассказывал. Вам ли не знать? Вы же учительница, - ответил Воронцов.
- Знаю я Папанина, - кинулась защищать свою профессиональную гордость Вера Дмитриевна. - Ну и что? Покорил Северный полюс... Подождите... Или в Америку слетал?.. Его всенародно любили...
- Нет, уважаемая Вера Дмитриевна, он Эверест покорил, - превратил все в фарс Воронцов.
- Пусть будет Эверест, - согласилась Вера Дмитриевна и опрометчиво решила, что выиграла Ватерлоо.
Все дружно заулыбались. Ребров пожалел бывшую училку:
- Это не суть важно. Ничего он не покорил и не мог покорить при той организации. На энтузиазме далеко не улетишь. Хотя Леваневский улетел в Америку. Папанина и папанинцев страна чествовала за мужество и силу духа человеческого. Но я о другом... Это для нынешних чиновников не фигура. И в этом Вера Дмитриевна безусловно права. Надо искать... Шаляпин, Достоевский, Чехов, Куприн - вот фигура для чиновника.
Жильцы задумались.
И тут вдруг из уголка подала голос молчавшая до сих пор Антонина Ватсон:
- Когда мой Ватсон еще только меня охмурял, то водил показывать, где живет и где, по его расчетам, буду с ним жить и я. Дом мне не понравился. Облезлый. И тогда он давай мне расписывать, какие люди тут бывали в разное время... - Антонина выдержала мхатовскую паузу. - Всех, кого вы перечислили, он и назвал. И даже больше. Был еще какой-то композитор. Фамилии не помню. Сергей, кажется...
- Рахманинов?
- Да. Точно.
- Враки, - усомнился Воронцов. - Папанин был. Мне отец рассказывал.
- Я тоже не поверила. А он говорит, здесь старуха одна жила, он ее с детства помнил, ее еще все за полоумную принимали. Она была из семьи, что занимала в этом доме два верхних этажа.
- Точно, - сказал Краузе. - Скрыпник. Умерла в конце шестидесятых. Здесь многие ее должны помнить. Я к ней, признаться, плохо относился. Считал, что именно она на меня в органы написала. Потом узнал - нет. Вера Дмитриевна, Галина Анатольевна, Воронцов, неужели не помните?
- В семидесятом она преставилась. Как раз в мой день рождения. Я помню, - сказал Ребров. - Помню, как сидела вон там, где беседка была. От нее всегда карамелью пахло.
- И попугай у нее говорящий был. Антисоветчик, - радостно подхватил Воронцов. - Участковый к ней ходил, уговаривал в окно клетку не выставлять или птицу умертвить. Она же про генсека такое орала!.. Птица, - уточнил Дым Дымыч. - Естественно, настучали. Пришли двое с Лубянки. А как реквизируешь? Бабка помрет - весь двор свидетели. Долго они со старухой толковали. Один грозный, другой ласковый. Ушли, а через час попугай сдох. Сам.
- Ага. Сам. Ласковый ее и пришил. Поиграл чуть-чуть. Пальчик в клетку просунул. Она его за пальчик - цап. А пальчик ядом намазан, - нарисовал картину Загубленный. И до того она была нелепо-достоверна, что все ошарашенно уставились на Леху, словно он подглядывал за убийством в замочную скважину. Чего вы?.. Мне лет столько же, сколько Василию.
После того памятного вечера с коньяком отставник и автослесарь подружились.
- Товарищи, давайте заканчивать. Предлагаю решение. Я займусь архивами по дому и по этой гражданке Скрыпник, а вы, все без исключения, поднимайте свои семейные... Альбомы, письма, дневники... Короче, все, что сохранилось. Адвокат встал.
- Минуточку, - остановил его Ребров. - Я вот что скажу: они ведь в покое нас не оставят. Архивы - это неделя, не меньше. Уже были попытки подкатиться кое к кому из нас. Вывод: надо держаться сплоченной группой. Чужих на порог не пускать. На взятки, посулы не реагировать. Я так понял, им прецедент нужен для суда. Если хоть одна душа съедет, все рассыплется как карточный домик.
- В точку, каперанг, - восхитился Леха. - Вот что значит военный моряк. Будешь у нас за начштаба. А Семен Семенович - наш Кутузов, главнокомандующий. Он лагерник, все про заточение знает. Сядем в осаду. Я замок английский на дверь поставлю и австрийскую сигнализацию по всему дому. Вот им всем! - И Леха соорудил дулю.
На том совет в Филях закончился. Расходились возбужденные и довольные. Почти счастливые. Как люди, сделавшие трудную, невыполнимую работу.
Строение No 2 готовилось к обороне. Во всех окнах горел свет, мелькали силуэты. Наблюдатель, нанятый Кулагиным и сидящий в машине, занервничал и по мобильнику сообщил хозяину, что в доме что-то произошло. Это "что-то" было объявлением осадного положения.
Глава 20
Леха вернулся к себе в коммуналку в самом боевом расположении духа. Еще бы, есть план, есть люди, есть даже начальник штаба. Но главное - он, Алексей Загубленный, нужен своему народу, а это уже кое-что да значит. Никогда, с того самого момента как демобилизовался, он не ощущал такой ответственности. Леха мало верил в архивную работу. Он просто ничего в ней не понимал. Машины, замки, сигнализация - это да, это его дело. А архивами пусть занимаются Губерман и Краузе. Они умные.
