Но она старалась об этом не думать. Следовало хорошенько выспаться, отдохнуть, чтобы никакая случайность... И она заснула. Чувство самодисциплины оказалось сильнее всего, спала крепко, но едва хозяйка притронулась к ее плечу, Землячка открыла глаза и спросила:
- Пора?
- О да, да. - Хозяйка ласково улыбнулась: - Все уже собрались.
- А кто это - все?
- Ну, люди... - уклончиво ответила хозяйка.
В комнате горела лампа, занавески на окнах задернуты, за стеклами царила тьма, а из-за двери доносились приглушенные голоса.
Землячка быстро встала, оделась, посмотрелась в зеркало, поправила прическу... Что ж, она готова. Двинулась было к двери.
- Одну минуту, - остановила ее хозяйка. - Лучше рассчитаться сейчас. Два раза кофе, булочки и масло - три марки и четыре за помещение, всего семь марок.
Землячка усмехнулась: оказывается, это чисто коммерческое предприятие, а она-то вообразила, что находится у людей, как-то связанных с революционным движением.
Землячка вышла в кухню, там находилось человек пятнадцать; возле каждого на полу лежал небольшой тюк, и, к ее удивлению, хотя она и привыкла ничему не удивляться, у двери со скучающим видом сидел самый доподлинный немецкий жандарм.
Землячка всмотрелась в людей, с которыми ей приходилось переходить границу, все это были типичные местечковые евреи в картузах и кургузых пальто, хотя, впрочем, те, кто помоложе, были выбриты, одеты в пиджаки и очень напоминали приказчиков галантерейных магазинов.
Жандарм посмотрел на вошедшую невидящими голубыми глазами и ничего не сказал.
Какой-то рыжий еврей поднялся с табуретки и сел прямо на пол, освобождая место для женщины.
Так вот кто ее спутники! Она еще раз посмотрела на разбросанные на полу тюки и поняла: самые обычные контрабандисты. Валансьенские кружева, изготовленные во Франкфурте, гаванские сигары, сделанные в Гамбурге, и французский коньяк, сфабрикованный не дальше Лейпцига... Тем лучше! Эти люди то и дело шныряют через границу, их знают все, и они знают всех.
Не успела Землячка очутиться в кухне, как они тотчас замолчали, вероятно, посторонним не следовало слышать их разговор. На какие-то минуты воцарилось молчание. Но тут в наружную дверь осторожно постучали. Видимо, это был условный стук, потому что жандарм тотчас приотворил дверь, и с улицы в кухню нырнул чернобородый еврей в буром брезентовом плаще.
Должно быть, его-то и дожидались.
Чернобородый и жандарм о чем-то пошептались, и жандарм тут же покинул помещение, власть перешла к чернобородому.
- Тихо, выходите, - скомандовал чернобородый, стоя у двери и выпуская всех по одному.
- Идите, идите, gnadige Frau, - поторопила хозяйка Землячку.
- Мадам, - в свою очередь позвал ее чернобородый. - Держитесь до меня, иначе вы можете попасть не на ту квартиру.
- Вы получите с меня сейчас? - спросила Землячка, ей хотелось задобрить своего провожатого.
- Потом, потом.
Все, кому предстояло перейти границу, толпились возле палисадника, дожидаясь чернобородого и его даму. Контрабандисты догадывались, кто она, не в первый раз русские революционеры переходили с ними границу, - хотя они предпочитали проявлять к ней поменьше интереса.
Небо заволакивали тучи, в нескольких шагах ничего уже нельзя было разобрать, и Землячка не сразу заметила лошадь, запряженную в небольшую повозку.
Все тюки лежали уже в повозке, чернобородый потянул к себе саквояж Землячки.
- Я сама, - сказала Землячка.
- Еще успеете, - сказал чернобородый, отбирая у нее саквояж.
Сперва шли по дороге, повозки не было слышно, ее колеса, должно быть, были на резиновом ходу.
Шли недолго, может быть, с полчаса, дорога пошла под уклон, начались какие-то кусты...
Все кинулись к повозке разбирать свои вещи.
Кто-то загалдел, кто-то вполголоса вступил с кем-то в перебранку.
- Ша! Ша! - прикрикнул на них чернобородый. - Самоубийцы!
Вновь наступила тишина.
- Ложитесь, мадам.
Чернобородый пригнул Землячку к земле.
Все точно растворились во мраке. Землячка не столько видела, как ощущала, что ее спутники ползут, и она тоже ползла, продираясь через редкие кусты и вдавливаясь локтями и коленками в землю.
Движение сквозь кусты тоже продолжалось с полчаса.
- Ша, - негромко выдохнул чернобородый, и снова все стихло. - Вот мы уже и на границе, - прошептал чернобородый специально для Землячки. - Не вздыхайте, все в порядке уже.
Он встал и, не очень даже прячась, пошел вперед.
Землячка почему-то не опасалась предательства, настолько деловито и привычно вели себя контрабандисты.
И действительно минут через десять чернобородый снова возник из темноты, был он уже не один, а с ним рядом шел... да, солдат, обычный русский солдат с обычной, перекинутой через плечо винтовкой.
- Сколько вас? - спросил солдат деловым тоном. - Вставай, вставай...
Все встали.
Солдат пальцем пересчитал контрабандистов.
- Эта тоже с вами? - ткнул он пальцем в Землячку.
Поглядел куда-то в сторону, прислушался.
- Шешнадцать, - сказал он. - С каждого по рублю, да не задерживайтесь, а то еще втяпаешься тут с вами...
Рубли, должно быть, были приготовлены заранее, за Землячку рубль отдал чернобородый.
Солдат пересчитал деньги и отступил в сторону.
- А таперя беги, да побыстрей, а то на заставе заметят, начнут палить...
Впереди тянулась светлая пограничная полоса.
Тут уж не поползешь, все видно как на ладони.
Контрабандисты понеслись, как зайцы.
- Мадам! - крикнул чернобородый.
Землячка поняла, что ей тоже надо бежать. Размахивая саквояжем, она понеслась следом за другими.
Она не знала, бежит за ней чернобородый или не бежит, но отступать было поздно. Вперед, вперед...
Каблук на правом ботинке сдвинулся на сторону, но было не до каблука: солдат солдатом, однако поблизости где-то и другие солдаты, которые не получили "шешнадцати рублей"...
И вдруг она снова очутилась в темноте, и тут же возник чернобородый.
- Уже, - сказал он. - Можно уже садиться в поезд.
Он пошел вперед, возле них не было никого, контрабандистов и след простыл.
Опять они пробирались сквозь кусты, шли редкой низкорослой рощицей, прошли версты две и очутились в каком-то местечке, повсюду чернели приземистые неуклюжие домишки. Ни в одном окне ни проблеска.
Чернобородый постучал в чье-то неосвещенное окно.
- Хаим, Хаим, принимай гостей! - закричал он, нисколько не таясь, и тут же перешел на жаргон.
Должно быть, чернобородого слушали, потому что говорил он не переставая, хотя из дома никто и не показывался.
Наконец щеколда щелкнула, и другой, такой же чернобородый еврей показался на улице.
Первый чернобородый объяснил второму, что женщину, которую он привел, надо приютить до утра, а утром доставить на станцию.
И вслед за тем Землячка очутилась в кромешной тьме своего нового жилища, в темноте ей что-то постелили и предложили прилечь до утра.
Разбудили ее детские голоса. Она открыла глаза. Со всех сторон, из-за печки, и с печки, из-под грязных ситцевых занавесок глядели на нее кудрявые головенки. Сама она лежала на сложенном ватном одеяле, сшитом из разноцветных кусочков, приобретших за свое долгое существование серый унылый цвет.
Не старая еще, непричесанная еврейка с белым лицом и запавшими черными глазами подошла к своей квартирантке.
- Цыц! - прикрикнула она на детей, пытаясь выдавить на своем лице какое-то подобие улыбки. - Вам чаю или кофе?
Она поставила перед гостьей немытую чашку, достала из печки ухватом чугунок, налила в чашку какое-то пойло, которое не было ни чаем, ни кофе, и высыпала на стол несколько кусков сахару, которые сразу приковали к себе взоры всех ребятишек.
Да, это была уже Россия: грязь, нищета, голодные дети... И все-таки это была Россия, куда так стремилась Землячка из надоевшего ей Парижа.
Она с опасением посмотрела на придвинутую чашку и отказалась:
- Спасибо, я не проголодалась.
Через час хозяин дома довез ее в грязной и скрипучей бричке до железнодорожной станции, станцию эту Землячка видела впервые, но она ничем не отличалась от тысяч подобных станций: все те же деревянные диваны, затхлые запахи и грязный перрон...
А еще через час она ехала в поезде, сидела в вагоне второго класса у окна и смотрела на мелькавшие за окном поля, овраги и перелески.
Она была в России. В России, которой отдана вся ее жизнь.
Россия, нищая Россия,
Мне избы серые твои...
Против течения
1 августа 1914 года Германия объявила России войну.
В сентябре Ленин знакомит живущих в Берне большевиков со своими тезисами о войне.
Тезисы пересылаются в Россию, их обсуждают, к ним присоединяются все большевистские партийные организации, и в ноябре 1914 года газета "Социал-Демократ" публикует написанный Лениным манифест ЦК РСДРП "Война и российская социал-демократия".
