кафедре, по крупицам собирая статистику, сведения и мнения.
Отдельной сложностью было отсутствие опыта публичных выступлений. В своё время Даша не могла побороть стеснение, поэтому избегала сцены (кроме своих фантазий, как раз там она была оратором, певицей, актрисой, танцовщицей), теперь же девушка с энтузиазмом взялась за работу и над этой своей слабостью.
Дополнительным стимулом выступали встречи с Михеевым. Он стал для Даши не только героем, защитником, красавцем с ослепительными глазами, но и одним из немногих интересных собеседников, встреченных во вновь обретённом прошлом. В воспоминаниях студенчество было наполнено душевными разговорами, поисками смыслов, размышлениями о сиюминутном и вечном, но теперь шестерёнки часов перемололи их, раздавив, раскрошив до банальных общежитских сплетен и будничной болтовни. Если же Даше доводилось ввязаться в интересную беседу, то, как правило, закачивалась она разгоряченным спором, не похожим на диалог с позиции равных. Даше казалось, что фора, длиной в десятилетие, даёт ей почти сакральное знание и абсолютную правоту, поэтому она приходила в исступление, встречая несогласие.
С зарплаты Даша купила изящную блузку, со стипендии — юбку-карандаш. Родители поддержали Дашины перемены в стиле и подкинули денег на туфли. И вот теперь, в своём лучшем облачении, с макияжем и укладкой, на которые она потратила полтора часа, Даша ждала у аудитории. Важно было выглядеть как можно более естественно и непринуждённо, поэтому она дефилировала по коридору, увешанному стендами с расписаниями, списками, фотографиями, объявлениями и приказами, но Михеев всё не шёл. Устав от ожидания, Даша принялась изучать инструкцию по технике безопасности, потом перешла к схеме эвакуации и вскоре дошла до фотографий факультета. «Да ладно», — пробормотала она, разглядывая снимки. Чем больше она вглядывалась, тем больше понимала — ей не мерещится: бегущий Онищенко улыбался с одной фотографии, защищал доклад — на другой, сажал дерево — на третьей, на четвёртой она нашла его в массовке на сцене. «Интересно, — подумала она, — если бы у него была возможности что-то изменить в своей жизни, воспользовался бы он ею? И что бы он сделал? В двенадцать полетел в космос? Изобрёл бы вечный двигатель?»
Из-за угла появился Михеев и пригласил девушку в аудиторию. Мысли об Онищенко улетучились, и Даша, демонстрируя осанку, голливудскую улыбку и всю прилежность, на которую только способна, приступила к репетиции доклада. Преподаватель внимательно слушал её, периодически делая пометки в ежедневнике, однако он практически не смотрел на Дашу, словно сознательно избегая её взгляда.
— Очень хорошо, Дарья. Я бы сказал, что вы почти готовы, — резюмировал Пётр Михайлович, когда доклад закончился, — но расслабляться рано. Вам нужно поработать над слайдами. Мне кажется, их сложно визуально воспринимать, может быть, поэкспериментировать со шрифтами? И текст доклада надо вызубрить, чтобы в листы не подглядывать. Опять же — слайды вам помогут. Ещё, я думаю, нужно речь сократить, чтобы в регламент уложиться. Попробуйте, что ли, с таймером порепетировать.
Все старания Даши шли прахом. Конференция — это, конечно, хорошо, это уже большой прорыв по сравнению с прошлым вариантом её жизни. Но вот Михеев… «Может, — думала она, — он специально держит дистанцию? Всё-таки я студентка…» Однажды она принесла им кофе перед занятием, но он настоял на том, чтобы вернуть деньги, в другой раз якобы ошиблась номером телефона при отправке сообщения — он ответил коротко и вежливо. Она ненароком касалась его руки, смотрела в глаза с собачьей преданностью и смеялась над каждой его шуткой. Но Михеев был кремень. Он упорно не хотел замечать намеки и сигналы.
— Знаете, — Даша решила сдвинуть общение в пользу более личных тем, — я изначально не думала, что это хорошая затея. Я имею в виду моё участие в конференции. Я думала, у меня не получится, волновалась сильно. А теперь я даже рада, что вы тогда предложили…. Столько нового узнала. И с вами… С вами мне так легко общаться, словно вы мне не преподаватель, а друг. Может быть, это потому, что у нас не такая уж большая разница в возрасте.
Михеев задумчиво посмотрел на Дашу — внутри у неё что-то запорхало и забилось тонкими крылышками.
— Это полностью ваша заслуга, Дарья, вы молодец. Я только увидел в вас потенциал, — произнес он после паузы. — Я хочу вам кое-что предложить. Я не знаю, как вы отнесётесь к моей идее… В общем, я могу дать вам время на лекции, дам вам минут двадцать в начале занятия, вы проведете презентацию перед потоком, ответите на вопросы. Может быть, вам будет проще порепетировать со своими. А? Хотите?
Даша пристально смотрела на преподавателя и ждала, что хоть одна мышца на лице предательски дрогнет и выдаст его волнение, смятение, пусть даже издевку, но обозначавшую, что он её на самом деле понял. Но его лицо оставалось сосредоточенным и серьёзным.
Молчание прервал звонок телефона.
— Простите, можно я отвечу, — спросил Михеев и, не дожидаясь разрешения, заговорил с собеседником из телефонной трубки: — Привет, да. Думаю, получится. Точно получится. Ага. А ты до скольких сегодня? Ну давай тогда я сам Соню из садика заберу, и мы вместе с ней поедем к бабушке. Ну, давай. Там встретимся.
Он отложил трубку и переключил внимание на Дашу.
— Простите, я должен был ответить, — пояснил он, — на чём мы остановились?
— Всё в порядке?
— Да.
— Вам надо уйти пораньше? — спросила Даша, робко надеясь, что Соня — племянница или младшая сестра.
— Да, жена задерживается, дочку вот забрать нужно успеть, — ответил он, глядя на часы, — но не переживайте: прямо сейчас я не тороплюсь, так что мы с вами позанимаемся по плану.
— Отлично, — без энтузиазма произнесла девушка.
Пока преподаватель рассказывал что-то про подачу, актуальность, порядок слайдов в презентации, Даша грызла себя за то, что совершенно не подумала, что у него может быть жена. Пётр Михайлович не допускал её в свою жизнь, не писал ей вне работы сообщения, не приглашал никуда, не рассказывал личных историй, поэтому она и не знала о его семье. Даша вдоль и поперёк изучила его страницу в социальных сетях, штудируя песни, фотографии, репосты и подписчиков, но там не было и намёка на то, что он несвободен. Впрочем, на то, что свободен — тоже. А однажды преподаватель пришёл в мятом пуловере, что Даша сочла безусловным доказательством его холостяцкой жизни.
Наверное, просто до определённого возраста действует презумпция свободы и одиночества, а после — презумпция семейности. Но, чёрт возьми, когда же уже всех женатых на законодательном уровне заставят носить обручальные кольца!
Девушка вздохнула и попыталась вникнуть в слова преподавателя. Даже если роман не получился, успешный доклад
