психопатку из Бенедикт-Каньон, которой слышались стоны и крики жертв банды Чарльза Мэнсона, когда дули ветры Санта-Ана.
Хизер сказала Джеку, что отдала девственность одному из учеников Уильяма, тот учился в университете, а она еще ходила в школу.
– В то время мы играли примерно на одном уровне, сейчас же я играю много лучше.
Джек рассказал Хизер, что последние пять лет главная женщина в его жизни – доктор Гарсия.
Хизер сообщила, что тратит на немецкий столько же времени, сколько на музыку (орган, флейту и фортепиано). С мамой она говорила по-немецки, потом учила немецкий в школе и университете, из-за интереса к Брамсу, а теперь у нее появился и третий повод овладеть языком по-настоящему. Если она пробудет в Эдинбурге еще два-три года, ее в любом месте оторвут с руками. Органист она уже очень хороший, за это надо сказать спасибо Джону Китчену, который взял ее в ассистенты. Так что через два-три года, если немецкий у нее будет на уровне, Хизер сможет переехать в Цюрих и найти там работу.
– А почему в Цюрих? – спросил Джек.
– Там есть университет, консерватория и какое-то неимоверное количество церквей для такого небольшого города, то есть целая куча органов. И я смогу видеть папу каждый день, а не раз в четыре – шесть недель.
– Так папа в Цюрихе?!
– А я ни разу не сказала, что он в Эдинбурге. Я сказала лишь, что твой путь к нему лежит через меня.
Джек приподнялся на локте и посмотрел сестре в лицо: улыбается, золотые волосы заткнуты за уши. Она обняла Джека за шею и подтянула его к себе – он забыл, что без очков она может видеть его лишь с очень близкого расстояния.
– Так мы едем в Цюрих? – спросил Джек.
– В этот раз ты едешь туда без меня, – сказала Хизер. – В первый раз ты должен увидеться с ним один на один.
– Как у тебя хватает денег на ежемесячные полеты в Цюрих? – спросил Джек. – Нет, ты должна позволить мне платить за это.
– Лечебница обходится в триста пятьдесят тысяч швейцарских франков в год, это примерно двести пятьдесят тысяч долларов. Если ты готов их платить, на самолет я найду денег сама. – Oнa уложила Джека рядом с собой на подушку. – Если ты и правда хочешь купить мне квартиру, лучше купи что-нибудь побольше сразу в Цюрихе, для нас обоих, – предложила Хизер. – Я родилась в Эдинбурге, тут мне твоя помощь не нужна.
– Да я целый дом куплю в Цюрихе! – пообещал Джек.
– Ты опять бежишь впереди паровоза, – сказала Хизер.
Он не заметил, когда она заснула, да и не знал, заснула ли. Первое, что он увидел, проснувшись, было ее лицо – ее огромные карие глаза, в паре сантиметров от него, ее крошечный нос почти касается его носа.
– Я нашла у тебя четыре седых волоса, – заявила она.
– Ну-ка, дай мне посмотреть, есть ли седина у тебя, – сказал Джек; ее волосы сверкали золотом. – Нет, пока еще нет.
– Это потому, что я счастлива – по большому счету, я имею в виду. Вот посмотри на меня – этой ночью я спала с кинозвездой, и выяснилось, что в этом нет ничего особенного! Ерунда, как сказал бы Радужный Билли.
– А для меня эта ночь очень много значит, – сказал Джек.
Хизер обняла его:
– Ну, по правде сказать, для меня она тоже очень-очень много значит.
Пока Джек мылся в душе, Хизер сходила к портье и перебронировала брату билеты – рейс из Эдинбурга в Цюрих через Амстердам, затем в Лос-Анджелес из Цюриха. Она же договорилась, что в тот же день после полудня его примут врачи санатория в Кильхберге, пять докторов и один профессор. Хизер выдала Джеку брошюрку про лечебницу с планом и фотографиями; из здания больницы открывался вид на Цюрихское озеро. Кильхберг находился на западном берегу озера – цюрихцы называли его левым берегом – в четверти часа езды от центра города.
Итак, Джек отправлялся в Швейцарию сразу после завтрака; Хизер забронировала ему номер в отеле «Шторхен».
– Может быть, «Бор-о-Лак» понравился бы тебе больше, но «Шторхен» милая гостиница и стоит прямо на берегу реки.
– Мне она отлично подойдет, – заверил Джек.
– Врачи первоклассные, я уверена, они тебе понравятся, – сказала Хизер и отвела глаза.
Они сидели в отеле «Балморал» в кафе, где подают завтрак постояльцам, – полно туристов, все семьи с маленькими детьми. Джек сразу понял, Хизер опять нервничает, точно так же как вчера, во время их первой встречи. Он попытался взять ее за руку, она убрала руку.
– Люди подумают, что мы спали друг с другом – в смысле, по-настоящему, – сказала она. – Бывать с тобой на людях, оказывается, непросто, нужна привычка.
– Ты привыкнешь, – сказал Джек.
– Только, пожалуйста, будь осторожен! – выпалила она. – Ради бога, нe делай никаких глупостей!
– Ты умеешь читать по губам? – спросил Джек.
– Джек, пожалуйста, не делай никаких глупостей там! – повторила Хизер, сделав сердитое лицо, – считала, видимо, что сейчас не до игр.
Джек даже не шепотом, а совсем без звука, одними губами, медленно и четко произнес:
– У меня есть сестра, и я люблю ее.
– Ты снова бежишь впереди паровоза, – сказала Хизер, но Джек понял, что она все прочитала правильно. Посмотрев на часы, сестра добавила: – Нам пора в аэропорт.
В такси она думала о чем-то своем, не обращала ни на что внимания. Заговорив, она опять отвела глаза:
– Когда ты увидишься с ним, проведешь с ним сколько-то времени, позвони мне.
– Разумеется.
– Ты должен сказать лишь: «Я люблю его». Больше ничего говорить не надо, но это ты сказать обязан, понял?
Хизер снова играла Боэльманову токкату или что-то не менее резкое, невидимая клавиатура располагалась в этот раз у нее
