Антидепрессанты в самом деле помогли Уильяму, полагала доктор Крауэр-Поппе. Она указывала, что среди «изменений в сексуальности» не значилась импотенция (вполне возможный побочный эффект), а потому считала «компромисс» между позитивными и негативными последствиями употребления ее таблеток приемлемым. Джек не смог ей возразить.
В самолете Джек сидел как на иголках – так ему хотелось поскорее увидеться со всеми этими людьми. Он был рад, что сначала увидится с ними, а не с отцом.
Когда Уильям Бернс встретил маму Джека, ему было двадцать пять, когда Джек родился – двадцать шесть. А сам Джек – сколько бы лет он прожил в браке в том возрасте? Что, если бы он родил ребенка в двадцать шесть, когда они с Эммой сидели в Лос-Анджелесе и жгли свои свечи с обоих концов? Какой бы из него вышел отец?
Джек знал, что ему ответит на этот вопрос доктор Гарсия – он услышит ее любимое «хм».
Джек оставил вещи в отеле «Шторхен» на Вайнплац (центр города, мощенные булыжником улицы, в большинстве своем пешеходные). Окна его номера выходили на реку Лиммат, по ней плавали прогулочные трамвайчики. Каждый час звонили колокола, – кажется, Цюрих страдает от навязчивой идеи «наблюдать часы». Джек принял душ, побрился и оделся к обеду, хотя стрелка часов едва перевалила за полдень.
Взяв такси из аэропорта, Джек сначала решил поехать прямо в Кильхберг, однако встреча с врачами была назначена на три часа, а он не хотел рисковать – что, если он неожиданно наткнется на отца? Тот, конечно, Джека не ждет, но узнать его непременно узнает.
Джек сомневался, правильно ли поступают врачи, не сообщая отцу заранее о его визите, но Хизер убедила его, что это необходимо – иначе Уильям перевозбудится.
Доктор Крауэр-Поппе не стала увеличивать дозу антидепрессантов, и даже доктор фон Pop не стала произносить свое обычное «но с другой стороны»; напротив, она сказала, что лишние антидепрессанты могут помешать – Уильям, еще чего, впадет в кататоническое состояние или вовсе заснет.
Доктор Хорват, веселый австрияк и компаньон Уильяма по пробежкам на свежем воздухе, сказал своему пациенту, что к нему пожалует «особый гость». Для очередного визита дочери было еще рановато, поэтому Уильям, вероятно, решил, что его собирается навестить кто-нибудь из мира музыки – например, музыкант из другого города, скажем, органист, которого пригласили в Цюрих дать концерт. Такие «особые гости» и в самом деле периодически навещали Уильяма Бернса, с тем чтобы отдать ему дань уважения.
Джек спросил у портье, где поблизости есть хороший ресторан. Уильяму, он знал, будет позволено пообедать с сыном, правда им составят компанию профессор Риттер и кто-нибудь еще из врачей.
– Закажи столик на троих или лучше на четверых, – посоветовала Джеку Хизер. – Ему нельзя покидать лечебницу одному, кроме того, поверь мне, ты сам скажешь спасибо, если рядом будет кто-нибудь из персонала. Во всяком случае, в первый раз это совершенно необходимо.
Портье, молчаливый мужчина со странным шрамом на лбу (возможно, вылетел в лобовое стекло при аварии), заказал для него столик на четверых в ресторане «Кроненхалле» – великолепное заведение и идти недалеко, заверил он Джека.
– Мне удалось заказать столик лишь потому, что вы – Джек Бернс, обычно у них все расписано на несколько дней вперед.
Джек вышел на набережную посмотреть на местную фауну, лебедей и уток; сверил часы с башнями двух ближайших церквей (весьма внушительных размеров), заметил, где на Вайнплац стоянка такси. От отеля до Кильхберга не более четверти часа езды, а в этот раз Джек не хотел ни опаздывать, ни приезжать раньше времени.
Ему снова было стыдно – ну почему же он во всем винит мать? Что, если бы она была жива и Джек сейчас ехал на первую встречу с ней? Он не сомневался – будь это так, он бы так же сильно волновался, пребывал в точно таком же возбуждении, как сейчас, ожидая встречи с отцом. Какая глупость, подумал вдруг он, что я до сих пор не могу ее простить; ведь на самом деле я по ней скучаю. Ах, как было бы хорошо, если бы ей можно было сейчас позвонить! Но что бы я ей сказал, подумал Джек.
На самом деле его звонка ждала Каролина Вурц, ей-то ему и надо было бы позвонить, но думал он только о воображаемом звонке Алисе.
– Привет, мам, это я, – хотел сказать ей Джек. – Знаешь, часа через два я увижу папу. Сколько лет прошло, подумать только! Поверь, я это делаю не для того, чтобы тебе досадить, правда-правда. Так я о чем – может, посоветуешь мне, как себя вести на первой встрече?
Он ехал на такси по берегу Цюрихского озера; дорога шла почти у самой воды. На берегу раскинул шатры театральный фестиваль. Погода стояла летняя, теплая, но воздух был какой-то сухой – горный, совсем не влажный, как в Эдинбурге. То и дело из-за деревьев показывались Альпы – Джек каждый раз ахал. Все было чистое, почти блестело (даже такси).
В городке Кильхберг жило около семи тысяч человек. Дома выглядели солидно, почти у каждого свой сад, к причалу постоянно подходят пароходики – не город, а курорт. Водитель сказал Джеку, что на «правом» берегу озера живут люди побогаче.
– Европейцы любят, чтобы окна выходили на запад, – объяснил он.
Кильхберг располагался на «левом» берегу и смотрел на восток. Джеку городок показался очаровательным; он углядел даже виноградник (а может, это просто ферма), да и больница стояла высоко, из нее открывался шикарный вид на озеро (на восток), на сам город Цюрих (на север) и на Альпы (на юг).
– Пациенты обычно приезжают сюда на автобусе, он ходит от Бюрклиплац прямо до больницы, – продолжил таксист, – ну, я имею в виду, те, кому позволено покидать лечебницу.
Тут он смерил Джека подозрительным взглядом: а ну как его пассажир – беглый псих из Кильхберга?
– В следующий раз лучше садитесь на автобус номер сто шестьдесят один. Впрочем, не знаю, как у вас с памятью.
Таксист был родом
