— Не беспокойтесь. Нате ваши четыре кроны. Кланяйтесь вашему начальнику полиции и скажите, что между нами все кончено…
Мне недавно говорили, что пражская полиция отличается гениальным искусством открывать преступления и находить преступников. Мне говорили, что за все время существования полиции только одно преступление осталось не открытым и не наказанным.
Теперь прибавилось еще другое преступление — не открытое и не наказанное: когда мы зашли за угол, я все-таки, озираясь по сторонам, дочитал газету на улице.
Омраченный импресарио спросил меня:
— Это записать? Насчет чтения на улице?
— Не надо, — угрюмо сказал я. — Незачем портить записную книжку.
P. S. Если орган, в котором будет напечатан этот фельетон, опубликует мое второе преступление с газетой и полиция явится ко мне за штрафом — я запишу этот штраф на счет редакции. Записать?
Нет на свете человека деликатнее и воспитаннее чеха…
Он ласков. Он заботлив. Он внимателен. Невозмутим. Всегда прекрасное расположение духа. Исключительно любит нас, русских.
Я никогда не видел, чтобы чех в обществе вышел из себя. А для меня нет ничего приятнее, как взвалить на свои плечи самую трудную задачу в мире… Поэтому я решил вывести чеха из себя…
* * *
Трое чехов и я — мы сидели в углу ресторана и дружелюбно попивали пиво.
Я подстерег паузу, обвел компанию хитрыми глазами и неожиданно сказал:
— Мне ваше правительство не нравится. Будь я на месте чеха — я бы съязвил:
— Зато у вас, у русских, хорошее правительство! Вместо этого чех кротко возразил:
— Видите ли, у нас правительство еще молодое. В будущем оно сделается старше, опытнее и, вероятно, не будет делать тех ошибок, которые вы имеете в виду.
— И Прага мне ваша не нравится, — сказал я, втайне приготовив руку для защиты на случай удара по голове со стороны соседа.
— А мне кажется — город красивый, — деликатно возразил мой сосед.
— Что толку, что красивый! Трубочист! Если трубочист, покрытый сажей, будет Аполлоном Бельведерским — все равно сквозь слой сажи красоты не видно.
— Прага — старый город.
— И напрасно. Надо бы помоложе. И потом, господа! Как вам не стыдно? Как можно на спящего человека наваливать 5 пудов?!
— Кто на вас навалил 5 пудов?! — испугался мой сосед с другой стороны.
— Помилуйте! А перины, которыми вы накрываетесь?! Внизу перина, сверху перина; получается огромный пирог, в котором тоненькая прослойка фарша, — полураздавленный плоский человек. Мне всегда снится, что на меня обрушился глетчер и засыпал меня миллионом пудов снегу!.. Это не постель, а обвал в горах! Утром горничная долго должна искать маленькое сморщенное задохшееся существо, чтобы с помощью массажа и искусственного дыхания пробудить его к жизни!..
— Зимой под периной теплее, — робко возразил чех. — Впрочем, действительно, с непривычки, может быть, неприятно…
— Неприятно!.. Это даже неэстетично!! Вообразите молодую, хорошо сложенную женщину под этой горой! Каковы получаются у нее контуры? А? А как у вас подают водку в ресторане? Вы видели хоть одного кельнера, который, несмотря на все ваши мольбы, подал бы вам водку перед обедом?! Он всегда норовит притащить водку к сладкому!! Это разве порядок?!
— Это, вероятно, потому, что наш национальный напиток — пиво…
Я кричал, жестикулировал, выдумывал самые тяжелые вещи — чехи были неизменно вежливы, кротки и безмятежны. Я головой бился об эту каменную стену деликатности, я охрип и, наконец, не найдя больше других недостатков, ворчливо сказал:
— И потом мне совершенно не нравятся ваши…
Я боюсь даже написать произнесенное мною слово, потому что — едва это слово прозвучало — с моими компаньонами произошла разительная, волшебная перемена… Лица их налились кровью, глаза засверкали негодованием, и мужественные кулаки, как молоты, застучали по безвинному столу:
— Вы у нас в Чехии гость! — загремели голоса. — И поэтому невежливо говорить в Чехии такие вещи! Если вам не нравится — уезжайте к себе в Россию!
Господи! За что они так на меня напали? Ведь я только сказал, что мне не нравится такая простая вещь, как…
Нет… страшно. Лучше я напишу это слово завтра.
«Кнедлики»!!!!!
Вот то слово, которое привело в возмущение и ярость моих друзей-чехов…
— Позвольте, господа, — оправдывался я. — Ну, что в них хорошего? Что такое — кнедлики?! Это вареный, тяжелый, как свинец, хлеб, который кирпичом ложится в желудке. Ведь если я буду есть кнедлики каждый день — у меня в желудке будет кирпичный дом!
— У вас не в желудке кирпич, — кричал мой сосед по столу, — а в сердце у вас кирпич! Да ели ли вы когда-нибудь настоящие кнедлики?!
А другой чех — самый деликатный — сказал:
— Я и забыл, что мне нужно домой…
— Позвольте! — забеспокоился я. — Вы же говорили, что у вас свободный вечер…
— Да, но я не думал, что он так печально кончится.
— Пойду и я, — встал другой.
— И я!!
Я остался в грустном одиночестве…
— Ничего не поделаешь — придется обедать одному. Кельнер, дайте обед!
На первое мне дали суп с кнедликом; на второе — «вепшово печенье» с кнедликом; на десерт — кнедлик с яблоком внутри. Смотрел я на эти три невинные штучки, лежащие передо мною нетронутыми, и думал:
— Неужели такой пустяк может повести к международным осложнениям и к разрыву дипломатических сношений?..
* * *
Забыл сказать: потребованную мною к предобеденной закуске водку кельнер подал вместе с кофе…
Побрел я грустно домой, разделся и подполз под перину… Может быть, здесь людская ненависть не отыщет меня!
Как добыть себе в Праге комнату
Все живущие в Праге хорошо знают, как трудно добыть в этом прекрасном городе даже непрекрасную комнату…
Бесквартирные квартиранты бьются и разбиваются о занятые уже квартиры, как слабая волна о несокрушимый каменный утес.
Любя своих читателей по-христиански, — я хочу дать им очень полезный совет:
«Как добыть себе комнату»!
* * *
Наметив себе владельца уютной комнатки, очень ревнивого и имеющего хорошенькую жену, вы садитесь за стол и пишете жене и мужу два совершенно различных письма…
Первое:
«Мадам! Ваш муж вам изменяет. Если хотите убедиться — идите завтра в 8 часов вечера в гостиницу „Гранд-Отель“ и постучите в 42 номер. Ничего не подозревая, он откроет вам, вы ворветесь и застанете его с вашей соперницей. Письмо это сожгите. Захватите на всякий случай револьвер… Ваш доброжелатель».
И второе:
«Послушайте вы, рогатый муж! Ваша жена вам изменяет. Если хотите убедиться, идите завтра в 8 часов вечера в „Гранд-Отель“. Там, в 42 номере живет тот, который надсмеялся над вашим семейным очагом. P. S. Захватите револьвер. Письмо сожгите. Ваш доброжел.».
Можете для верности написать и третье письмо кроткому, ничего не подозревающему жильцу № 42 «Гранд-Отеля»:
— «М. Г. Я знаю, вы живете в „Гранд-Отеле“, № 42. Завтра в 8 час. вечера на ваш номер будет сделано преступное нападение с целью грабежа. Когда к вам ворвутся — стреляйте! Ваш доброжелатель».
Послав все три письма, ждите кротко результатов…
Что-нибудь, да выйдет: или муж ухлопает жену, или жена — мужа, или муж — безвинного жильца № 42, или жилец — мужа…
Одним словом, будет кровавая неразбериха, которая вам на руку… В том или другом случае — кто-нибудь попадет в тюрьму, кто-нибудь на кладбище…
Тут-то вы не зевайте. Занимайте освободившуюся комнату, пока из-под носу не выхватили.
Не смущайтесь, если призраки загубленного вами мужа или жены будут являться вам.
Днем они не являются, а ночью — пусть себе ходят.
Походят, походят, да и отстанут.
Результаты моего вчерашнего совета «Как найти себе в Праге комнату» — сказались очень быстро. Даже — молниеносно!
Он вошел ко мне, не постучавшись, и первыми его словами были:
— Чтоб они провалились, ваши адовы, анафемские фельетоны!!!
— Сами вы провалитесь, — застенчиво сказал я.
— Чтоб она лопнула, газетенка ваша несчастная!! Будь они прокляты, все номера «Прагер Прессе», от первого до последнего!!
Я одобрительно потрепал его по плечу венским стулом, но он угрюмо уклонился от этой ласки и, стукнув кулаком по столу, сказал:
— Ищите мне комнату!
— Камера в городской тюрьме вам подойдет? — заботливо осведомился я.
— Скажите, вы зачем учите читателей разным гадостям?
— Ничего подобного! Я сею разумное, доброе, вечное.
— Пусть его вместе с вами в могилу положат, это вечное! Не откажитесь же вы от того, что напечатали вчера совет: «Как получить себе в Праге комнату»…
