- Вы же видите.
- Вижу и знаю. Поэтому так и ответил, что у Сан Саныча очень важное дело.
Сели в машину. Двигатель ускорил обороты. Слышно было, как при переключении рычага на скорость пробуксовали шестерни, издавая неприятный металлический звук. Пашук, уже протрезвевший, молча сидел на заднем сиденье. Изредка он поднимает голову, смотрит из-под бровей на капитана и нудно повторяет: "Ну не был я там, не был". - "Проверим. Если не был, так зачем же мы будем вас держать". - "Знаем мы вас, - не верит Пашук. - Вам лишь бы найти козла отпущения. А там хоть трава не расти. Рабочего человека упечь в каталажку - раз плюнуть. Вот если бы дело касалось какого-нибудь начальничка, вы бы, конечно, перед ним на лапках". - "Ведите себя спокойно". - "Ну какие у вас доказательства? - не унимался Пашук. - Что был у врача? Ну был. И что из этого? Что отобрали больничный лист у рабочего человека? Так за это должны ответить". - "Почему вы отказались от проверки на опьянение?" - спросил капитан, которому, по всему было видно, уже начинало надоедать нытье Пашука. "А может, у меня есть своя гордость? А может, мне стало обидно за рабочего человека, которому не доверяют?" Пал Палыч знает породу этих людей. Он будет упорно отказываться от обвинений. Будет отказываться до тех пор, пока ему не предъявят неопровержимые улики. Но может случиться и так, что он будет отказываться и в том случае, когда вина его будет полностью доказана. Поправится Наталья Николаевна, она вспомнит многое из того, что произошло сегодня вечером. Не может быть, чтобы она не узнала, кто на нее нападал. Но даже если бы и не узнала, все равно улик достаточно. Вот рядом с капитаном целлофановый мешок. Пал Палыч не спрашивал, что в нем находится. Нетрудно догадаться и так: ботинки Пашука. Предусмотрительным оказался Червяков. У Титовой была большая рвано-ушибленная рана. Пашук бил ногами. И, наверное, его обувь оказалась в крови. Если это так, то определить подгруппу крови можно без труда. И тогда Пашуку не отвертеться, даже если он будет отказываться. Капитан об этом не говорит. Да и зачем? Еще не известно, какие результаты будут у экспертов. Пашук все равно будет твердить свое: "Ну не был я там, не был". Твердить даже в том случае, если группа крови совпадет. Его спросят: "Откуда у вас на ботинках кровь?" - "Курицу резал", - ответит. "У курицы другая кровь". "Кровь у всех одинаковая". Такой разговор мог бы длиться до бесконечности. Но в таких случаях на выручку приходит криминалистическая экспертиза. "И тут, - мысленно ответил себе Линько, - вам, гражданин Пашук, отказывайтесь не отказывайтесь, еще не раз будут слышаться крики и стоны Натальи Николаевны. Будут сниться". Пашук опустил голову и молча ехал до самого Вольска.
15
После утренней процедуры Алесь снова уснул и проснулся поздно: незадолго до обеда. Может, потому что сняли груз с ноги. Хоть и привык к нему, а груз все-таки он и есть груз. Сперва в том месте, где была ранка, немного пощемило, но потом все прошло и наступила такая легкость, что он провалился в сон, как младенец. Проснувшись, готов был тут же встать и пройтись по палате. Правда, Пал Палыч сказал: к тренировке можно приступить только со следующего дня. Что ж, он так поспал, что сутки, можно сказать, прочь. Вот придет Наталья Николаевна... Но пришла Марина Яворская:
- Я уже третий раз к вас заглядываю, а вы все спите. Лекарство нужно принимать.
- Ты вот что, Марина. Принеси-ка мне костыли. Пора начинать учиться ходить... Да, а что это обхода не было?
- Ой, товарищ старший лейтенант, вы ведь и не знаете... - И Марина сбивчиво рассказала о ночном происшествии.
Вот, значит, зачем пожаловал в Поречье Пал Палыч! И ни словом не обмолвился. Не хотел тревожить. Покой прежде всего. Тоже мне хирург Пирогов. Тот - Наталья Николаевна говорила, - обходя и перевязывая раненых во время обороны Севастополя в тысяча восемьсот пятьдесят четвертом году, по одному виду раны определял, какие вести получал солдат из дому. Яркая, сочная, хорошо заживающая рана - дома все в порядке. А если та же рана на следующий день вдруг начинает вянуть, как брошенный на дорогу цветок, значит, дома беда: пала корова или случилось еще какое несчастье. Здесь вот тоже несчастье. Почувствовал, как заныла нога. Почему люди звереют, когда напьются? Им все видится, как в кривом зеркале. Разве не бывало, что пьянчуга избивает прохожего только за то, что у того не оказалось спичек? А потасовки, без которых редко обходятся хмельные свадьбы? Нет, Наталья Николаевна должна чувствовать себя в безопасности. И он, Алесь, знает, что для этого нужно сделать.
- Так как, Марина, с костылями? Найдутся?
- Сейчас принесу.
Пока Марина ходила за костылями, в палату зашла Норейко. В больницах такой порядок: нет одного врача - его заменяет другой. И тут уж не до личных симпатий и антипатий.
- На время болезни Натальи Николаевны вашим лечащим врачом буду я. Не возражаете?
- С какой стати? А что же все-таки случилось с моим доктором?
- Знаю одно, - ответила Норейко, - в такую историю не захочешь - не попадешь.
Возвратилась Марина - принесла костыли.
- Вот что мне сейчас нужно, - обрадовался Алесь, - Пал Палыч сказал, что теперь все зависит от меня самого. Чем меньше буду лениться, тем быстрее встану на ноги. Правильно, Инна Кузьминична?
- Раз Пал Палыч сказал... Только не забывайте, что все должно быть в меру.
- Тоже верно. Но прогулка по двору, надеюсь, не повредит?
- По двору можно...
Какая это радость - ходить! Пусть на костылях, пусть только по двору, но ходить. Самому. Природа наделила нас способностью ходить, делать что-то своими руками, смотреть на все, что нас окружает, чувствовать запахи. И стоит лишиться пусть не всех, а хотя бы одного из этих даров - и небо уже не кажется таким голубым, каким мы привыкли его видеть, и трава не удивляет нас своей свежестью. Но как же счастлив человек, к которому возвращается утраченное.
Вот и Алесь первый раз вышел во двор. Огляделся. Хорошо! Правда, все это он видел из своей палаты. Сядет, бывало, у окна и смотрит на цветущий сад. Весенняя свежесть вливается через открытую форточку в палату. Но все это не то, не то... Алесь идет по дорожке в сад, вдыхает всей грудью весенний воздух, упивается запахами смородины и тимьяна, смотрит на белую кипень цветущих яблонь. А что это за цветы? Нежные, с полупрозрачными желто-фиолетовыми лепестками. Кажется, анютины глазки. А почему не наташины? Воровато озирнувшись, нарвал небольшой букетик. Такие, вспомнил с улыбкой, продавали ранней весной в Минске в подземном переходе. По полтиннику за букетик.
Не заметил, как поднялся на крыльцо амбулатории. Постоял в раздумье перед дверью с табличкой: "Главврач". Кстати ли он со своим визитом? Он же не знает, как она там. А вдруг ей так худо, что она не хочет никого видеть? Но Марина же сказала: опасности нет. Решился все-таки постучать. Услышал негромкое: "Да". Не очень ловко (мешали костыли) пролез в дверь.
- Извините, ради бога, что побеспокоил.
Наталья была вся в бинтах. Увидев Алеся, она словно в испуге, прикрыла лицо рукою:
- Пожалуйста, не смотрите на меня.
Женщина остается женщиной. Алеся тронуло это ее невольное движение.
- Я вот... цветы вам, - не очень складно сказал Алесь. - В саду сорвал.
- Забыли поставить табличку: "Рвать цветы воспрещается", - с деланной озабоченностью сказала Наталья.
Алесь немного смутился, но уж совсем вогнал его в краску вопрос:
- Вы уверены, что хотели подарить цветы именно мне, а не кому-нибудь другому?
- А кому же еще?
- Ну, скажем, той девушке, что приезжала к вам.
Вот тебе и на. Откуда Наталья Николаевна узнала о приезде Нонны? Хотя чему тут удивляться. Видели-то многие. Та же Марина. Да какая разница откуда узнала? Важно, что вопрос из тех, на которые надо отвечать всерьез, как на духу.
- Нет у меня никакой девушки. Можно сказать, что и не было.
Вопрос Натальи прозвучал как неловкое, с оттенком ревности признание. Что ж, ответ, пожалуй, был в том же духе.
Как нарочно, чтобы не дать событиям развернуться, появился капитан Червяков.
- Утром не смог, так хоть теперь решил тебя, тезка, навестить, поздоровавшись, сказал он Алесю. - Ищу-ищу, а ты вот где.
- Так-таки из-за меня и прикатил? - смеясь, спросил Алесь.
- А из-за кого же еще?
- Из-за кого... В кабинет главврача ты зачем пожаловал?
- Спросить у Натальи Николаевны разрешения зайти в твою палату.
- Ладно, пинкертон. Спрашивай, а я поковылял к себе.
По дороге Алесь пытался осторожно наступать на больную ногу. Появлялась колющая, но терпимая боль. Нечаянно перенес на нее груз всего тела и чуть было не упал. От боли на лбу выступили капельки холодного пота. Глазами поискал ближайшую скамейку. Подошел, сел, прислонив костыли к спинке. Мысленно перебирал в памяти все, что связывало его с Поречской больницей. Наталья Николаевна, делая обход, всегда брала стул, придвигала его к койке Алеся, считала пульс, выслушивала легкие. А то положит, бывало, руку ему на лоб, отведет назад чуб, большим пальцем приподнимет верхнее веко и скажет: "Посмотрите, пожалуйста, вниз. Теперь вверх. Так, хорошо". "Хорошо", - в тон ей ответит Алесь. Наталья улыбнется, вставая, обопрется рукой о его плечо и скажет: "Выздоравливайте поскорее".
