Пазл без рисунка - Валерий Александрович Акимов

– А ты чего вчера ушла? – спросила Настя.

– Ага, – добавил Вова. – Мы без тебя скучали.

Кристина пожала плечами.

– У меня… голова заболела. Не могу пиво пить.

– Ну-ну, мы видели, – саркастично заметил Дима. – Сколько ты выпила?

– Не помню.

– Ребят, мы алкоголики! – провозгласил Вова.

– Ой, фу! – произнесла Настя.

С самого начала её преследовало мерзкое ощущение надвигающейся катастрофы. Как обычно, ничто не говорило об этом напрямую и обходилось лишь намёками и предчувствиями. Старая комната в их старой квартире, которую она никогда не любила; пространство будто остеклилось, став обеззараженным и чуждым. Мать стоит на балконе и через окно смотрит в комнату; её лицо едва угадывается в изобилии солнечного света, однако чётко видна похожая на оскал, нечеловеческая и от того пугающая улыбка. Отец стоит посреди комнаты, как истукан, не шевелясь, и произносит, тихо, как молитву, слова:

– Хорошо… хорошо, что всё так вышло.

Нет, Кристина ничего для меня не значит. Она красивая девушка. На свете много девушек.

Нет, это не любовь.

Но стоило мне в этом убедиться, как от прочной уверенности не оставалось ни следа. Мозг играл со мной, как кошка с мышкой, то выпуская за пределы навязчивых образов, то окружая ими, делая это столь виртуозно, что при очередном появлении казалось, будто эти образы никуда и не девались. Они были здесь всегда, а все мои усилия разомкнуть эту череду беспардонных розыгрышей – иллюзия. Правда в том, что я неудачник. Только неудачники влюбляются по уши. Любовь их сжирает, как Молох. В этом я был уверен как ни в чём другом.

Вначале будет церемония, потом их соберут вместе и распределят по аудиториям – как по камерам или казармам. Здесь целая армия, глядите, толпа из маек, блузок, сорочек; армия свежих мозгов, полки бредущих, отряды странствующих; поднимаются сюда, к стенам своей новой обители, осенённые солнечным пламенем. Кристина выбросила сигарету; она услышала, как бычок шмякнулся об асфальт, и представила себе, что окажись она сейчас героиней какого-нибудь фильма, этот звук, который столь обстоятельно и вычурно выделили на фоне других шумов как верёвочкой цепанули вытащили наружу показали заставили зрителей споткнуться на этом звуке на этом шмякбряк или просто пам пум тыц какой-то короткий кроткий звук звучок мелочь даже среди мелочей это никудышная мелочь бычки как щепки как мошки валяются кругом усыпают земли а звук возник прогремел у самого уха как взбалмошная частица выбилась из строя иных частиц заупрямилась не желая быть частью формы не желая поддаваться внешним силам, он точно имел бы важное значение. Ты не в фильме, Кристина. Но это тоже фраза из фильма. Это настоящая жизнь. И тоже из фильма. Опровержение значения тоже имеет значение. Это просто случайность. Этот звук – он ничего не значит. С тех пор, как вселенная скукожилась до размеров атома и взорвалась с такой силой, что хватило бы на создание сотни других вселенных, случай правит нами. Случай – это напоминание о том, сколько было загублено вселенных ради существования одной. А ещё, чтобы Кристина вспомнила, что она не явилась на предварительное собрание своей группы. Одногруппников она слабо знала по именам и ни одного не видела в лицо.

– Эй, привет! – услышала Кристина. Это был тот парень, кто расспрашивал её вчера в дендрарии куда она поступала, как оказалась в ВолГУ. Кристина вспомнила его имя – Вова. А раз есть Вова, значит, рядом должен находиться Дима. И он был здесь. Улыбался своей странной улыбкой, мягкой и нечеловеческой, как у Будды. И руки у него были длинные, как у марионетки, и пальцы тоже длинные, длинные и прямые, хирургически точные пальцы – почему-то вчера Кристина не обратила на это внимания. Дима поднял правую ладонь в знак приветствия, на что Кристина ответила тем же жестом. Лицо у Димы было подстать улыбке – умиротворённым, но с какой-то чуть уловимой хитрецой, тихим, подпольным лукавстом, как если бы сейчас же этот человек задал девушке загадку, которую, согласно жанру, Кристина решит спустя много лет странствий и страданий. Но Дима молчал. Слава богу. Вова же улыбался безумно, напоминая Шиву, даже взгляд у него другой был – заострённый, поблескивающий, тогда как у Димы глаза были будто бы поддёрнуты дымкой, одурманенные, глаза из другого мира, того мира, где сию секунду предпочла бы очутиться Кристина, только не находиться рядом с Настей ведь она может обо всём догадаться вспомни что происходило вчера как я смотрела на неё с тем же чувством с каким она смотрела на меня читает как раскрытую книгу и как бы я ни старалась письмена давно расшифрованы расколдованы от моей защиты не осталось ничего

– Ты как? – спросил у Кристины Вова.

– В смысле?

– После дендрария.

– Да вроде ничего, – ответила Кристина, не доверяя себе, своим словам, своему голосу, потому что этот голос могла услышать Настя, почувствовать в нём фальшь, предубеждение, страх… Вообще, бояться было нечего, если бы не воспоминания о прошлой ночи, последней, проведённой на скрипучей старой раскладушке, ставшей, как ни парадоксально, прототипом бездомного, общажного бытия. Дождаться пятницы – и вернуться к Свете. Я уже думаю об этой пятнице, как о манне небесной. Волнение, что сопровождало меня этим утром, внезапно оказалось ничтожным, как только я услышала её голос, увидела перед собой. Я рада и напугана одновременно. И Будда улыбается своей дебильной улыбкой, и Шива бродит рядом, словно бы угадывая то, что скрыто даже от меня самой, хотя, это очевидно, что человек глух именно к тому, что находится внутри него самого. И ещё чей-то взгляд. Прикосновение – робкое, трепетное, ещё детское, но уже осмелевшее. Конечно, это он, паренёк, похожий на футболиста; худощавый, щуплый; тоже чувствует себя как не в своей тарелке. Неужели я ему нравлюсь? Нет, он влюбился. Безповоротно. Идиот. Я тоже идиотка. Смотрю украдкой на Настю, как она разговаривает с Юлей и с остальными девчонками из нашей группы, и понимаю схожесть судеб – моей и этого милого мальчика. Мне даже кажется, он о чём-то догадывается, но так я могу думать о каждом вокруг, ведь