Земля безводная - Александр Викторович Скоробогатов

31.07

С утра поехал в церковь, в которую уже давно не заходил. Я был одним из первых. Служба еще не начиналась, в церкви царил полумрак, было прохладно, старушка в темной одежде с трудом взбиралась на стулья, зажигала висящие высоко лампады.

Вышел с потрепанным служебником чтец, человек лет тридцати в серебряном стихаре, остроносый, худой и сутулый; перекрестясь на большую золотую икону Серафима Саровского, под которой стоял, начал читать часы — волнуясь до такой степени, что голос его дрожал, прерывался, садился; он сбивался, путался в словах, дрожали его пальцы, переворачивавшие плотные страницы старинного, судя по всему, служебника. Глядя на него, не мог сдержать улыбки.

Затем началась литургия, во время которой молился, как никогда. Церковь совсем маленькая, священник молодой, служит хорошо. Подал записку за убиенную Анну. Когда священник с дьяконом вышли на амвон с чашей, покрытой красной тканью, мне так захотелось причаститься, — но я в жизни своей не исповедовался и не причащался — я постеснялся, ведь я не знал, как это делается. Хотел было после службы подойти к священнику, но его обступили таким плотным кольцом, желающих поговорить с ним было так много, что я постоял-постоял да и пошел восвояси.

Этой ночью я не уснул ни на минуту, так что времени, чтобы продумать все окончательно, у меня было более чем достаточно. Я решил вызвать полицию к себе на дом: хотелось позволить себе напоследок такую роскошь. Подумал было собрать необходимые вещи, но бросил — меня могли и не арестовать, хотя и рассчитывал я на арест.

Когда взял в руки трубку, от захватившего дух волнения стало больно в груди и под языком. Похожее волнение, помнится, я испытал однажды в детстве, собравшись в деревне нырнуть с десятиметрового деревянного трамплина и почти совершенно не умея плавать.

Общественное мнение в Бельгии было смущено целой серией нераскрытых исчезновений и убийств девочек и молодых женщин; следствие, с каждым разом только плотней и безнадежнее заходившее в тупик, схватилось за показания Виктора с отчаянием утопающего. «Русский художник-убийца» моментально стал новостью номер один — и не только в этой стране, страдающей хроническим отсутствием сколько-нибудь серьезных новостей, но, как известно, и по всей Европе и даже в Америке. Его картины, находившиеся в различных европейских и американских галереях, были распроданы за пару недель. Он стал модным художником. Несколько его работ было продано самой известной аукционной компанией мира; суммы, за которые они были куплены, неожиданно для самих устроителей аукциона, оказались чрезвычайно высоки. А он отказался через своего бывшего агента от всех гонораров, как настоящих, так и будущих.

Голову из воды выудили, следуя его указаниям. Провели следственный эксперимент, на протяжении которого парк был полностью огорожен, оцеплен полицией и сотрудниками государственной безопасности. У металлического забора волновалась делегация родителей пропавших девочек и им сочувствующих, с плакатами, с черными знаменами, требовавшая скорейшего суда и суровой расправы; демонстранты давали интервью, по телевизору снова и снова показывали фотографии похищенных и убитых, возмущались цинизмом покупателей картин, замаранных невинной кровью» В интересах следствия личность убитой — чья голова была обнаружена в парковом озере — хранилась пока в строжайшей тайне.

Узнал я об аресте из телевизионных новостей. В первом же выпуске была названа его фамилия; показали и его фотопортрет, несколько картин, афишу одной из бельгийских выставок, какую-то американскую галерею, отличившуюся, как я понял, особенно полной коллекцией произведений художника-убийцы… Показали и тот самый парк, и то самое озеро, и людей в скромной форменной одежде на его берегу; к берегу подплывала темно-зеленая резиновая лодка, еще две стояли подальше; с одной упал в воду черный человек с желтым баллоном на спине, скрылся под водой, неуклюже подвигав над поверхностью огромными ластами (озерцо было, судя по всему, неглубокое), снова вынырнул. К камере вдруг побежал человек в штатском, остальные закричали, замахали руками… Репортаж прервался, и на экране снова появился ведущий. По мнению ведущего новостей, Виктор полностью сознался в совершенном преступлении.

В тот первый вечер я поверил, что он — убийца. Вернее, в первый вечер у меня не было причин сомневаться в подлинности этой истории. Виктор сам обратился в полицию, самостоятельно указал озеро, назвал место, куда забросил отрубленную им голову, — кто будет делать подобные признания просто так, для развлечения, от скуки?! Сомневаться я начал через несколько дней: добровольно обратившись в полицию, безоговорочно взяв на себя убийство, он отказывался сообщить такие, казалось бы, второстепенные подробности, как мотивы и обстоятельства преступления, да указать место, в котором спрятал туловище убитой. Но самым главным было, конечно же, другое: мы были знакомы, одно время — довольно близко. В последний раз мы виделись на представлении моей книги, к которой Виктор сделал несколько иллюстраций. Мой издатель отказывался за них платить; в жестких руках Викторова менеджера дело едва не дошло до суда; не поссорившись, мы перестали общаться. С тех пор я почти ничего не знал о его частной жизни. Общие знакомые рассказывали, что в последнее время он бросил живопись и с головой ушел в благоустройство домашнего гнезда; увлекся службой на каком-то коммерческом посту с высокой заработной платой.

Однако каким бы ни было мое сегодняшнее отношение к этому человеку, представить своего — пусть и бывшего — друга в роли патологического убийцы мне сложно.

В адвокатах у него была молоденькая девушка с темным оттенком кожи, тонкими, какими-то индийскими чертами лица и неожиданно русским именем. В первые дни она часто выступала по телевидению, давала интервью газетам и журналам. Она складно говорила и наверняка была хорошим человеком, только при виде нее у меня возникало ощущение, что она не сумеет помочь своему подзащитному — хотя бы потому, что нисколько не сомневается в его вине.

С другой стороны, что мог я для него сделать? Ровным счетом ничего. И тем не менее, как ни убеждал я себя, что помочь ему — не в моих силах, с каждым днем у меня все больше портилось настроение. В конце концов, очередной бессонной ночью я решил встретиться с его адвокатом. Скажем так: для успокоения совести.

В телефонном справочнике номера ее не оказалось — ни в адвокатской рубрике, ни в алфавитном перечне. Позвонив в справочную службу, я получил отказ, так как не смог назвать ее адрес. Я было с радостью и облегчением остановился на этом, но вдруг, на беду свою, подумал