Светлана Васильева - И романтические розы

"Кому, вам говорил?.."

"У Бергмана есть такой фильм, называется "Прикосновение",- сказала вдруг Татьяна.- Впрочем, я его не видела..."

Рыжая Ванька захохотала: "Знаю я ваше кино! Это когда мертвые не совсем мертвые, а живые выглядят как призраки. И все хотят жить, любить и управлять мной, как нашим хелевым государством. Интересное кино... Иногда мне кажется, я и сейчас их вижу - демонов, ангелов, призраков под видом самых обычных, объединенных вроде бы человеческой идеей людей. Пролетарии мысли, соединяйтесь! Да нет, я не вас имею в виду, не волнуйтесь!.." - Облив семинарских юным презрением, она опрокинулась на траву, подставила мощную грудь под удары медных, посыпавшиеся вдруг из церкви.

Это был "Дон Жуан" Рихарда Штрауса - тяжелое, как пробег египетских колесниц, торжество страсти героя, обманное и самоупоенное. И легкие, призрачные колокольчики Селины. "Ненужный атом".- Татьяне вспомнилось, что написал о Дон Жуане поэт...

"Белка песенки поет да орешки все грызет, а орешки не простые, Все скорлупки золотые..."

У румынской переводчицы глаза стали совершенно круглые, почти птичьи. Она была большим знатоком оперного искусства, в том числе и русского: Римский-Корсаков, Чайковский, это ваше "Swan lake", озеро с лебедями, всё сплошь навеянное гомосексуализмом безумного баварца, принца Людвига, он, как известно, не мог ни дня прожить без музыки Вагнера... В ней явно буйствовали какие-то диктаторские вкусы, хотя с диктаторами на ее собственной родине они, действительно, разобрались еще хуже, чем мы с нашим Чайковским, про себя усмехнулась Татьяна.

"Белка песенки поет да орешки все грызет, а орешки не простые..."

"Лебеди, ангелы, призраки, люди, львы, орлы, куропатки! Чувства, похожие на большие изящные цветы!..- Ас, прикрыв набрякшие веки, очевидно, вспоминал свое театральное прошлое.- Рогатые олени... Характерно, что космогония и эсхатология, то есть мифы творения и мифы конца света, всегда совпадают. Там взаимодействие, дружба воды и огня с холодом, здесь - пожар и наводнение, жар и стужа. И примерно одинаковые и там и тут сражения богов с хтоническими чудовищами - змеи, волки, орлы, куропатки..."

Татьяна испугалась - вот оно! Семинар уже начался, а сказать ей решительно нечего. Да и конец света все откладывается и откладывается.

"Белка песенки поет да орешки все..."

"Rotation! Вечное чередование!" - Румынка-птица-лебедь захлопала круглым глазом, вспомнив что-то из своего Ницше, бессмертного чудовища, все оживающего и оживающего для пира в нашей общей вальхалле.

"Рогатые олени, орлы, куропатки..."

"Белка песенки поет..."

Цветущая липа над ними гудела пчелиным войском. Великолепный ароматный гул шел откуда-то сверху, от самого купола дерева, из всех его первоцветов, сливаясь с музыкой дня, его ползучим хмелем, и они, задрав как по команде головы, опрокинулись в этот запах. Роза липового дерева цвела так щедро, так благодатно. А под ней во всю длину дорожки тянулась уже вытоптанная полоса, желтый песок опавших соцветий - он был гораздо желтее, чем сами цветы, прозрачные и пресноватые на вид и на вкус. Желтая смерть. Еще дальше горбилась асфальтовая горка с двигающимся по ней велосипедистом - в необоримом мускульном усилии он упорно крутил педалями, продвигаясь напрямик, в объезд тому стопору сознания, который, очевидно, подстерегал всякого, решившегося проехаться по этой ровной лужайке, возле цветущей липы.

"Священный мед поэзии! - отбиваясь от пчел, выкрикнул Ас.- Источник обновления и магических сил, дающий волю и экстаз. Это он, Один, добывал для своих подданных священный мед, и из-под руки его выходили руны..." - Кажется, он пытался поймать пчелу, по крайней мере что-то жужжало у него в ладони. Вот бесстрашный, от души восхитилась Татьяна.

Между зеленым островком музыки и ароматного цветения, желтой смертью дорожки и проезжающим велосипедистом находился дом, построенный в виде "шале", со стриндберговскими привидениями внутри и розовыми шпалерами снаружи, вдоль потрескавшейся серой штукатурки. Все объединял ткущийся ковер из роз, потому что одна лишь роза-любовь способна была устелить дорогу путнику и выстоять перед натиском зимы и холодного здравого смысла, расщепившего когда-то глаз юного андерсеновского героя. Только она способна была напоить день ароматом, светом и смутным ожиданием. Липа-Роза...

Татьяна продолжает одаривать меня сведениями, по всей видимости, почерпнутыми из Брокгауза и Эфрона.

"Викинги, называвшиеся также норманнами, а на Руси варягами,- короче, "северные люди" - были дружинами морских разбойников, вышедших в начале средних веков из Скандинавии и разорявших все побережье западной и южной Европы своими смелыми, хищными набегами. Участники "торгово-грабительских" (!) походов, они, завоевав и северо-восточную Англию и северную Францию, достигли даже пределов Северной Америки. Были они и у нас, на территории между Днепром и Черным морем. Шведы, в свою очередь, также участвовали в 8-11 вв. в походах викингов, имевших свою организацию, усложнявшуюся соразмерно с числом членов "шайки" (!). Впоследствии от грабежей они стали переходить к завоеваниям и основали несколько государств. С распространением христианства на Севере походы викингов постепенно прекратились.

На Готланде поспела первая клубника".

Между тем семинарская жизнь, тоже несколько усложняясь, идет своим чередом.

В большую общественную кухню, приятно и полезно обставленную самой передовой техникой, то и дело кто-то врывается. Ас все больше рассказывает о преимуществах жизни при социализме, наполняя присутствующих чувством любви-ненависти к некогда могучей шестой части Земли с названьем кратким. Пожилой модернист, которого прежняя власть не слишком баловала, но давала некоторый процент свободы (приникай к каким хочешь, хотя бы и к русским истокам), он современной масскультурой не понимаем на все сто и мечтает лишь о хороших лекарствах для своей семьи, так что шведское небольшое вспомоществование ему весьма кстати.

Рыжая Ваня не говорит ничего, лишь изредка требуя не путать Готланд со всей остальной Швецией, где она явно подумывает обосноваться.

Молодуха из Нижнего порой заразительно хохочет. Большую часть времени она проводит на пляже, лелея свой и без того крутой волжский загар.

Птица-румынка, любительница Ницше, ходит без штанов, вернее, в полудлинной кофте, едва прикрывающей срам, взирая на все неверящим птичьим глазом.

А между тем дом по ночам светится, и это свечение не дает Татьяне покоя. Светятся вообще все дома по соседству, и если ночью случайно окажешься аутсайдером собственной постели (боже, боже, на каком воляпюке она начинает изъясняться!), то тут же и становишься соглядатаем тайны. Так как это вовсе не продуманный, надежно сияющий посреди европейской ночи свет фонарей-фонариков и всевозможных неоновых чудес, а самое настоящее северное сияние, только проходящее по другим баллам - в масштабах каждого дома, тихо.

Потом весь день приходится бороться с этим ощущением подсмотренного чуда, как будто все никак не проснешься, да и не надо. Нереальность происходящего очевидна.

Подобный эффект готландского воздуха, говорят, уже заманил сюда не одного мастера кисти и съемочной камеры. И дело тут, конечно, не в многовековой кладке стен и башен, под которыми и доныне устраиваются настоящие средневековые турниры. Просто пейзаж действительно сквозит и веет, как выразился поэт. Уже к полудню он сквозит настолько, что кажется лишь наброшенным на плечи острова,- в следующую же секунду всё, вся эта лебедь-красота, эти липы и розы, дома и башни, окажутся сдернуты, сдуты, и под тонким покровом прорежется плотный и текучий, изнутри светящийся воздух.

Рано или поздно он поглотит все существующее здесь во времени и до: море и камни, видимые сквозь прорехи города, маршруты самолетов и птиц в прогалинах скал, розы живые в стеклах домов и розы каменные в вечных глазницах соборов, всё, всё...

"Утопия,- талдычит Ас.- Всё - утопия. Ничего удивительного. Раньше была утопия народа, затем утопия рынка. Теперь вот утопия гибели".

"Рынок - это святое.- Представительница русской глубинки со вкусом поглощает клубнику, плод рыночной торговли.- У нас в Нижнем такая, я вам скажу, ярмарка! В следующий раз там семинар устроим, в Сормово. Осенью, конечно, грязновато - слободская все-таки грязь, зато набережная чистая, высокая, каменные пионеры вдаль глядят, песни поют под тальянку..."

Страшно испугавшись (Татьяна вообще пугается тут часто и охотно), что ей тоже сейчас начнут петь родные песни или втолковывать ужастик о клещах на дереве, она сразу же вскочила на велосипед и без всяких объяснений со своей стороны ринулась прочь, как на горячей гнедой лошадке, мчалась в сторону леса со множеством больших и малых, опаснейших для жизни деревьев, сквозь улетающий пейзаж, камни, скалы и ветер с моря, через огромнейшую зарю, не дающую очередному интуристовскому кораблику приблизиться к самой границе воды и суши и треплющую его среди волн, как ненужную тряпку.