— Новой, Наташа, новой жизнью, — соглашался он, не выпуская её рук.
Иногда он со слезами на глазах молил жену не уезжать в город и не оставлять его одного, и Наталья Ивановна оставалась дома. В такие дни он, обыкновенно, меньше пил, и Наталья Ивановна, скрепя сердце, думала о газетной работе, которою приходилось манкировать.
Оставаясь одиноким, Борис Николаевич целыми днями ходил по комнатам и часто завёртывал в прихожую, где хранилась роковая бутылка с водкой. Ел он в таких случаях мало, скоро ослабевал и засыпал тяжёлым сном, бормоча какие-то бессвязные фразы или отдельные слова.
После масленицы Борис Николаевич слёг в постель, и Наталья Ивановна не на шутку струсила за его жизнь. Приглашённые доктора никакой помощи не оказали больному и ни чем не порадовали Наталью Ивановну.
При виде мужа, обрюзглого, с багровым лицом, мутными глазами и с трясущимися руками, Наталья Ивановна приходила в ужас.
Теперь ей уже нередко приходилось оставаться около больного в качестве сиделки. В минуты просветления Борис Николаевич брал руку жены, целуя, гладил её своими трясущимися пальцами и негромко, прерывающимся голосом, говорил:
— Ты не сердись на меня, Наташа, мой дружок… Из-за меня ты здесь остаёшься, а тебе надо работать… Газетная работа — святая работа, и я отрываю тебя от неё… Скоро, голубчик, всё это пройдёт, скоро… Только ты не отказывай мне в этом… — и он жестом ослабевшей руки указывал на бутылку с водкой.
Она как лекарство наливала в стаканчик водку и передавала мужу. Он выпивал, морщась и кашляя, и затихал, забрасывая на подушку голову с полузакрытыми глазами.
— Да… скоро всё это пройдёт, скоро… Я чувствую, что это последний пароксизм. Я отравлю в себе остатки того ужасного червячка, который сосёт моё сердце, и буду здоров душой и телом, — тихо говорил он, лёжа на подушке с закинутой головою. — Я сам раньше не верил в свои силы, думая, что воля моя порабощена… Оказывается, это неправда: я возрождаюсь к новой жизни… да… к новой…
Последних слов Наталья Ивановна не понимала и, когда Борис Николаевич замолкал, она тихо поднималась, уходила в соседнюю комнату и принималась за работу, которая в таких случаях не спорилась и тяготила молодую женщину.
Всю зиму она жила в отчаянии, наблюдала, как постепенно угасает жизнь близкого и дорогого ей человека. Она по прежнему любила его, с болью за своё бессилие помочь, искала способов, чем бы можно было исцелить мужа, и результатом этого явилось ещё большее отчаяние.
Весною с Борисом Николаевичем произошла какая-то непонятная перемена. Он вдруг бросил пить, оставил постель, расстался со своим летним пальто, заменив его пиджаком, но вся эта перемена не порадовала Натальи Ивановны.
Он стал необыкновенно угрюм и молчалив, нередко выходил из дома и бродил по узким улицам дачной местности. Возвращаясь домой усталым и ещё больше угрюмым, он брал в руки газету, делая вид, что читает, и всё обдумывал что-то упорно и не поверяя своих дум близкому человеку.
Когда растаял снег и пахнуло весною, Борис Николаевич собственноручно выставил вторые рамы окон, открыл на террасу дверь и, когда из города возвращалась Наталья Ивановна, торжественно объявил о наступлении весны.
— Теперь не будет этих противных зимних вьюг! — говорил он, улыбаясь. — Ты смотри, как светит солнышко, скоро лопнут на берёзах почки и трава зазеленеет.
Глядя на мужа, Наталья Ивановна радовалась: он показался ей иным, каким она давно уже его не видала.
Борис Николаевич обил парусиною террасу, посыпал дорожки садика песком и большую часть дня теперь проводил на воздухе. О водке он, как будто, совершенно забыл за это время и, в этом отношении, перестал беспокоить жену.
Как-то раз, после тёплого ясного дня, Борис Николаевич настоял, чтобы вечерний чай был подан на террасу. Наталья Ивановна уступила просьбе мужа, и они отпраздновали встречу весны чаепитием на террасе. Одевши тёплый жакет и накинув на плечи платок, Наталья Ивановна добродушно посмеивалась над мужем, но, наконец, и ему пришлось одеть пальто и шляпу.
— А всё-таки хорошо весною! — говорил он. — Я чувствую какой-то новый прилив сил! Радость какая-то на душе!..
Он смотрел на оголённые ветви берёз и издали силился рассмотреть тёмно-красные почки, готовые лопнуть и распуститься зелёными листочками.
— Только опять что-то небо понахмурилось, — через минуту продолжал он и с тоской в глазах посмотрел на тёмные лохматые облака, плывшие над верхушками деревьев.
Вечером они сидели на даче, где пришлось затопить печь, так как к ночи температура упала, подул резкий ветер с дождём, в саду закачались верхушки деревьев. Слышался шум дождя и шелест веток.
Борис Николаевич несколько раз подходил к окнам и пристально всматривался в сумрак ночи, проклиная непогоду.
Ночью он спал плохо, а когда проснулся утром и, дрожа всем телом от холода, вышел в зал и заглянул в окно — настроение его разом упало.
— Наташа, выпал снег! — с горечью в голосе сообщил он, разбудив жену.
— Ну, так что же?.. К обеду растает…
— Нет, так досадно!.. Травка начала зеленеть и вдруг — снег…
Недовольный женою, он вышел на террасу и осмотрелся.
Гладкие дорожки сада были застланы тонкой пеленой снега, белыми пушистыми шапками насел снег на столбы изгороди, и зелёные палицы сосен и елей отвисли под тяжестью мокрого снега. По небу тянулись тёмные пушистые облака, ронявшие капли дождя и тяжёлые снежинки.
За утренним чаем Борис Николаевич всё время нервничал, а когда Наталья Ивановна уехала в город, — послал кухарку за водкой.
Он пил быстро, один стаканчик за другим, и улыбался счастливой улыбкой ребёнка, которому наконец-то удалось вкусить запретный напиток.
После четырёх часов он стремглав бросился встречать жену, как только увидел её из-за изгороди сада.
— Я тебя давно поджидаю! — встретил он её, целуя её руки.
Наталья Ивановна побледнела, поняв состояние мужа, и ей сразу стало не по себе. За обедом Борис Николаевич много говорил, но мало ел. Раза два он поднимался из-за стола, уходил в прихожую, а когда возвращался к столу — голос и смех его слышались на весь дом. После обеда он пил водку, пил в сумерки и, наконец, снова слёг в постель.
— Ты не думай, что это опять возвратилась ко мне болезнь, — говорил он жене, — это так только, это пройдёт…
Она слушала его и молча сидела у его изголовья.
— Снег, Наташа, сегодня выпал!.. Какая досада! Я хотел приготовить цветники…
— Да, ведь, он уже почти растаял. Вешний снег недолго лежит — живо его солнышко сгонит… — утешала она мужа.
— Вешний снег, вешний снег, — повторял он. — Солнышко его скоро сгонит… скоро… Ты не поверишь, Наташа, какое странное впечатление произвела на меня эта игра природы!.. Я так был хорошо настроен, я обдумывал свои записки, я хотел приниматься писать, и вдруг — всё это порвалось, всё занесло вешним снегом…
Он говорил и тяжело вздыхал, ловя руку жены и целуя её пальцы.
— А завтра взойдёт солнышко, и он растает? — через минуту спрашивал он.
— Да, да… конечно, растает, милый! — утешала она его, целуя в губы.
Он крепко спал эту ночь, взяв с жены слово, что она не отойдёт от его кровати. Ночью раза два он просыпался, раскрывал глаза и грустно улыбался жене, крепко сжимая её руки.
А утром, когда он проснулся и подошёл к окнам, в саду на дорожках лежал выпавший накануне вешний снег, под белыми шапками темнели столбы изгороди, и, прикрытые белыми саванами, висели ветви сосен и елей. Дул резкий холодный ветер. По небу двигались тёмные тяжёлые облака.
Через два дня Бориса Николаевича отвезли в больницу.
1904
