Как и все, кто с утра до ночи предается плотскому греху, Риша и Ройбен постарели рано. Они так разжирели, что с трудом ощущали друг друга. Их сердца плавали в жиру. Ройбен запил. Целыми днями он лежал в постели и, когда просыпался, тянул спиртное через соломинку прямо из графина. Риша приносила ему закуску, и они убивали время, болтая о всякой ерунде, как это свойственно всем, продавшим ради мирской суеты душу дьяволу. Они ссорились и целовались, дразнили и высмеивали друг друга, они проливали слезы, думая о том, что время их проходит и могила близка. Между тем Реб Фалик был уже совсем плох, но, хотя им часто казалось, что конец его близок, душа старика расставаться с телом почему-то не спешила. Рише не терпелось, чтобы муж поскорей умер, и она подумывала даже, не отравить ли его. Как-то она сказала Ройбену:
— Представь, мне надоело жить! Если хочешь — забей меня, как корову, и женись на молодой.
И с этими словами она выдернула у Ройбена изо рта соломинку, ухватила ее губами и высосала содержимое графина досуха.
4
Есть такое изречение: Небо и земля поклялись, что не останется ни одной нераскрытой тайны. Когда-то грехи Ройбена и Риши должны были выйти наружу. Прошел слух, что эти двое что-то уж слишком хорошо между собой ладят. Люди заметили, что Реб Фалик состарился и ослаб, что он больше времени проводит в постели, чем на ногах, и пришли к выводу, что Ройбен и Риша состоят в любовной связи. Мясники, которых Риша разорила, уже давно распространяли против нее всякого рода измышления. Некоторые особенно богобоязненные домашние хозяйки нашли в купленном у Риши мясе сухожилия, которые по Закону следовало вырезать. Мясник, поляк по национальности, которому Риша сбывала запрещенные окорочка, пожаловался, что уже много месяцев ничего от нее не имеет. С этими уликами бывшие мясники, собравшись вместе, направились к раввину и к старейшинам общины и потребовали обследовать мясо, которым торгует Риша. Однако совету старейшин ссориться с Ришей не хотелось. Раввин даже процитировал Талмуд, где сказано, что всякий, кто подозревает добродетельного, заслуживает порки; от себя же добавил, что, коль скоро доказать вину Риши некому, позорить ее не подобает, ибо тот, кто стыдит брата своего, будет обделен Мессией.
Не добившись своего у раввина, мясники решили нанять шпиона и подобрали видавшего виды парня по имени Йехиль. Этот Йехиль, известный прохвост, как-то вечером вышел из Ласкева, под прикрытием темноты проник в поместье и, сумев каким-то образом избежать встречи со злыми собаками, которых держала Риша, спрятался за сарай, где находилась скотобойня. Приложив глаз к широкой трещине в стене, он увидел внутри Ришу и Ройбена и стал с удивлением наблюдать за тем, как старик-крестьянин заводит в сарай стреноженных животных, а Риша, с помощью веревки, валит их, одного за другим, на землю. Однако то, что открылось взгляду Йехиля после ухода старика, повергло его в куда большее изумление: при свете факела он увидел, как Риша схватила длинный нож и принялась резать глотки одной корове за другой. Дымящаяся кровь лилась ручьями. Пока коровы истекали кровью, Риша сбросила с себя одежду и, совершенно голая, растянулась на соломе. Ройбен подошел к ней. Оба были такие толстые, что тела их с трудом соприкасались; они сопели и пыхтели. Сопение перемежалось с предсмертным хрипом животных, по стенам плясали гигантские тени, пахло потом и горячей кровью. Йехиля никак нельзя было назвать трусом, но даже он перепутался не на шутку, ведь так могли вести себя только исчадия ада. Испугавшись, что нечистая сила бросится за ним вдогонку, он пустился наутек.
На рассвете Йехиль постучался в дом раввина и, запинаясь, изложил все, чему только что стал свидетелем. Раввин растолкал синагогального служку и отправил его с деревянным молотком стучать в ставни старейшинам, сзывая их на совет. Сначала Йехилю никто не поверил. Старейшины заподозрили, что мясники подкупили парня, чтобы тот дал ложные показания, и пригрозили ему побоями и анафемой. Чтобы доказать, что он не врет, Йехиль подбежал к Ковчегу Завета, находившемуся в комнате Судного дня, распахнул дверцы и, не успели присутствующие опомниться, поклялся на Торе, что сказал чистую правду.
Когда история Йехиля распространилась по всему городу, в Ласкеве поднялся переполох. Женщины выбегали на улицу, рвали на себе волосы, рыдали и выли. Ведь, по свидетельству очевидца, горожане, оказывается, уже несколько лет ели некошерное мясо. Хозяйки из богатых домов выносили на рыночную площадь фаянсовую посуду и разбивали ее вдребезги. Больные и беременные женщины лишались чувств. Набожные рвали на себе одежду, посыпали голову пеплом, садились скорбеть. Толпа бросилась к мясным лавкам, чтобы наказать людей, которые продавали Ришино мясо. Не слушая мясников, пытавшихся что-то говорить в свою защиту, толпа нескольких жестоко избила, выбросила готовые к продаже коровьи туши и опрокинула колоды для рубки мяса. Кто-то предложил идти в поместье Реб Фалика, и толпа начала вооружаться дубинками, веревками и ножами. Навстречу толпе, испугавшись кровопролития, вышел раввин; наказание, сказал он, должно совершиться не раньше, чем будет доказано, что грех содеян умышленно, не раньше, чем будет вынесен приговор. Но люди не желали его слушать. Тогда раввин решил идти вместе со всеми в надежде, что пыл горожан он остудит по дороге. Старейшины последовали за ним. Их сопровождали женщины, они царапали себе лица и рыдали, как на похоронах. За взрослыми увязалась стайка школьников.
Вольф Бондер, которого Риша щедро одаривала и которому всегда хорошо платила за доставку мяса из поместья в Ласкев, остался ей верен. Убедившись, что толпа настроена весьма решительно, он побежал на конюшню, оседлал быструю лошадь и поскакал в поместье предупредить Ришу о надвигающейся опасности. Между тем Ройбен и Риша еще спали в сарае, где провели ночь. Услышав приближающийся стук копыт, они вышли на улицу и, к немалому своему удивлению, увидели Вольфа Бондера. Тот вкратце рассказал, что произошло, и предупредил, что толпа уже выступила из города. Бондер посоветовал им бежать, если они не могут доказать свою невиновность; в противном случае, сказал он, разъяренные горожане их разорвут. Испугавшись, как бы толпа не свела счеты и с ним, Вольф Бондер вскочил в седло и ускакал. Ройбен и Риша потеряли дар речи. Лицо Ройбена становилось то малиново-красным, то мертвенно-бледным. У него тряслись руки, и, чтобы устоять на ногах, ему пришлось вцепиться в ручку двери. У Риши на лице, ставшем желтым, точно у нее была желтуха, застыла напряженная улыбка. Первой все же пришла в себя Риша. Подойдя вплотную к возлюбленному, она буквально впилась в него глазами.
— Что скажешь, любимый? — сказала она. — От судьбы не уйдешь, верно?
— Давай убежим. — Ройбена так трясло, что он с трудом выговаривал слова.
Но Риша возразила, что это невозможно. В поместье имелось всего шесть лошадей, да и тех забрали с собой крестьяне, которые рано утром отправились в лес по дрова. Если же вместо лошадей запрячь в телегу пару быков, толпа наверняка их настигнет. Кроме того, ей, Рише, вовсе не хотелось бросать свое добро и нищенствовать. Ройбен умолял ее бежать вместе с ним, ведь жизнь стоит дороже любых денег, — однако Риша стояла на своем. Она никуда не поедет. Кончилось тем, что они пошли в усадьбу, где Pиша собрала Ройбену узелок с бельем, жареную курицу, буханку хлеба и кошель с деньгами. Выйдя на крыльцо, она смотрела, как он, качаясь и спотыкаясь, бредет по деревянному мостику в направлении соснового леса. Еще несколько шагов — и он скроется из виду и пойдет по лесной тропинке, которая выведет его на люблинскую дорогу. Несколько раз Ройбен поворачивался, что-то бормотал и махал рукой, словно звал ее, однако Риша не двинулась с места. Она уже поняла, что Ройбен трус. Он был героем, если надо было зарезать курицу или забить связанного бычка.
5
Стоило Ройбену скрыться из вида, как Риша побежала в поле звать крестьян. Она велела им хватать топоры, косы, лопаты, объяснила, что к поместью из Ласкева двигается вооруженная толпа, и посулила каждому, кто встанет на ее сторону, по золотой монете и по кувшину пива. Сама Риша в одну руку взяла длинный нож, а в другую — топор для рубки мяса. Скоро вдали послышался шум приближающейся толпы, и через несколько минут на дороге показались люди. В окружении своей крестьянской армии Риша взобралась на холм перед въездом в поместье. Горожане увидели на пригорке крестьян с топорами и косами и замедлили шаг. Некоторые даже повернули вспять. Риша спустила на надвигающуюся толпу собак, собаки скалились, лаяли, злобно рычали.
Чувствуя, что кровопролития не избежать, раввин призвал свою паству вернуться домой, но самые несговорчивые подчиниться ему отказались. «Ну-ка, посмотрим, на что вы способны, — подзуживала их Риша. — Я отрежу вам головы вот этим ножом, тем самым, которым я резала лошадей и свиней вам на стол». Когда кто-то из толпы выкрикнул, что в Ласкеве не будут больше покупать у нее мясо, а саму ее предадут анафеме, Риша прокричала в ответ: «Мне ваши деньги не нужны. И Бог ваш не нужен тоже. Я обращусь в другую веру. Прямо сейчас!» И она начала выкрикивать польские ругательства, называть евреев «христопродавцами» и креститься, как будто она уже стала христианкой. Повернувшись к стоявшему рядом мужику, она сказала:
