Председательский кучер отправился домой. Лошади бежали к родному стойлу без поводьев, с деловым видом.
Рекомендованный Костылевым девственный лес с первых шагов оправдал свое название. Сначала шли по какой-то тропе, которая потом, как в сказке, вдруг исчезла. Деревья поднимались все выше и точно сознательно загораживали заволочским пионерам дорогу. Хуже всего были лежавшие в разных направлениях, давно поваленные бурей или упавшие от собственной старости громадные деревья. Они поросли зеленым мохом и лишайниками, и приходилось через них перелезать с большим трудом. Этот бурелом и валежник отравлял буквально каждый шаг вперед. Особенно доставалось Дарье Гавриловне, которой благодаря коротким ногам приходилось перелезать через каждую колодину по-ребячьи.
— Дда-а… — повторял доктор, наблюдая смешно карабкавшуюся по колоднику жену. — Получается история с географией.
В довершение всего попали в моховое болото. Ноги вязли по щиколотку.
— Парфен, да ты куда нас завел, негодяй?! — ругался Люстиг, уставший помогать Дарье Гавриловне в ее акробатических упражнениях.
Парфен остановился, почесал в затылке и только покрутил головой. Зимой тут никакого болота не было.
— Известно, Карла Карлыч, лес… ну, лес и есть…
— А болото откуда?
— Зимой-то его не было, значит, этого самого болота…
— Дурак!..
Сделали передышку. Костылев, как всегда, чувствовал себя превосходно и восхищался даже болотом. Он не желал замечать, что члены экспедиции начинают на него коситься. Его сейчас больше всего занимала точно из-под земли выскочившая собака, настоящая промысловая лайка. Дарья Гавриловна сочла нужным по-дамски испугаться.
— А может быть, это волк?.. А вдруг она бешеная и укусит меня?..
— Што вы, барышня, зачем бешеная, — объяснил Парфен. — Просто глупый пес… Лыской звать… И какой хитрый живот: я-то не хотел ее брать с собой, так она огородами бежала, а потом, значит, стороной за нами гналась. На стану и не подошла к нам, потому, мол, отправят вместе с конями домой…
— Да, миленькое путешествие… — ворчал Фомин.
— А мы скоро придем в эту деревню?.. — по-детски спрашивала Дарья Гавриловна. — У меня уж ноги промокли… Вы, Карл Карлыч, нарочно подсунули мне какие-то дырявые сапоги, чтобы у меня сделался насморк.
Примятая довольно снисходительно собака присоединилась к общей компании и с задорным лаем бросалась по сторонам, обнюхивая невидимые следы. Весь лес был наполнен самыми соблазнительными ароматами: пахло белками, лисицами, зайцами, тетеревами… Напав на след, она радостно взвизгивала и исчезала, как тень.
Дальнейшее путешествие являлось уже настоящим мучением. Дарья Гавриловна поминутно отдыхала, просила пить и капризничала.
— Знаете, что мы устроим? — говорил Фомин председателю. — Устроим волокушу и запряжем в нее Люстига. Пусть везет свою даму.
Волокушами называют на севере самый оригинальный и очень остроумный экипаж: две длинных жерди привязываются по бокам лошади таким образом, что задние их концы волокутся по земле. На этих концах и устраивается сиденье. Жерди выбираются тонкие, чтобы качало. На таком экипаже можно везде проехать без дороги.
Решающий момент для всей экспедиции наступил тогда, когда пошел дождь. Кругом болото, и даже укрыться негде.
— Что же это такое? — проворчала Дарья Гавриловна, в изнеможении опускаясь на первую болотную кочку. — Григорий Семеныч, куда вы нас завели? У меня будет воспаление легких… перитонит… Это совсем не корректно с вашей стороны!..
— Да, действительно… как-то странно… — поддержал жену доктор.
— Господа, если вы припомните, я решительно никого не приглашал… — оправдывался Костылев. — Да, решительно никого…
— А кто зимой все уши нам прожужжал о красотах девственного леса, черт бы его побрал?! — наступал доктор, повышая голос.
— Пожалуйста, без компромиссов… — визгливо прибавила Дарья Гавриловна.
— Нам остается только заблудиться в этом проклятом болоте, — ворчал Фомин, обращаясь тоже к Костылеву.
— Господа, прежде всего необходимо выбраться из болота, — ответил Костылев, сохраняя спокойствие. — А там поговорим… Парфен, иди вперед… Господа, терпение…
Вся экспедиция как-то сразу получила самый жалкий вид. Пионеры заволочской цивилизации шагали с самым озлобленным видом, проклиная председателя. А дождь все продолжался. Часы показывали четыре. Костылев только теперь встревожился, именно когда Парфен оглянулся на него и почесал в затылке. Экспедиция заблудилась… Придется ночевать в лесу, все промокнут до нитки, запасов никаких. Одним словом, отлично… Приходилось идти по компасу наудалую. Через час Парфен вывел господ из болота, чему все обрадовались несказанно. По крайней мере, можно развести огонь и обсушиться.
Дорогой Костылев имел удовольствие слышать, как друзья без особенных церемоний прохаживались на его счет, называя, например, идиотом, сумасшедшим и т. д. Он скрепя сердце делал вид, что ничего не слышит, и утешал себя поговоркой, что истинные друзья познаются только в игре и в дороге.
Парфен быстро устроил под развесистой елью громадный костер, а около него из мягких пихтовых ветвей ложе для барышни. Дарья Гавриловна повалилась на эту импровизированную постель и залилась настоящими слезами. Она и устала смертельно, и промокла, и хотела есть… Доктору пришлось ухаживать за ней, как за ребенком: он с трогательной заботливостью сушил над огнем все принадлежности ее костюма. Мужчины, конечно, ушли подальше и устроили себе другой костер. Здесь уже разыгралась настоящая драма.
— Это просто свинство! — решительно заявлял Люстиг, разместив кругом костра в живописном порядке подробности своего туалета. — Да, свинство…
— Это вы, кажется, по моему адресу? — заметил Костылев, начиная утрачивать хладнокровие.
— Если хотите, то по вашему…
— Вы… вы… вы…
Произошла очень бурная сцена, так что Фомину пришлось невольно принять на себя роль доброго гения.
— Господа, ради бога успокойтесь! Простая случайность… Я предупреждал, что мой барометр падает, Карл Карлович, а вы спорили и смеялись…
— Убирайтесь вы к черту с вашим барометром!..
— Позвольте, вы забываетесь, милостивый государь!.. Я… Я…
Тут пришлось вступиться уже председателю, но враги накинулись на него с необыкновенным азартом. Костылев начал даже потихоньку отступать, потому что самые разумные и убедительные слова потеряли теперь всякий смысл.
— Куда вы нас завели… а?..
— У вас в голове зайцы прыгают!..
На шум и крик прибежал доктор. Он был в одном жилете и без шапки.
— Господа, пожалуйста, успокойтесь!.. — убеждал он, делая самые трогательные жесты обеими руками. — У Дарьи Гавриловны лихорадка, может образоваться сыпной тиф, а вы тут поднимаете крик на целый лес… Дарья Гавриловна плачет… у нее истерика… Карл Карлыч, Аркадий Яковлевич, Григорий Семеныч!
— Убирайтесь вы к черту, то есть к вашей жене… да!..
Кто крикнул роковую фразу, осталось неизвестным, но доктор затрясся от бешенства и ни с того ни с сего бросился, подняв кулаки, к Костылеву. Что могло произойти среди этих промокших до костей героев, трудно сказать, но Парфен испугался и спрятался за кустом. Еще наотвечаешься за одуревших господ… Вон какая музыка пошла!..
— Микола милосливый, Успленья матушка… — шептал он, закрывая со страха глаза.
Когда он открыл глаза, ему сразу сделалось все понятно. Сначала предупредительно зарычала Лыска и сделала несколько прыжков к лесной опушке, по сейчас же вернулась и, поджав хвост, спряталась за хозяина.
«Господи, уж не медведь ли?» — подумал Парфен.
Привычным охотничьим глазом он сразу заметил человека, прятавшегося за стволом сухарины, то есть высохшего на корню дерева. Собственно, он видел не самого человека, а только выставлявшуюся из-за дерева лысую, совсем как пасхальное яйцо, голую голову. Недаром Лыска, ходившая на медведя, так оробела и схоронилась за хозяйскую спину. В следующий момент Парфен, размахивая своей шапкой, уже бежал к продолжавшим галдеть господам и, задыхаясь на ходу, кричал:
— Барин… ваше благородие, Григорий Семеныч!.. Родимый мой!.. Ён пришел сам!..
— Кто ён?
— А который, значит, все время нам глаза отводил и в болото всех загнал… «старый шайтан»… ён самый… Эвон за деревом прячется!.. Ах, ты, господи, грех-то какой вышел!.. А я на барышню судачил, потому как неподобное дело женскому полу бродить по лесу без дороги… Я его сейчас предоставлю, старого колдуна!..
Никто ничего не понимал. Но появление «старого шайтана» сразу прекратило начинавшийся бой врукопашную, именно, когда доктор бросился с кулаками на Костылева.
«Старый шайтан» продолжал стоять па старом месте. Это был невысокий, сгорбленный старик, одетый в лохмотья и даже не в лохмотья, а во что-то такое, чего разобрать было нельзя. Вернее сказать, этот костюм состоял из всевозможных заплат, причем куски материи мешались с вытертыми, изношенными кусками собачьего и оленьего меха. Он был без шапки и босой. Старое лицо тоже точно было составлено из отдельных кусков тонкой и сухой старческой кожи, а глубокие морщины показывали места бесчисленных швов. Узкие темные глазки, как у хищного зверька, совсем прятались под напухшими красными веками. На этом лице из кожаной мозаики волосы топорщились какой-то бурой шерстью, как лишайники на очень старых деревьях. Голова была совершенно голая, и только за ушами осталось по коротенькой прядке волос — остатки кос, какие носят вогулы.
