- Вам что нужно, описания оружия, уставы, формы, истории полков?..
Она вытягивала ответы, задумчиво изучая его потную физиономию. Наверное было что-то странное, может, подозрительное в его бестолковости. В сущности, он был невежда. Он понятия не имел об армейских прическах, париках, косах, о металлических знаках, об отличии гвардии от армии. Чего он приперся? Что он донимает занятых людей своим бредом, пустяковиной?
- Это что, для театральной постановки?
Он обрадовался.
- Вроде этого.
- Спектакль?
- Нет, кино, - соврал он, по-видимому, для значительности.
- Что за фильм?
- Художественный. "По дороге к замку"... Но это условно, - добавил он.
Она сморщилась от его вздора.
- Подождите.
Он остался один, шкафы уходили под потолок, красного дерева, с толстыми зеркальными стеклами. Корешки с золотым тиснением. Тысячи книг, которых он никогда уже не прочтет. Прекрасные старинные книги. Он вдруг подумал, что те старые книги, какие ему попадались, всегда были интересные. Наверное, среди них было меньше глупых, чем нынче. Так же как старые дома. Они всегда были красивы. Не то что новые. В старые времена были люди и поумнее и поталантливей. Его удивила эта мысль.
Женщина принесла два альбома и несколько книг. Один альбом был большой, тяжелый, второй поменьше, книги в зеленоватых кожаных переплетах с оттиснутой короной.
- Можете заказать фотографии, - и эта усатая женщина стала пояснять, как надо оформить заказ.
Наконец он остался один. Рисунки были исполнены в красках. Формы офицерские, генеральские, солдатские, красная епанча, или, как там было написано, "эпанча". Шарфы через плечо, плюмажи с белыми и красными перьями. Все усатые, бравые, плечистые... Усы торчали то пиками в стороны, то лихо подкручивались вверх. Шаровары сменились лосиными брюками, потом просто брюками. Солдатики горбились под тяжестью ранцев, больших ружей, выпрямлялись, утоньшались, затянутые в узкие мундиры, узкие шинели, ремни то черные, то белые. Он искал лакированные башмаки, эполеты, галуны. Формы менялись круто. Ильин не знал, почему. Перед ним, словно на параде, проходили полки пехоты, артиллерии, маршировали гренадеры, ехали гусары, уланы, кирасиры, драгуны. Зимние формы, парадные. Послушно шагали куда-то, стояли на часах, выносливо держа на головах высокие кивера, похожие на перевернутые ведра, меховые шапки, несли алебарды, шпаги болтались сбоку, длинные сабли, палаши. Они смотрели на него как живые. Нарисованные простенько, вроде безлико, они тем не менее различались, то ли форма придавала им характер, повадку, то ли припудренные парики, букли меняли выражение лиц. Он сравнивал, любовался, примеривал, по-детски захваченный игрой в солдатики. Время от времени среди картинок мелькало знакомое, не поймешь что. Воспоминание?.. Но очень слабое, оно поднималось из каких-то глубин и гасло не дойдя. Как будто когда-то он их видел или слышал про них.
Он откидывался на спинку стула, смотрел в потолок. Среди пыльных лепнин вместо того бледного мальчика под тяжелой треуголкой возникала щекастая улыбка Усанкова. Форма разных полков имела небольшие различия, память никак не могла их уловить. Треуголка, кажется, имела кокарду. На ногах, скорее всего, были чулки с подвязками. Фалды мундира были. Воротники, обшлага - их имелось множество схожих, разница в мелочах - цвет, канты, - поди разберись. Воспоминание размывалось этим подобием, этой обманной близостью. Единственное, что он понял, что форма относилась к павловскому правлению. Позже мундиры становились короче, упразднились плащи, а на тех были плащи. Полой плаща тот, последний, скользнул по дверце машины. Коснулся стекла.
В альбоме офицеры выглядели испытанными вояками. Суровые, мужественные командиры. Ильин тоже расправил плечи, насупился. Мягкий подбородок его отяжелел. Где-то далеко-далеко запиликала флейта, отозвался барабан, по зеленому лугу шли полки... Откуда он знал этот старинный марш?
Он открыл глаза. Перед ним у стола стоял старичок, скособоченный, заросший изжелта-седенькими волосами, словно пухом. Горло его было замотано шарфом. Сквозь толстые очки смотрели неприятно увеличенные светло-серые глаза с огромным черным зрачком.
- Могу ли я быть вам полезен? - осведомился старичок.
От его голоса Ильин вздрогнул, понял, что старик этот не привиделся ему.
- Вам какой период требуется?
- Да я просто так, не беспокойтесь.
- Отчего же, для меня труда не составляет, я же вижу, вы в затруднении, поэтому и осмелился, - он произвел какой-то приглашающе галантный жест рукой. Пальцы у него были желтые, прокуренные, и лицом он тоже был темно-желт. - Да вы не извольте церемониться со мной, я только рад...
И он одним глазом подмигнул, поклонился. Любезное это движение, старомодная его речь успокоили Ильина.
- Видите ли, у меня вопрос несколько... - он нерешительно замолчал.
- Если насчет форм обмундирования, то можете мной располагать, старичок, наклонив голову, шаркнул ногой. - Альберт Анисимович, историк, архивист, ныне музейный сотрудник, сам почти экспонат, - он хихикнул, дохнул на Ильина табачищем, заглянул в раскрытый альбом. - Павловские мученики? Им эти панталоны все промежности натирали, - он приблизился к Ильину, заглянул ему в глаза. - Можете меня, старого дурня, высмеять, но я полагаю, что ни семеновцы, ни преображенцы не рвались защищать государя-императора из-за этих панталон. Сил не было больше выносить их. У офицеров, у тех лосины. Вы знаете, как называют лосины? - Он вновь захихикал. - Тоже муки адовы.
Длинным нечистым ногтем он тыкал в рисунках на ремни, пряжки воротники, рассказывал, чем они отличаются у разных батальонов.
- Превосходно, что вы стараетесь уточнить. У нас сейчас кошмарные ляпы повсюду. Смотрю фильм про екатерининского генерала, а на нем эполет. Каково?
И не найдя потрясенности у Ильина, сказал с отчаянием:
- Представьте, если бы вам показали на экране, как железнодорожник командует парадом!
Посмотрев на вялую улыбку Ильина, он вздохнул и как-то разом, потеряв интерес, извинился и исчез так же бесшумно, как появился.
Некоторое время Ильин тупо смотрел в лежащий перед ним альбом, затем вскочил. Как он и ожидал, Альберта Анисимовича он разыскал внизу, в курилке.
- Слава богу, я боялся, что вы совсем ушли, обиделись, - сказал ему Ильин. - У меня такое дело, не знаешь, как подступиться. Надо выяснить, а что... мне не важно, поверите вы, мне другое надо...
Ему помогало, что Альберт Анисимович слушал рассеянно, попыхивая папииросой, словно бы его отрывали от дела. Ильин попросил у него папиросу, закурил. С отвычки голова кружилась, темное лицо старика поплыло, закачалось. Удерживая его, Ильин взял Альберта Анисимовича под руку. Про тех трех офицеров у него выходила какая-то нелепица, дичь, получалось, что это офицеры, никакие не ряженые. Он заметил, что говорит об этом с уверенностью, но поправляться не стал. Будь что будет. Альберт Анисимович кивал, ничего не спрашивал.
- Если б я был один, - сказал Ильин, - тогда конечно, но нас было двое, почудиться обоим не может. Верно?
Альберт Анисимович не отвечал, невидяще смотрел в его сторону.
- Мы с Усанковым вполне трезвые, так сказать, ответственные товарищи. Мне самому странно, даже как-то не по себе.
- Отчего же?
Ильин оглянулся, снизил голос.
- Я думаю, что это была их собственная одежда. Доказательств у меня нет, предъявить не могу. Каблуки стоптаны...
- Каблуки, - повторил Альберт Анисимович, бросил папиросу в урну. Пойдемте! - и потащил Ильина по лестнице, по переходам обратно в тот закуток, к оставленному альбому. - Показывайте, в чем они были.
- В том-то и штука, - сказал Ильин. - Я запутался.
- Когда это было? Точно, если можно, какого числа?
Подумав, Ильин сказал, что 19 мая. Альберт Анисимович пожевал губами, что-то вычисляя. Близорукие глаза его смотрели на Ильина в упор.
- Они шли без солдат?
- Без.
- Втроем... В плащах... Спустя полтора месяца... - бормотал он. Почесал за ухом. Поцокал языком. Перевернул несколько страниц, задержался на одном листе, где беседовали поручики, капитан и, кажется, полковник, ткнул пальцем. Длинный его желтый ноготь пришелся на короткий распахнутый плащ поручика, под плащом виднелся темно-зеленый мундир. - Они?
Рисунок мало чем отличался от соседних листов. Ильин вгляделся.
- Да, они, - подтвердил он тихо.
- Любопытно. Весьма... - Альберт Анисимович отошел и зашагал туда и обратно вдоль стола. - Ночью?
- Около двенадцати было.
- Несли чего-нибудь?
- Не заметил. Вроде нет.
- Ничего не говорили?
- Я... то есть мы ехали в машине, так что не слышно, - Ильин виновато пожал плечами.
- Жаль, - строго сказал Альберт Анисимович.
- И потом мы сами разговаривали.
Альберт Анисимович молча шагал. Потом спросил:
- Это о чем?.. Говорили вы о чем?
Ильин хмыкнул, почесал голову, сказал удрученно:
