- Ну как? - спросил я.
- Понимаешь, - сказал Зиновий, - основная твоя сцена - с лошадьми. Боится он, что ты с лошадьми не справишься!
- Кто?.. Я?!
Не одеваясь, я выскочил во двор, задыхаясь, добежал до конюшни, промчался мимо удивлённого Жукова, взнуздал и вывел из денника породистую Красотку, с перегородки залез на неё, проехал по коридору, ногой открыл обе двери и выехал на мороз.
Два круга я объехал рысью, потом заставил Красотку скакать и резко поднял её у крыльца, на котором - я уже видел - стояли Зиновий и Яков Борисыч.
Яков Борисыч что-то сказал Зиновию и ушёл, хлопнув дверью.
- Молодец... далеко пойдёшь! - сказал Зиновий, кладя руку мне на плечо.
После обеда было собрание - и Яков Борисыч представил меня группе.
- Вот... прошу любить и жаловать... новый исполнитель роли Степана.
- А Чудновский?
- Чудновский отпал, - сказал Зиновий.
Я встал, насмешливо поклонился. Я не хотел показывать, что это такая уж для меня радость - участие в их фильме... Не хотел показывать, но всё-таки, наверное, показал.
Мы вышли из красного уголка с Зиновием.
- Да-а-а, - задумчиво говорил Зиновий, - всё-таки суровая это вещь сцена в проруби!
- В какой... проруби?
- Ну, "в какой", "в какой"!.. Которую ты нам показал!
- А какая там сцена?
- Обычная. Герой бросается в прорубь и тонет.
- А зачем? - Я разволновался.
- Ну, совесть его замучила. Понимаешь?
- А когда мне нужно будет это делать?
- Тебе? А кто сказал, что тебе? Это главный герой! А ты разве главный герой?
"Не я... Но всё равно - зачем?!"
- А нельзя по-другому?
- Как по-другому? - недовольно спросил Зиновий.
- Ну, заменить. Чтоб он не гибнул...
- А на что заменить? На борьбу с удавом? - Зиновий усмехнулся.
- Точно! - обрадовался я.
- Или, может, на "Бородино"? - сказал Зиновий. - Добегает до проруби, читает с выражением "Бородино" - и идёт обратно!
- Хорошо бы! - сказал я.
- Нет уж! - сказал Зиновий. - Будем снимать так, как в сценарии написано. Ты ведь и понятия-то ещё о жизни не имеешь! Понятия не имеешь о человеческих переживаниях!
- Имею! - вдруг сказал я. - Однажды, летом ещё... смотрел я на улицу из окна. Вдруг - скрип! - "Москвич" резко останавливается, тормозит. Из него выскакивает водитель и двумя ударами - бац, бац! - того человека, который перед капотом "Москвича" оказался. Тот упал, а этот сел, дверцу захлопнул и уехал! А тот - поднялся так медленно и долго-долго пиджак отряхивал, глаз не поднимал. Боялся, что увидели все, как избили его.
- Так, - сказал Зиновий.
- А летом тоже... в Петергофе... садится в автобус девушка, очень некрасивая, с отцом. И думает, что все думают про неё: что все, мол, гуляют, кто с кем, а она - с отцом! И вот посидела она так неподвижно, потом вдруг достаёт - со вздохом - шоколадку, выдвигает из обёртки. Мол, если всё так плохо, хоть шоколаду поем.
Зиновий удивлённо смотрел на меня.
- Вот видишь! - наконец сказал он.
- Ну, так там... ничего нельзя уже поделать! А тут можно ещё сделать, чтоб он не тонул!
- Ладно, - сказал Зиновий, - не в своё дело не лезь. Лучше о себе подумай.
- А что о себе? А какая у меня роль?
- У тебя тоже - будь здоров! Ты спасаешь людей во время пожара.
- Во время пожара?
Я вспотел.
Вот это да! Вот это день!
- Ну, хочешь, вот почитай - режиссёрский сценарий. Вот твой эпизод. Зиновий протянул мне раскрытую длинную книжечку.
Вот что там было:
________________________________________________________________
No кадра Объект План Содержание кадра и текст Музыка
Шумы
________________________________________________________________
100 Конюшня Общ. Ночь. Здание конюшни. Музыка
Натура с Над крышей пламя. По- No 6
достройкой является Стёпа. Реши
тельно бежит к конюшне,
распахивает ворота, вбе
гает. Через некоторое вре
мя выскакивают испу
ганные лошади. За ними
верхом выезжает Степа.
101 - " - Крыша конюшни рушится, Музыка
взмывает столб пламени. No 2
________________________________________________________________
Вот это да!
Я разволновался.
Нет... Так нельзя... Надо мягко, ненавязчиво всё узнать.
- Повезло тебе, - сказал Зиновий, - в сотом кадре снимаешься, в юбилейном!
- А сразу же что... я выскакиваю - и крыша падает? А не может быть...
- Нет. Ничего не может, - сказал Зиновий. - Не первый раз такие сцены снимаем.
- Но крыша обрушивается ведь. Вдруг...
- Никаких "вдруг". Отдельно снимем, как ты там прыгаешь, отдельно рушится крыша. Может, даже в разные дни. Понял?
- А что ж, конюшня сгорит?!
- Ты что ж думаешь, мы эту конюшню жечь будем?
- А какую?
- Есть там в лесу старый телятник... достроим немножко - и сожжём!
Вот это да!
- А разрешили?
- Разрешили.
- А вдруг лес загорится? - спросил я.
...Своими "ненавязчивыми" вопросами я скоро довёл Зиновия до белого каления.
Конечно, он говорит, что всё предусмотрено и съёмка такая проводится не первый раз, но всё-таки мало ли что с огнём может случиться?
"Да, - думал я, - конечно... Никто особенно меня не осудит, если я откажусь от съёмки, скажу: надо уезжать, и всё!.. Но никто и Джордано Бруно бы не осудил, если бы он отказался гореть, - пошёл на попятную, и всё! Всё было бы нормально, только б он не попал в Историю, и всё!.. А Муций Сцевола? - подумал я. - Воин... который, чтобы доказать мужество осаждённых, своих соратников, сунул перед врагами руку в огонь и держал, пока она не сгорела? Мог бы он отказаться?.. Вполне! Только б никто никогда не узнал его имени и даже фамилии... плюс осаждающие взяли бы город!"
Утром я проснулся, подошёл к окну - и увидел напротив окон красную пожарную машину.
Так. Значит, всё-таки состоится!
Я вдруг упал духом. То, что я увидел, было вдвойне плохо: с одной стороны, пожарные приехали, - значит, пожар точно будет, с другой - машина одна!
Вдруг в дверь раздался стук. В дверях стоял пожарный в брезентовой робе.
- Слушай, малец!.. Не знаешь, где тут эта... киногруппа? Час уже ездим - не можем найти! Может, знаешь?
Мне ли не знать!
- Сейчас! - сказал я.
Некоторое время я думал, что надеть, потом подумал: "А, ладно, всё равно ведь переоденут по-своему!"
Я надел лыжный костюм, пальто, шапку и вышел.
Тут я увидел, что приехали две машины: вторая стояла подальше. И это почему-то ещё больше расстроило меня: раз прислали две, то, значит, согласны, что дело действительно будет серьёзное!
Я сел в кабину рядом с водителем.
- Поехали, - отрывисто сказал я.
Через минуту мы подъехали к общежитию.
Оставив машину, я вошёл.
Зиновий, подняв руку, радостно приветствовал меня.
Теперь все меня уже знали. Люди, которые раньше меня не замечали и которых я раньше не замечал, теперь здоровались со мной.
- Ну что? - выдохнув, спросил я Зиновия. - Пора?..
- Да ты что! - легкомысленно сказал вдруг Зиновий. - Съёмка-то ночью будет, в десять часов! Ночью пожар, сам понимаешь, лучше видно! Так что ты пока гуляй!
Я выскочил на крыльцо.
Я решил, раз выпало свободное время, посмотреть ещё раз на место съёмок, пока там спокойно и тихо, ещё раз всё продумать.
Я побежал по Егерской аллее, свернул к телятнику.
Но там не было уже спокойно и тихо. Там стояли уже и лихтваген - от него шли чёрные кабели к прожекторам-ДИГам, - и камерваген, и тонваген. Двадцать чёрных осветительных ДИГов стояли в ряд метрах в тридцати от телятника. Ближе к нему стояли сразу четыре камеры (подойдя ближе, я увидел, что это пока только треножники).
Помощники оператора утоптали снег, потом положили рельсы - и сверху поставили операторскую тележку с треножником.
Потом они, пробуя, покатали тележку вперёд-назад.
Я пошёл по вытоптанной перед зданием площадке, важно потрогал треножник: хорошо ли стоит? Треножник, как я и думал, стоял хорошо - дело было не в этом.
Просто я понял вдруг, что сегодня я здесь самый главный, всё это громоздится для того, чтобы снять меня, как я спасу из конюшни лошадей...
Я прошёлся вдоль всего здания - и вдруг увидел сбоку, метрах в пятнадцати, самолётный мотор с пропеллером! Он стоял на какой-то подпорке и был оцеплен со всех сторон красными флажками на верёвке.
"Мотор-то зачем? Летать уж, во всяком случае, я не обещал!"
Вдруг я увидел, что ко мне идёт милиционер, в шапке с опущенными ушами, в огромных валенках.
Он взял меня за плечо.
- Мальчик! - Изо рта вырвался белый пар. - Уйди, пожалуйста, с площадки!
- Это наш! - закричал ему кто-то.
- Всё равно! - сказал он. - От ветродуя держись подальше!
Я отошёл от мотора, который оказался ветродуем.
По площадке ходила девушка в полушубке, с пушистым инеем на бровях и ресницах. В руке она несла термос и наливала по очереди в крышечку термоса всем работающим на площадке.
- Вам налить? - спросила она меня.
Я кивнул, и она налила мне в белую крышечку отличного, горячего, сладкого кофе!
Я не спеша выпил, поблагодарил, и она пошла дальше.
Что я испытывал в тот момент?
Честно говоря, я испытывал счастье!
