стучат их топоры.
Опять самосвал, минуя нас и Гедговда, подошел к вахте. Ефрейтор повторяет все сначала: проверяет пропуск, осматривает кузов, заглядывает меж колес. И так же идет к воротам, открывает внутренние, разводит внешние.
топоры смолкли.
И все трое (лицо одного выделяется щедрой мужественностью) смотрят опять от своего бревна…
…на то, как выходит грузовик в свободные ворота. Как заводит ефрейтор наружные, закрывает внутренние.
А дальше от ворот — колючая проволока во много рядов. Столбы.
И вышка. На ней — часовой. Свесился через барьерчик, смотрит сюда, дуло карабина высовывается над барьерчиком. А с наружной стороны вышка обшита тесом, от ветра. Ведь ему туда не стрелять.
застучали топоры.
ШТОРКА. ПОСЛЕ НЕЁ ШИРОКИЙ ЭКРАН ПРЕВРАТИЛСЯ В ОБЫЧНЫЙ.
Комната конторы. За канцелярским столом — худой мужчина в форменной фуражке с молоточком и ключом — прораб. Рядом со столом прораба сидит майор МВД, очень жирный. Сбоку стоит С-213, он принес прорабу подписывать бумаги. Он сейчас — деловой, крепенький, и ломком бы мог ворочать.
голос от нас:
— Почва песчаная, осыпается чуть тронь. Глубина траншеи два метра двадцать!
Это — Т-5, бригадир. Он говорит со злостью:
…И вы обязаны делать крепление! Техника безопасности одинакова для всех! Заключенные тоже люди!
Лицо майора. Всем доволен. Его не проймешь! Даже нахмурился небрежно, не делает усилия как следует нахмуриться:
— Ах, тоже люди?! Ты демагогию бросай, Климов, а то я тебе место найду!
Прораб. Жестко, быстро, одновременно подписывая бумаги:
— Траншея — временная, и крепления не полагается. Сейчас уложите трубы — и завалите. Вам и дай крепление, так вы только доски изрубите да запишете в наряд! Знаю! А ставить не будете. Не первый год с заключенными работаю. Уходите!
Климов. Немного жил — и всю-то жизнь или солдат, или военнопленный, или заключенный. Да чем можно пронять этих людей? Слишком много пришлось бы сказать, если начинать говорить…
За спиной Климова распахивается дверь. В нее ныряет, не помещаясь, Гедговд. Он искажен, кричит:
— Бригадир! Засыпало наших!!
И убежал, ударившись о притолоку.
Лицо Климова!!
Спина!
И убежал. Только непритворенная дверь туда-сюда покачивается, покачивается…
ПО ШИРОКОМУ ЭКРАНУ
все это засыпает внезапным песком. Густой обвал желтого песка по всему экрану.
СВЕРХУ.
Мертвая неподвижность уже свершившегося обвала. Уже и потерялось, где были раньше стены траншеи. Нет, чуть сохранилась линяя с краю.
Там картузик лежит на бывшей твердой земле: Р-863.
А из песка высунулись
руки! — пять пальцев! и другие пять! Они пытаются очистить путь своей голове.
топот. Сюда бегут.
Выбарахтывается, выбарахтывается кто-то из траншеи.
Его тянут! Тянут и отгребают.
Это — Чеслав Гавронский…
Нет, не дай Бог видеть лицо человека, вернувшегося с того света!.. Губы искривлены, как у параличного. Рот набился песком. Кашляет судорожно.
Его вытащили уже всего. Он кашляет, кашляет — и пальцем показывает, где засыпало его товарищей.
Скорей! скорей! Кто-то с размаху вонзил лопату в песок и выгребает ею.
— Стой! Голову разрубите! Только руками!
В кадр вбегает Климов. Он бросается на колени. И роет быстробыстро, как лапами крот.
И с ним рядом — Гедговд. И другие. На коленях все. А с краев лопатами, лопатами. Осторожно.
Гавронский приподнялся на руках, кашляет, хрипит и показывает, где отгребать.
Кто-то сверху (только ноги его видны да спустившаяся рука) надевает на голову Гавронскому его картузик Р-863. Ног много кругом. Все собрались, да работать негде.
— Врача бы из лагеря…
— Звонили. Конвоя не дают врачу. Шторка. Вид сверху.
Со дна траншеи копающие поднимают над собой тело.
Это — мальчик почти. Мертвец. Его лоб надрублен наискосок неосторожной лопатой. Песком забиты ноздри и зев рта.
Положили его на землю. Лицом к небу.
А рядом взмахами рук-плетей делают искусственное дыхание мужичку, черной щетинке.
Климов делает. Но уже и он на исходе сил.
Слабеющими взмахами рук-плетей щетинка черная отбивается от жизни.
музыка похоронная.
Климов сидит около мертвеца. Схватился за голову.
Плачет солдат. Виноват — солдат…
Гедговд идет прочь. Он идет зоной, не видя ее. Он если и слышит что, так
эту музыку. Похоронную.
Мимо него — с носилками, с носилками.
И сидит бригада на земле, бьет камень на щебень.
Катят тачки железные вереницей.
Колючая проволока. Передвигается по экрану. Вот и ворота. Вахта. Грузовик ждет выпуска.
Ефрейтор проверил пропуск, с подножки осмотрел кузов. Заглянул под задние колеса.
Топоры тесали и остановились.
Трое смотрят от своего бревна.
Пошел ефрейтор к воротам, открыл внутренние, взялся за внешние.
голос сзади нас:
— Шофер! Шофер! Иди сюда! Прораб зовет.
Шофер — в старой солдатской пилотке, но в гражданском. Вылез из кабины, пошел на голос.
а мотор тихо работает.
Ефрейтор развел внешние ворота и оглядывается — почему шофер не едет.
Трое над бревном. Переглянулись молнией.
Машина ждет! И дверца открыта.
И бросились!
Двое — в кабину! один — в кузов!
И — тронули, на ходу прихлопывая дверцы!
Изумленное лицо Гедговда!!
в музыке — бетховенская рубка! ("гремят барабаны! литавры гремят!")
— И я! И я с вами!!
Долговязый! Догоняет машину! Вспрыгнул на задний борт. Висит!
Машина — на нас!! Раздавят!! *
вой мотора.
Не на нас! — на ефрейтора! Он метнулся прочь, давая дорогу.
И у столба ворот — за пистолетом лезет в кобуру. Лезет, никак не вытащит. Выхватил!
Вон — уходит грузовик по дороге! Гедговд ноги подбирает в кузов.
выстрел! Выстрел! — от нас, пистолетный. А сбоку сверху, с вышки, карабинный, раскатистый. И еще!
Уходит грузовик! уходит!
("гремят барабаны! литавры гремят!")
МЫ ВОЗНЕСЛИСЬ. СВЕРХУ.
Угол зоны, обращенный к бегущим. Вот с этой угловой вышки и стрелять! — но несподручно: она с двух внешних сторон обшита от ветра. Изгибаясь, бьет часовой.
А грузовик уходит! уходит!
выстрелы слабеют вдали.
ПОСЛЕ КОСОЙ ШТОРКИ — ТОЛЬКО УГОЛОК ЭКРАНА.
Индукторный телефон старого образца. На него падают руки военного — на трубку и на ручку. Круть, круть, круть! — говорящего не видно всего:
— Конвойный городок! Конвойный городок! С третьего объекта побег! На машине в сторону рудника Дальнего! Дайте знать на рудник Дальний! Вызовите мотоциклы! Всем — в ружье!!
КОСАЯ ШТОРКА ЧЕРЕЗ ВЕСЬ ЭКРАН.
Из нее наискось вырывается наш грузовик.
Он несется, несется, несется! — мимо последних строений поселка.
Он уходит, уходит, уходит! — уже по степной дороге.
И две фигуры видны нам сзади в кузове. Их швыряет, они скрючились, держась за борта и крышу кабины. Один слишком высок.
А теперь — спереди. Две головы — над кабиной. Два лица — в кабине, через ветровое стекло. Их напряжение обгоняет бег автомобиля: убежать! успеть! уйти!
Двое в кабине — во весь широкий экран. За рулем — тот крупнолицый, главарь. Что за щедрая сила у этого человека! Крутит руль и стонет:
— Э-э-эх, где вы, мои крылышки? Когда надо — вас нет!.. Сосед его — за плечо:
— Слушай, Ваня! Рудник Дальний — объедем! Они до дороги достанут! Объедем по целине!
— Не! На целине скорость потеряем! Дуну ветром! Сосед стучит назад в стекло:
— Эй вы, шпана! Ложись! Ложись! Прицепился, черт долговязый…
НО МЫ ОТСТУПАЕМ ЕЩЁ БЫСТРЕЙ, ЧЕМ
на нас несется грузовик. Мы видим его все меньшим, меньшим.
Его отчетливо видно: черненький, сзади от него — хвост серобелой пыли, перед ним — серо-белая лента дороги.
Мы видим его с охранной вышки — меж двух ее столбиков и под ее навесом.
Мы чуть опережаем его дулом нашего карабина.
Мы видим его увеличенным в наш оптический прицел и выбираем место цели — передний скат. Сейчас мы его…
оглушающий выстрел около нас.
Ствол карабина рвануло и увело.
Тем временем — выстрелы неподалеку.
И в прицеле нашем видно, как грузовик уже заносит поперек дороги.
Бьем и мы!
И вместе с выстрелом несемся на грузовик.
Шофер-летчик выпрыгивает, смотрит на пробитый скат.
И назад смотрит, откуда приехали на нас. Ну что ж, берите, гады. Крепкие руки из-под закатанных рукавов лагерной курточки скрестил на груди. Его товарищ выскочил из кабины и показывает:
— Топоры наши!..
Летчик кивает головой:
— Закинь их подальше…
И те двое выскочили из кузова. Гедговд мечется:
— Ах, ну как же это? Как же это досадно получилось… Побежим напрямик! Побежим!
Летчик лишь чуть повел глазами туда, куда машет Гедговд.
