-- Ну молодец! Ай запасливый хозяин!
Но вот как-то раз Тузик принес домой курицу. Это была белая курица, абсолютно мертвая.
В ужасе метался я по участку и не знал, что делать с курицей. Каждую секунду, замирая, глядел я на калитку: вот войдет разгневанный хозяин.
Время шло, а хозяина курицы не было. Зато появилcя Аким Ильич. Сердечно улыбаясь, шел он от калитки с мешком картошки за плечами.
Таким я помню его всю жизнь: улыбающимся, с мешком картошки за плечами.
Аким Ильич скинул мешок и взял в руки курицу.
-- Жирная,-- сказал он и тут же грянул курицей Тузика по ушам.
Удар получился слабенький, но Тузик-обманщик заныл и застонал, пал на траву, заплакал поддельными собачьими слезами.
-- Будешь или нет?!
Тузик жалобно поднял вверх лапы и скорчил точно такую горестную рожу, какая бывает у клоуна в цирке, когда его нарочно хлопнут по носу. Но под мохнатыми бровями светился веселый и нахальный глаз, готовый каждую секунду подмигнуть.
-- Понял или нет?! -- сердито говорил Аким Ильич, тыча курицу ему в нос.
Тузик отворачивался от курицы, а потом отбежал два шага и закопал голову в опилки, горкой насыпанные под верстаком.
-- Что делать-то с нею? -- спросил я.
Аким Ильич подвесил курицу под крышу сарая и сказал:
-- Подождем, пока придет хозяин.
Тузик скоро понял, что гроза прошла. Фыркая опилками, он кинулся к Акиму Ильичу целоваться, а потом вихрем помчался по участку и несколько раз падал от восторга на землю и катался на спине.
Аким Ильич приладил на верстак доску и стал обстругивать ее фуганком. Он работал легко и красиво -- фуганок скользил по доске, как длинный корабль с кривою трубой.
Солнце пригревало крепко, и курица под крышей задыхалась. Аким Ильич глядел тревожно на солнце, клонящееся к обеду, и говорил многозначительно:
-- Курица тухнет!
Громила Тузик прилег под верстаком, лениво вывалив язык.
Сочные стружки падали на него, повисали на ушах и на бороде.
-- Курица тухнет!
-- Так что ж делать?
-- Надо курицу ощипать,-- сказал Аким Ильич и подмигнул мне.
И Тузик дружелюбно подмигнул из-под верстака.
-- Заводи-ка, брат, костер. Вот тебе и стружка на растопку
Пока я возился с костром, Аким Ильич ощипал курицу и скоро забурлил в котелке суп. Я помешивал его длинной ложкой и старался разбудить свою совесть, но она дремала в глубине души.
-- Пошамаем, как люди,-- сказал Аким Ильич, присаживаясь к котелку.
Чудно было сидеть у костра на нашем отгороженном участке. Вокруг цвели сады, поскрипывали гамаки, а у нас -- лесной костер, свободная трава.
Отобедав, Аким Ильич подвесил над костром чайник и запел:
Что стоишь, качаясь,
Тонкая рябина...
Тузик лежал у его ног и задумчиво слушал, шуршал ушами, будто боялси пропустить хоть слово. А когда Аким Ильич добрался до слов "но нельзя рябине к дубу перебраться", на глаза Тузика набежала слеза.
-- Эй, товарищи! -- послышалось вдруг.
У калитки стоял какой-то человек в соломенной шляпе.
-- Эй, товарищи! -- кричал он.-- Кто тут хозяин?
Разомлевший было Тузик спохватился и с проклятьями кинулся к забору.
-- В чем дело, земляк? -- крикнул Аким Ильич.
-- В том, что эта скотина, -- тут гражданин ткнул в Тузика пальцем,-- утащила у меня курицу.
-- Заходи, земляк,-- сказал Аким Ильич, цыкнув на Тузика, -- чего через забор попусту кричать.
-- Нечего мне у вас делать, -- раздраженно сказал хозяин
курицы, но в калитку вошел, опасливо поглядывая на Тузика.
-- Сядем потолкуем, -- говорил Аким Ильич. -- Сколько же
вы кур держите? Неверное, десять?
-- "Десять"...-- презрительно хмыкнул владелец,-- двадцать две было, а теперь вот двадцать одна. -- Очко! -- восхищенно сказал Аким Ильич.-- Куриный завод! Может быть, и нам кур завести? А?.. Нет,-- продолжал Аким Ильич, подумав.-- Мы лучше сад насадим. Как думаешь, земляк, можно на таком участке сад насадить?
-- Не знаю, -- недовольно ответил земляк, ни на секунду не отвлекаясь от курицы.
-- Но почвы здесь глинистые. На таких почвах и картошка бывает мелкая, как горох. -- Я с этой картошкой совсем измучился,-- сказал хозяин курицы.-- Такая мелкая, что сам не кушаю. Курям варю. А сам все макарены, макароны...
-- Картошки у него нету, а? -- сказал Аким Ильич и хитро посмотрел на меня.-- Так ведь у нас целый мешок. Бери.
-- На кой мне ваша картошка! Курицу гоните. Или сумму денег.
-- Картошка хорошая! -- лукаво кричал Аким Ильич.-Яблоки, а не картошка. Антоновка! Да вот у нас есть отварная, попробуй-ка.
Тут Аким Ильич вынул из котелка отваренную картофелину и мигом содрал с нее мундир, сказавши: "Пирожноеэ.
-- Нешто попробовать? -- засомневался владелец курицы.-- А то все макароны, макароны...
Он принял картофелину из рук Акима Ильича, посолил ее хозяйственно и надкусил.
-- Картошка вкусная, -- рассудительно сказал он. -- Как же вы ее выращиваете?
-- Мы ее никак не выращиваем,-- засмеялся Аким Ильич,-иотому что мы работники картофельных складов. Она нам полагается как паек. Насыпай сколько надо.
-- Пусть ведро насыплет, и хватит, -- вставил я.
Аким Ильич укоризненно поглядел на меня.
-- У человека несчастье: наша собака съела его курицу Пусть сыплет сколько хочет, чтоб душа не болела.
На другой же день я купил в керосиновой лавке толковую цепь и приковал картофельного пса к елке.
Кончились его лебединые деньки.
Тузик обиженно стонал, плакал поддельными слезами и так дергал цепь, что с елки падали шишки. Только лишь вечером я отмыкал цепь, выводил Тузика погулять.
Подошел месяц август. Дачников стало больше. Солнечными вечерами дачники в соломенных шляпах вежливо гуляли по шоссе. Я тоже завел себе шляпу и прогуливался с Тузиком, напустив на свое лицо вечернюю дачную улыбку.
Тузик-обманщик на прогулках прикидывался воспитанным и любезным псом, важно поглядывал по сторонам, горделиво топорщил брови, как генерал-майор.
Встречались нам дачники с собаками -- с ирландскими сеттерами или борзыми, изогнутыми, как скрипичный ключ. Издали аавидев нас, они переходили на другую сторону шоссе, не желая приближаться к опасной картофельной собаке.
Тузику на шоссе было неинтересно, и я отводил его подальше в лес, отстегивал поводок.
Тузик не помнил себя от счастья. Он припадал к земле и глядел на меня так, будто не мог налюбоваться, фыркал, кидался с поцелуями, как футболист, который забил гол. Некоторое время 9н стремихельно носился вокруг и, совершив эти круги восторга, мчался куда-то изо всех сил, сшибая пеньки. Мигом скрывался он за кустами, а я бежал нарочно в другую сторону и прятался в папоротниках.
Скоро Тузик начинал волноваться: почему не слышно моего голоса? Он призывно лаял и носилсы по лесу, разыскивая меня.
Когда же он подбегал поближе, я вдруг с ревом выскакивал из засады и валил его на землю.
Мы катались по траве и рычали, а Тузик так страшно клацал зубами и так вытаращивал глаза, что на меня нападал смех.
Душа у владельца курицы, видимо, все-таки болела.
Однажды утром у калитки нашей появился сержант милиции. Он долго читал плакат про картофельную собаку и наконец решился войти. Тузик сидел на цепи и, конечно, издали заприметил милиционера. Он прицелился в него глазом, хотел было грозно залаять, но почему-то раздумал. Странное дело: он не рычал и не грыз цепь, чтоб сорваться с нее и растерзать вошедшего. -Собак распускаете! -- сказал между тем милиционер, строго приступая к делу.
Я слегка окаменел и не нашелся что ответить. Сержант смерил меня взглядом, прошелся по участку и заметил мешок с надписью "Пичугин".
-- Это вы Пичугин?
-- Да нет,-- растерялся я.
Сержант достал записную книжку, что-то чиркнул в ней карандашиком и принялся рассматривать Тузика. Под милицейским взглядом Тузик как-то весь подтянулся и встал будто бы по стойке "смирно". Шерсть его, которая обычно торчала безобразно во все стороны, отчего-то разгладилась, и его оперение теперь можно было назвать "приличной прической".
-- На эту собаку поступило заявление,-- сказал сержант,-в том, что она давит кур. А вы этих кур поедаете.
-- Всего одну курицу,-- уточнил я.-- За которую заплачено.
Сержант хмыкнул и опять принялся рассматривать Тузика, как бы фотографируя его взглядом.
Миролюбиво виляя хвостом, Тузик повернулся к сержанту правым боком, дал себя сфотографировать и потом повернулся левым.
-- Это очень мирная собака,-- заметил я.
-- А почему она картофельная? Это что ж, порода такая?
Тут я достал из кармана картофелину и бросил ее Тузику. Тузик ловко перехватил ее в полете и культурно скушал, деликатно поклонившись милиционеру.
-- Странное животное,-- подозрительно сказал сержант.-Картошку ест сырую. А погладить его можно?
-- Можно.
Только тут я понял, какой все-таки Тузик великий актер. Пока сержант водил рукою по нечесаному загривку, картофельный пес застенчиво прикрывал глаза, как делают зто комнатные собачки, и вилял хвостом. Я даже думал, что он лизнет сержанта в руку, но Тузик удержался. -- Странно,-- сказал сержант.-Говорили, что это очень злая картофельная собака, которая всех терзает, а тут я ее вдруг глажу.
