- Какая же это?
- А вот какая-с: здесь, я вам доложу, мы все бахвалы, именно, так сказать, бахвалы наголо - сойдет мужик из Питера или из Москвы и начнет гнуть штуки: я-да-я, мы-да-мы, и бабы да девки сидят да слушают разиня рот, а нам это и повадно, и куражимся... А как по деревне-то живешь, так нечего прибавить: всё на виду... Не дальше, как в этой комнате, было у меня эдакое дело, на никольщине: есть здесь мужичок, верстах в трех отсюда живет, старик простой, смирный, а денежный; на чужую сторону он не ходит, а занимается около дома торговлей: салом, солью, мясом и прочим эдаким товаром перебивает; сидит он у меня в гостях, и другие тоже кое-кто был, народ всё хороший, - вдруг приходит нашей деревни мужичонка - Гришка, питерец коренной, но человек то есть никуда не годный. Невзираючи ни на кого и ни на что, шасть прямо в передний угол, сел и почал хвастать: и денег, говорит, у него много, и анаралов там всех знает, и во дворце бывал, то есть, я вам скажу, такую понес околесную, хоть святых выноси вон. Деревенский этот мужичок слушал, слушал, да и говорит: "Гришка, не высоко ли берешь?.." Что же, сударь, как вы думаете?.. Этот шельма - Гришка - оборвал старика на чем свет стоит! "И толоконное, говорит, ты брюхо! И лесная кочерга!.." Просто сказать, раскостил, а тот только смолчал, делать нечего, на чужой стороне не бывал, рассуждать об этом много не может... Вон ведь у нас какая здесь практика заведена, так и не больно манит проживать около дома! А все лестно, нельзя ли как-нибудь в Питер или Москву... Это, батюшка, полагаю, и в вашем звании бывает: вон молодые господа из Питера съезжают, так большой тоже форс держат. К нашему барину приезжал оттедова двоюродный брат: мы, как его по Питеру знаем, так господин очень непыратый{223}: на службе нигде не состоит, капиталов за собой никаких не имеет, а только что, примерно, по-питерски сказать, тортуары там гранит; а подите-ка: как приехал сюда, какой тон повел! У нашего помещика в усадьбе все расхаял: и дом без скусу, и скотные дворы выстроены не по плану... Я тут невдалеке слушал, как они об этом разговаривали, и только сам с собой подумал: "У тебя-то, думаю, выжига питерская, какие там палаты расстроены!"
Клементий остановился.
- Отчего же ты сам нынче не в Питере? - спросил я его вдруг.
Клементий весь вспыхнул.
- Как вам сказать, сударь, - начал он после минутного молчания, почесав в голове и вздохнув слегка, - линия уж такая вышла, что пенья копать дома пришлось.
- Покутил, видно?
- То-то и есть, прогорел маленько: пожару не было, а дымом вышло... мужик глуп: как бы нам не деревня, так бы мы и бога забыли.
- Барин, что ли, тебя не пускает?
- Да оно и барин, видно, повыдержать немного хочет... А другой случай, что на чужой стороне мне почесть, так сказать, и быть не у чего... в работники идти как-то зазорно, а хозяйством обзавестись могуты{223} не хватает.
- А ты сам хозяйствовал?
- Тридцать человек одной артели держал-с, дела большие имел; кабы не своя глупость, так деньги бы теперь лопатой загребал...
- Отчего же? Попивать, видно, начал?
- Не без того... у нас без этого не бывает; хотя и то сказать: выпивка рабочему человеку ничего, она ему по времени еще в пользу идет... а то худо, когда мужик с горя начинает опрокидывать, когда на сердце болит.
- А у тебя болело тоже сердце?
- А так, сударь, болело, что вот я теперича не жирен, а напредь сего был кожа да кости!.. История моя длинная, опечатать ее стоит... вот какая моя история!
В это время дверь приотворилась.
- Клементий Матвеич?.. - произнес женский голос. Это была хозяйка.
- Что тебе? - отвечал с досадою питерщик.
- Подь сюда: работник вопит, запахивать неча... Подь, батько, засей загончиков хоть пяток!
- Ну, ладно; изготовь там жито-то... Извините, сударь, в поле требуют... На угощенье благодарим покорно.
- Ты зайди ко мне после.
- С большим нашим удовольствием, если вам будет не в тягость... Затем наше почтение-с, - проговорил Клементий и ушел.
II
Оставшись один, от нечего делать я пошел в избу. Хозяйка парила крынки, Федька сидел на лавке и что есть силы колотил по столу косарем; бабушка-старуха переправилась из сеней на голбец... На меня из них никто не обратил внимания.
- Вона, худы валенки-то, - во что обуешься теперь, - ворчала старуха, простанывая по временам. - Немало толстолобому говорила: купи да купи, так на базаре нет... эка, брат, и валенок про нас на базаре не стало... а сивку... да... продали... не сам еще заводил... ловок больно... да... а не говори - и не говорю... Успенье на дворе, а еще и пар не запарили... жди, паря, хлеба... то-то... порядки какие... ой, батюшки, тошнехонько! Ой-ой, тошнехонько!..
- Чем мать больна? - спросил я невестку.
- Не знаю: давно уж она мозгнет, - отвечала та нехотя.
- Что у тебя, старушка, болит? - отнесся я к больной.
- Что болит?.. Все болит, во всей болезь ходит... рученьки, ноженьки ломит, у сердца тошно; с печи падала не один раз, пора бока отбить... Не так было прежде, жили... да... что станешь делать... не больно нынче маток слушают: хоть говори, хоть нет... третий год в Питере не бывал, какое уж это дело!.. О-о-ой, тошнехонько!..
И мне сделалось тошно от болезненных стонов старухи, а сверх того Дарья ввалила в крынку огромный раскаленный камень и всю избу наполнила паром.
"Плохо же житье питерцу, - подумал я, - понятно, что в семье у него было не очень ладно: жена какая-то рабочая полуидиотка, мать больная и, должно быть, старуха блажная. Отчего это он, по его выражению, прогорел и почему не в Питере?.."
С такого рода размышлениями пошел я по деревне. Картины увидел обыкновенные: на самой середине улицы стояло целое стадо овец, из которых одна, при моем приближении, фыркнула и понеслась марш-маршем в поле, а за ней и все прочие; с одного двора съехала верхом на лошади лет четырнадцати девочка, на ободворке пахала баба, по крепкому сложению которой и по тому, с какой ловкостью управлялась она с сохой и заворачивала лошадь, можно было заключить об ее не совсем женской силе; несколько подальше, у ворот, стояла другая женщина и во все горло кричала: "Тёл, тёл, тёл! Тёлонька, тёлонька, тёл!.." По дороге, навстречу мне, шла десятский Марья с ималом* и уздой в руках.
______________
* Имало - овес в какой-нибудь чашке или плетушке, которым, поднося к морде лошади, приманивают ее и таким образом ловят. (Прим. автора.)
- Что это баба кричит? - спросил я ее.
- Корову, сударь, выкликает: коровка, должно быть, отстала, - отвечала она.
- Разве у вас не за пастухами?..
- Нет, не за пастухами: у нас пастуху нечего делать. Скотина гуляет не па чистаполью, а па лесам, что тут пастух сделает? Разбредется па кустам, так и он ничего не увидит...
- А если украдут?
- Николи у нас не крадут, зверь так обижает, а воровства здесь не чуть.
- Волк, что ли?
- Нет, не волк, медведь: нынешнее лето из нашей деревни, проклятой, двух коровок изломал.
- Вы бы стреляли его?
- Кому у нас стрелять? Был в Терентьеве один стрелок, да и тот перед заговеньем помер... Тоже вот эдак по весне сел на лабаз; медведь-то пришел, падалину только обнюхал, а его стряс с елки и почал ломать, всю шабалку{226} своротил; тем и помер, никак залечить не могли.
- Ты сама куда ходила?
- Лошадь ловить ходила, да не дается, пес ее драл.
- А разве в доме у вас нет мужика?
- Нет, сударь, ни одного нет-с: батюшка-тесть и мой-то муж - оба в Питере.
- Отчего же мой хозяин дома проживает?
- Клементий Матвеич?
- Ну да.
- Видно, не больно умно жил на чужой стороне, так теперь заделье и правит{226}.
- Загулял, что ли, он?
- Не без тово, чай.
- Мне жена его очень не понравилась.
- Она нездешняя, от Макарья{226} взята.
- Я это догадался: она ему не пара.
- Известно, что против него не будет; эдакому мужику надобно бабу покрасивее.
- Вот бы тебя, например.
- Да что ему меня, у меня свой не хуже его.
- Будто и не хуже?
- А чем хуже? Только еще человек молодой, а не хуже.
- Не волочится ли за тобой Клементий? - спросил я ее вдруг.
Она вся вспыхнула, потом посмотрела на меня пристально и улыбнулась.
- Что за волоченье? Он здесь смирно живет, - произнесла она и потупилась.
- А прежде?
- Прежде я не знаю: мало ли чего у них в Питере бывает? Человек был богатый, так уж, вестимо, без тово жить не станет.
Разговаривая таким образом, мы подходили к моей квартире. Нас нагнал Клементий, который уже возвращался с поля.
- Хоть бы вы, сударь, нашего хожалого постращали, а то он ничего своей должности не сполняет, - сказал Клементий, указав головою на Марью.
- Что меня стращать: не мне бы, а тебе, длинноносому, надобно эту должность исправлять, - отвечала та с улыбкой.
- Нет, уж я, тетка, в сотские буду проситься, чтобы ты у меня под началом была.
- Что же тебе такое в подначальстве моем?
- Известно что... Ах ты, голубка: ноги тонкие, бока звонкие! проговорил Клементий, ударив ее слегка по плечу.
- Перестань болтать-то: мало тебе в Питере бока назвонили.
