3
Поезд подолгу стоял на каждой станции, но никто из вагона не выходил: вылезти затруднительно, а влезть обратно и вовсе невозможно.
Когда поезд подошел к Змиевке, рассветало. Все в вагоне дремали, одна Вера Васильевна не спала, боялась пропустить остановку.
- Батюшка, - негромко сказала она. - Позвольте...
Священник спал, подложив руку под щеку, шапка с потертым бархатным верхом, отороченная собачьим мехом, свалилась с головы, длинные волосы пыльного цвета закрыли лицо.
Вера Васильевна попыталась заглянуть через его голову, но все за окном было неясно.
- Господа, это Змиевка? - спросила она погромче.
Никто не ответил.
- Нам, кажется, нужно выходить, - беспомощно сказала Вера Васильевна.
- Ты что, мама? - отозвался Славушка с пола. - Приехали?
- Не знаю, - сказала Вера Васильевна. - Никак не пойму.
Славушка поднялся с шинели, на которой спал рядом с Рыбкиным, и тоже посмотрел в окно.
Название станции за дымкой белесого тумана нельзя было разобрать.
- Что же делать? - опять спросила Вера Васильевна. - Господа...
Славушка наклонился к Рыбкину.
- Послушай, - сказал он. - Сеня... Господи, да проснись же наконец!
- Что? - спросил тот, сразу садясь на полу. - Ты чего?
- Какая станция? - спросил Славушка. - Никак не разберем.
- Любопытный какой, - сказал Рыбкин. - Из-за каждой станции просыпаться...
- Да я не из-за любопытства, - сказал Славушка, - мы, кажется, приехали.
- Тогда дело другое...
Рыбкин встал, протиснулся к окну, бесцеремонно оперся на плечо священника. Стекло запотело, Рыбкин взял священникову шапку и протер окно.
- Вот теперь видно, - сказал он. - Какая-то Змиевка.
- Змиевка! - Славушка обернулся к матери. - Слышишь, мама: Змиевка!
- Неужели Змиевка? - взволновалась Вера Васильевна. - Нам выходить!
Вера Васильевна метнулась к проходу - все загорожено, люди сидели, приткнувшись друг к другу, тюки, мешки, корзины преграждали путь.
Она беспомощно оглянулась на Рыбкина.
- Что же делать?
- Ничего, выпрыгнешь, - сказал тот.
Он опять протиснулся к окну, перегнулся через священника, взялся за оконные ремни и потянул раму на себя.
- Что такое? - спросил священник и поднял голову.
Струя холодного воздуха потянулась в окно.
- Кто там? - в свою очередь, спросил мужик в черном полушубке. - Какого дьявола...
- Что за безобразие? - закричал кто-то с багажной полки сиплым голосом и визгливо закашлялся. - Закройте окно, теперь не лето!
Но Рыбкин даже не отозвался.
- Подходи, - сказал он Славушке, - а ты подвинься, батя...
Славушка послушно протиснулся к нему, Семен повернул мальчика спиной к окну, взял под мышки, осторожно спустил через окно и поставил на землю.
- Ну как, стоишь? - спросил Рыбкин. - Принимай инструменты.
Так же осторожно он спустил в окно саквояж.
- Поосторожнее, - сказал он наставительно Славушке, когда в мешке опять брякнуло. - Что там у вас - посуда, что ли?
- Да вы что? - зло спросил кто-то сзади. - Долго тут будете безобразничать?
- А чего разговаривать? - сказал человек, выменявший вечером сахар за газету. - Оттолкнуть и закрыть!
- Успеешь, - невозмутимо сказал Рыбкин, не глядя на говорящего, и протянул руку Вере Васильевне. - Давай, учительница...
- Я не знаю... - нерешительно сказала Вера Васильевна, придерживая юбку рукой.
- А еще учительница! - сказал человек, выменявший сахар. - Такие воспитают.
- Разврат от таких и смута, - сказал священник. - Не будь на мне сана...
Рыбкин подсадил Веру Васильевну на столик.
- Заправь юбку меж коленей, - приказал он. - И будем нырять.
И Вера Васильевна оказалась на платформе.
- Благополучно?
- Спасибо, - поблагодарила она. - Большое спасибо.
- Не на чем, - сказал Рыбкин. - Вы мне, а я вам.
- А ты далеко едешь? - спросил Славушка солдата.
- Отсюда не видать.
- Ну, прощай, - сказал Славушка...
Ему не хотелось расставаться с новым знакомым, Славушка понимал, что они никогда уже больше не увидятся.
- Как тебя зовут? - спросил Рыбкин мальчика.
- Славушка.
- Нет, полностью, - сказал Рыбкин.
- Вячеслав.
- А по фамилии?
- Ознобишин.
- А как меня зовут - помнишь? - спросил Рыбкин.
- Рыбкин Семен, - сказал Славушка.
- Правильно, - сказал Рыбкин. - Давай руку.
Славушка протянул руку к окну.
- До свиданья, товарищ Ознобишин, - сказал Рыбкин.
- До свиданья, товарищ Рыбкин, - сказал Славушка.
За окном слышался гневный ропот, но отпихнуть солдата от окна никто не решался.
- Галдят, - сказал Рыбкин, чуть ухмыляясь и кося вбок глазом. - Надо закупориваться. - Он кивнул Вере Васильевне. - До свиданья и вам, Вера Васильевна. Учите ребят, желаю. У меня тоже была правильная учительша...
- Постой! - закричал Славушка, отставив саквояж. - Знаешь... Дай мне чего-нибудь! На память...
- Чего на память? - переспросил Рыбкин, и точно тень прошла по его лицу.
Он сунул руку в карман и отрицательно покачал головой.
- Нету, - сказал он. - Я бы дал, да не осталось ни кусочка.
Лицо Славушки вспыхнуло оттого, что Рыбкин мог подумать, будто Славушка клянчит у него сахар.
- Да ты что! - воскликнул Славушка. - Разве я сахара? Я память от тебя...
Он нащупал в кармане перочинный нож со множеством приспособлений, подаренный ему отчимом, и сунул в руку Рыбкину.
- Это от меня память, - скороговоркой сказал он, захлебываясь словами. - На всю жизнь. А ты мне... - Он запнулся, не зная, что сказать. - А ты мне... Хоть пуговицу!
Сырое осеннее утро, резкий холодный ветер, брань рассерженных пассажиров - все позабылось на мгновение.
- Да у меня и пуговицы-то... - несмело сказал Рыбкин и улыбнулся. Постой...
Он сунул руку за пазуху, достал газету, разорвал пополам и протянул мальчику. В те голодные годы, особенно для мужчин, газета тоже была драгоценностью.
- Не серчай, больше нечего, - сказал он, виновато улыбаясь. - Но ежели на память...
- Спасибо, - сказал Славушка и спрятал газету в карман.
- Вот и ладно, хоть почитаешь. Прощевай, теперь мне весь день отбрехиваться. - Он решительно потянул на себя ремни и захлопнул окно.
Славушка поднял с земли саквояж и посмотрел на мать.
- Куда ж теперь? - спросила она сына. - Обещали выслать лошадь, но как ее найти?
- А мы подождем, - сказал Славушка. - Пойдем в вокзал, не мы найдем, так нас найдут...
Вдали у пакгаузов стояли люди, было трудно рассмотреть, что они делают. Какой-то мужик прошел по перрону и скрылся. Вышел железнодорожный служащий, подошел к станционному колоколу, позвонил - неизвестно кому, неизвестно зачем - поезд продолжал стоять - и тоже ушел с перрона.
Вера Васильевна и Славушка вошли в зал для пассажиров.
- А ну как за нами не приедут? - тревожно спросила Вера Васильевна.
Они сели на диван.
- Ты хочешь есть? - спросил Славушка.
- А ты? - спросила Вера Васильевна.
- Не особенно, - сказал Славушка. - Вот чаю бы с печеньем...
- Ты у меня фантазер, - сказала Вера Васильевна. - Ты помнишь, когда ел печенье?
Тут в зал вошло довольно-таки странное существо в коричневой войлочной шляпе и грязном брезентовом плаще, из-под которого торчали веревочные чуни. Однако наиболее примечательно было лицо. Отовсюду торчала колючая белесая щетина, она ершилась и на подбородке, и на щеках, и даже лоб как будто зарос волосами, а из-под мохнатых колючих бровей поблескивали умные крохотные глазки.
Мужик походил по залу, остановился против Веры Васильевны, у него из рукава, точно у фокусника, выскользнул вдруг короткий кнутик, он постегал себя по ноге и внезапно спросил:
- Могет, ты-то и есть барыня, ась?
- Вы за нами? - обрадовалась Вера Васильевна. - Только какая же я барыня?
- Ну как не барыня. Только больно худа... - Он похлопал себя кнутиком по рукаву. - Поедем, что ли?
У коновязи переминалась пегая лошадка, запряженная в телегу.
- Хотели дрожки послать, да грязи убоялись, - объяснил незнакомец. Кланяться велели.
- Кто? - спросила Вера Васильевна.
- Известно кто, - сказал мужик, отвязывая лошадь. - Павел Федорыч.
- А вы кто же будете? - поинтересовалась Вера Васильевна.
- Мы-то? - удивился мужик, точно это было само собой очевидным. - Мы работники.
Он поправил сбрую, подошел к телеге, подоткнул сено под домотканую попону.
- Садитесь, что ли. Дорога дальняя.
- А вы кем же работаете? - спросила Вера Васильевна. - Кучером?
- Мы работники, Федосеем меня зовут, Федосом.
- Очень приятно, Федосей, - сказала Вера Васильевна. - А как по батюшке?
- А меня по батюшке не величают, - сказал Федосей. - По батюшке я только в списках, а запросто меня по батюшке не зовут.
Вера Васильевна и Славушка взобрались на телегу и утонули в сене.
- Ой, как мягко! - воскликнул Славушка.
- Тебе удобно? - спросила Вера Васильевна. - Застегни получше пальто, можно простудиться, ты слышал, дорога дальняя.
- Я уже не маленький, мама, - возразил Славушка. - И к тому же на мне калоши.
