закомуров.
– Да я уж говорил. Нужда пристигла, до зарезу мне нужна пятерка денег, выручи, пожалуйста, меня деньжонками-то Василий Ефимыч. Я обрёл себе друга, думаю, больше не к кому мне обратиться, кроме тебя, – льстиво торочил Иван. – Если богатый деньжонками-то, выручай, – угрожающе добавил он.
– Деньжонки-то, пока, есть, а сколько бишь тебе нужно-то? – осведомился Василий у Ивана.
– Я уж баял, пять рублей, – заявил Иван.
Василию показалось, что Иван больно много заломил. «Вот люди нахальные какие, своих денег не имеют, а занимать идут не довольствуются малой суммой, рублевкой, скажем, а выдай им пятерку», – мысленно упрекал он Ивана. С некоторым недовольством Василий раздраженно высказался, но не в адрес Ивана и не только для его ушей:
– Чай у меня деньги-то не бешеные. Добром надо дорожить, а не растранжиривать – деловито заметил он. – Деньги даешь взаймы руками, а получать долг приходится ногами, да хорошо еще, если тебя за выручку, не облают, в чем псы не лакают. Будешь с должника спрашивать долг, а он с упреком обрушится на тебя же, за свои-то денежки. Укорял, что ты привязался, разве я тебе не отдам, должен не спорю, отдам не скоро! Вот такие-то слова мне уж надоело от должников-то слышать, наговаривая напевал Василий.
– Уж я так-то не позволю. Что, я разве в своем дому не волен! – в свою защиту, выдавил из себя раскрасневшийся Иван.
– Трёшницу могу дать, а пятёркой не располагаю, – наконец-то смилостивился Василий.
– Ну, хотя бы трёшницу, вынужденно согласился Иван.
Получив в руку трехрублёвую бумажку, Иван бережно всунул ее в карман и блаженно позёвывая, сказал:
– Пойду доплетать лапоть, доплету, звонить пойду.
Трынков ушёл. Семья Савельевых стала выходить из-за стола. Обед кончился, все стали молиться богу с благодарностью за обед. Чтобы не забыть, Василий, подойдя к окну, и на закоптевшем стекле пальцем начертил: Ивану Тр. 3 рубля, а вскоре про эту запись забыл. Потеплело на улице, в избе окна заплакали и время Васильеву запись стерло. А когда он все же вспомнил, что Ивану давал денег взаймы, он метнулся к окну, а там уж никакой записи не было.
После обеда Василий, усылая сына Ваньку к сапожнику за починенными сапогами, наказывал:
– Поди-ка Ванька, сбегай к Степану Меркурьеву за твоими сапогами, он, наверно, подбил подмётки к ним. Деньги за работу ему я уже отдал. Ванька побежал вприпрыжку. Пересеча улицу, он заснеженную равнину озера миновал в три счета.
Живёт вдовец сапожник-старьёвщик Степан со своими ребятишками на набережной улице. Собственно говоря, это вовсе не улица, а порядок из нескольких келий и этот порядок по своей протяжённости так мал, что если будучи на одном его конце могут чихнуть, то с другого конца услышишь: «Будь здоров!».
В ряду старушечьих келий, виднеется его покосившаяся, полувросшая в землю с приземистыми окошками избёнка. При входе в Степанову избушку, Ваньку обдало нестерпимой затхлостью и какой-то прочей вонью, какая обычно скапливается в избах, как результат крестьянского семейного быта. На него пахнуло скотным двором, плесенью, из кадушки с водой, стоявшей в углу, в которой, видимо, мочатся подметки и в которую, по всей принюхоннасти, в зимние стужи, мочится вся Степанова семья. Ванька отворил дверь, эту отгородку, отделяющую уличную волю от избяной тесноты с отвратительной ее вонью, какая на него пахнула. В чулане лежала важно и блаженно жевала жвачку коза. Около нее прыгали козлята.
– Дяденьк! Ты нам подбил подмётки-то? – обратился Ванька к Степану.
– А ты чей? – наивно осведомился Степан.
– Савельев! – ответил Ванька.
– Ах, Василия Ефимыча сын! Пока нет, вот сейчас берусь за ваши! – хлопотливо заговорил Степан и с этими словами махнул в угол в общую кучу обуви ожидающей ремонта, чьи-то недоремонтированные ботинки.
Степан, встав со своего рабочего места выпрямился и откинув очки с глаз на лоб, с полки достал Ванькины сапоги.
– Кольк, ты не знаешь, куда я подевал ихние подмётки, – обратился Степан к своему сыну-подмастерью.
– Нет, не знаю, – как-то безучастно ответил Колька, упористо с налёгом втыкая шило в подмётку ремонтированного им ботинка.
Степан в поисках подмёток, ринулся в угол, где навалом сложена целая куча старой кожаной и валяной обуви, ожидающей ремонта. Там же в углу валялись колодки и лоскутья деловой кожи. Не успел Степан нагнуться над этим старьем, как ему на спину вспрыгнул козлёнок и растопырившись задрав кверху хвост стал мочиться. Степан не сразу согнал со спины козлёнка, он видимо, придерживаясь правила не пугать зря скотину. Медленно выпрямился и козлёнок произвольно сполз с его спины на пол. Со Степановой спины на пол потекла струйка мочи, и покатились мелкие козлиные орешки, козлёнок на его спину успел и орешек насыпать.
– Вот вражья скотина! – хладнокровно выругался Степан, продолжая поиски подмёток.
– Куда это я их запьютил! – досадовал на себя Степан, – вроде вот тут я их засовывал. Ах, вот они! Наконец-то, – обрадовался Степан. – Вот и подмётки нашлись. Сейчас я берусь за ремонт ваших сапогов, – проговорил Степан, обращаясь к Ваньке.
– Так, что, приходи завтра! Они будут готовы.
Ванька вторично пришёл не «завтра», а через день, с полной надеждой получить свои отремонтированные сапоги. Но картина была та же – сапоги оказались не починены. Видимо, позавчера, как только Ванька ушел и захлопнул дверь Степановой избы, Степан махнул Ванькины сапоги в угол. Ванька был вынужден ходить к Степану до трёх раз. Ведь какой дурак неотложно берётся за выполнение работы, за которую оплачено вперед.
В третий-то раз отец наказал Ваньке, не уходить от Степана до тех пор, как он при нем к сапогам подобьёт подмётки.
Прибежав от сапожника, Ванька уселся за стол, занялся чтением книги. Он задался целью прочитать от корки до корки все книжки, которые скопились в санькиной домашней библиотечки, а в ней насчитывалось около 20 разнообразных книг. Из-за чтения книг Ванька избегал товарищей и не всегда с ними выходил на улицу, отказываясь – «некогда», и тем, что гулять в пост перед самым рождеством грешно. Вот придёт праздник, тогда и гулять можно.
Рождество. Святки. Минька Савельев
Вот и наступило Рождество – второй по значимости христианский праздник. Народ нарядно одевшись чинно и благородно сходив на торжественное богослужение в церковь и сытно, по-праздничному пообедав, после продолжительного поста и сочельника в который не едят до звезды, выходит на улицу – блаженно отдыхает. Девки разрядившись в красивые, цветные, шерстяные полушалки, проходя по улицам села, показывают на себе свои наряды. Щелкая семечкам и орехами, они заботливо прикидывают у себя на уме, как лучше, красивее и уютнее разукрасить келью под святки. Парни-женихи, оглашая звуками гармоний, горделивыми петухами разгуливаясь вокруг села, любезно заигрывают с девками. На улицах нарядные толпы людей. Тут шум, гам, весёлый смех, песни, семечки, орехи и прочее.
Василий Ефимович Савельев, разодевшись во
