падала в обморок. Вывихи, растяжения, синяки – это не в счёт. Поползли слухи о ночных пьянках.
Через три месяца сделали первый танец. После некоторых раздумий партком дал согласие на премьеру. Причина была веская – острая нехватка номеров художественной самодеятельности для праздничного концерта в День Революции.
Принаряженная публика с детьми расселась в бетонной чаше клуба. На первом ряду степенно расположились наши и кубинские руководители – большинство в светлых креольских рубахах навыпуск или военной американизированной форме. Произнесли положенные поздравления с праздником и за дружбу, начался самодеятельный концерт.
Девочка отыграла, спотыкаясь, на пианинке. Небритый дядя с женой душевно спели под гитару «Ой, да не вечер, да не ве-е-е-чер», введя кубинских товарищей в сильную грусть. Затем сеньора с цветком в смоляных волосах звонко объявила: «Карменсита!»
Под бессмертную мелодию Бизе с противоположных сторон на сцену выскочили в огненно-красных с чёрным платьях четыре гибкие Кармен и стали биться друг с другом не на жизнь, а на смерть – плотно сжатые губы на бледных лицах горели кровью, лишь изредка – после молниеносного выпада или взмаха веера – сцену озаряла победоносная улыбка. От такого зрелища зал притих. Перестали орать даже дети… Кураж и темперамент артисток были столь высоки, что зрители потом утверждали, будто по телу бегали мурашки – при здешней-то жаре!
Таких аплодисментов эти стены не помнили с визита Команданте! Когда все нахлопались, на сцену легко запрыгнул толстый, совсем чёрный компаньеро и, приглашая рукой зал, сочным баритоном неожиданно запел: «Очьи чьёрные, очьи жгучие…» Народ подхватил в полный голос. С перепугу залаяли и разбежались спавшие в пыли собаки.
Первый успех окрылил. За «Карменситой» были поставлены сиртаки, менуэт, кадриль, чарльстон и рок-н-ролл.
Так и подобрался приличный репертуар. Нашлись портнихи. На единственной швейной машинке, а больше руками, шились концертные костюмы. В ход шло всё – оконные занавески, постельное бельё и покрывала, магазинный ситчик, завезённый ещё во времена карибского кризиса. Нашлись умельцы – танцевальную обувь тачали. К танцоркам прибились певицы – открылись шикарные голоса и фигуры!
Начались гастрольные поездки по острову. Всюду зажигательное шоу имело бешенный успех. В русской диаспоре – по большей части мужской – стали говорить о какой-то приезжей труппе, будто бы из Ленинградского Мюзик-Холла, которая перманентно гастролирует по Кубе, чтобы демонстрировать наши успехи в области «перестройки и гласности». Однажды торгпредские куркули после концерта, наполнив водой бассейн для артисток, выкатили к бортику два ящика жутко дефицитного «Советского Шампанского». Раздухарясь от «полусладкого», бизнесмены прыгали к плещущимся красоткам и там конкретно предлагали руку и всё остальное. А уж корзин с цветами было надарено…
Руководство с гордостью посчитало себя причастным к созданию передовой самодеятельности. Несколько раз всю труппу поощряли поездками к морю – под присмотром, конечно, опытных товарищей.
Страдали только заброшенные мужья и дети. В некоторых семьях наметились бракоразводные процессы. Оценив вероятные риски, на гастроли стали брать и мужей – как бы осветителями и статистами, а реально – няньками при детях. Мужики, почуяв свою ущербность, пытались привычно «устаканить» всё пивом и ромом, но азарт творчества уже проник и в их незамутненные души. Проснулись доморощенные поэты и музыканты. После официальных концертов, уже в деревне, устраивался чисто мужской «квартирник», где разыгрывались самопальные пьесы на злобу дня, часто в стихах и со слайдами. Апогеем мужского творческого реванша стала постановка филатовского «Федота–стрельца» под аккомпанемент песен Владимира Высоцкого прямо на сербеске, считай, центральной концертной площадке. Все роли, включая женские, исполнялись мужчинами. Особенно удалась тогда роль няньки – её исполнял крупный хохол с окладистыми усами – он играл так вдохновенно, что усы только украсили образ.
В чинной деревенской жизни отчётливо проступили новые горизонты. Неохваченные танцами женщины стали кучковаться по интересам. Появились кружки макраме и изучения языков. Ажиотажно скупались, прочитывались и бурно обсуждались, ещё недавно запрещенные книги – Булгаков! Бунин! Платонов! Всё подогревали газеты, привозимые морем с двухнедельным опозданием, и невероятные рассказы вернувшихся из отпуска.
– Приедешь в Москву, Вован, – горячилась чуть выпившая танцорка, – сразу включай телик. Там экстрасенс Чумак воду заряжает. У меня с третьего раза бородавка на ноге прошла.
Для наглядности она задрала на стол стройную ножку.
– И грудь выросла! Муж пришел, лег и утонул!
Что-то реально менялось. За отдалённостью от центра администрация «держала лицо» – внешне всё шло, как всегда. Однако, женщины, не прижатые партийной дисциплиной, неожиданно взбунтовались и на общем собрании потребовали создать наблюдательный совет при магазине, чтоб торговал сигаретами и мужскими рубашками по справедливости, понимаешь!
Желая предупредить новый всплеск недовольства, руководство пошло на беспрецедентный шаг – выплачивать отъезжающим на родину заработанную валюту не «фантиками» Внешпосылторга, а налом, «зеленью»! Не всю, разумеется, и под письменное заявление о приобретении какой-то автомобильной хрени, но дали! Теперь специалист мог на свои кровные и пива попить в аэропорту и в дьютике отовариться. Впрочем, каждый доллар был персонально расписан женой и конкретно спецу оставалось в аккурат на пиво.
Жизнь портили мелочи. Например, без всякого урагана неделями стало пропадать электричество. Не уснуть без кондиционера в тропическую жару, обливаясь потом. А детям каково?! Местный электрик сперва отмахивался от возмущенных женщин: «Посибле маньяна!» («Возможно завтра»), но потом, не выдержав, заявил, что электричества нет, потому что не пришли советские барки с мазутом и неизвестно, придут ли вообще.
На традиционном празднике пива и самбы – ежегодном Большом карнавале – к «советикам» подходили кубинцы и просили передать их новому вождю, что Остров Свободы не предавал и никогда не предаст идеалов Революции.
– Что за херня там у вас творится?! – пытал Вовку, ухватив за шею здоровенной лапой, поддатый компаньеро с литровым кульком пива, из которого оба прихлёбывали поочерёдно.
– Ты скажи Горбачеву, так не надо!
Вовке и самому уже казалось, что «так не надо», но разъяснить сейчас кубинцу тонкости нашей перестройки он не мог. Ответно обняв амиго, честно выдохнул:
– Скажу!
На первую зарплату Бест решил купить фирменные портки. Ну, сколько уже таскать поддельные польские?
Мужик сказал – мужик сделал. В ближайшую субботу Серёга Хорошев, партийная кличка «Бест», с утра пораньше уже поднимался вверх по эскалатору станции «Беговая».
Весеннее утро занималось щуплым солнцем. Вблизи выхода из метро и поодаль, среди кустов сирени, покуривая, прогуливались молодые люди с сумками и пакетами.
Бест закурил, суетиться было нельзя. Подозрительная фарца шустрых не любит. Ждать пришлось недолго. Проходивший мимо худой парень, не поворачивая головы, бросил сквозь зубы: «Есть котлы». «Часы», – сообразил Бест, судорожно покрутил головой: «Портки нужны». Худой отвалил.
