на приятную прогулку, но я знала, куда мы идем. А еще знала, какой номер миссис Эймс наберет, стоит нам добраться туда. Также я знала, с какого совещания придется уйти моей маме, чтобы поговорить с директором школы, где учится ее дочь. Очередной раз. И уж конечно, я знала, в какой класс мне придется идти на субботнюю отработку и что она будет совсем не похожа на то, что показывают в фильмах 80-х. Нет, никакого веселья. Там будет так скучно, что захочется выколоть себе карандашом глаз (по крайней мере, тогда тебе разрешат уйти).
— Все в спортзале, — вздохнула я. — Украшают его для банкета.
Если в сложившейся ситуации есть хоть что-то хорошее, так это то, что мне не придется украшать дурацкий спортивный зал для дурацкого вечера встречи выпускников. Подумаешь, еще одна отработка. У меня с августа ни одной свободной субботы не было.
Но миссис Эймс в сообразительности не откажешь.
— Ах, вот оно что, — сказала она и посмотрела мне прямо в глаза. — Давай-ка сделаем так: забудем про этот маленький инцидент, и я провожу тебя в спортзал, чтобы ты смогла помочь своим одноклассникам.
Я выразительно посмотрела на нее, но она только невинно улыбнулась. Мы свернули в коридор, который вел к спортзалу.
— Сколько уроков ты прогуляла, Алексис?
— В этом месяце?
— В этом году.
Я попыталась сдуть с лица тонкую прядь розовых волос.
— Двенадцать, Алексис, — продолжила она. — Двенадцать прогулянных уроков — и это только те, о которых мне известно, — не говоря уже о других небольших инцидентах.
Тон, которым миссис Эймс произнесла слова «о других небольших инцидентах», ясно свидетельствовал о том, что, на ее взгляд, некоторые из этих инцидентов были не такими уж небольшими. Лично я не вижу ничего криминального в том, чтобы начистоту поговорить с учительницей-практиканткой, которой явно стоит поменять профессию, пока еще есть шанс, или в том, чтобы устроить антидефиле у дверей спортзала, в то время как хористы проводят там свой ежегодный показ мод. Видимо, мы с директрисой расходимся во мнениях.
— Позвольте сообщить вам, мисс Уоррен, что нас обязывают перестать раздавать субботние отработки, как леденцы на детском утреннике. В последнее время у нас пошла мода на отстранения от занятий.
Отстранение.
Я сжала ладонь в кулак, так что ногти впились в ладонь. Почему-то слово «отстранение» пугало больше, чем «отработка». На отработках бывали все. А вот отстраняют только социопатов. Я не была на сто процентов уверена, что готова вот так сразу поменять свой статус.
Мы пошли дальше, и миссис Эймс вздохнула.
— Знаешь, Алексис, я думаю, что у тебя отличный потенциал. Ты получаешь очень высокие оценки по контрольным, и совершенно очевидно, что можешь учиться хорошо, если захочешь.
И она начала читать лекцию о том, что никто не может принимать важные для моей жизни решения за меня. Я кивала, но слушала вполуха. Слово «отстранение» все еще жужжало в моей голове, как разозленная пчела.
Мы дошли до спортзала. Все ученики, которые должны были сидеть на уроке истории, рассеялись по нему, выполняя дурацкие, бессмысленные поручения ради дурацкого, бессмысленного вечера. Когда мы проходили мимо, каждый из них поднимал на нас глаза. Я держала голову высоко и периодически бросала по сторонам презрительные взгляды, и те, на кого они приходились, резко возвращались к своей работе.
Миссис Андерсон, самая тупая учительница в мире (и это не просто слова, а чистая правда — однажды ей понадобилось четыре попытки, чтобы правильно написать слово «аборигены»), торопливо подошла к нам.
— Так-так, кто это у нас тут? — спросила она. — Алексис, какой приятный сюрприз. Полагаю, зашла к нам по пути в кабинет директора?
Миссис Эймс нахмурилась.
— Нет, мы с мисс Уоррен просто немного поболтали. Я надеюсь, вы простите ее за опоздание. Оставляю ее в ваших надежных руках, миссис Андерсон.
На словах «в ваших надежных руках» ее тон стал очень похож на тот, которым она говорила «о других небольших инцидентах».
— Чудесно, — ответила миссис Андерсон.
Миссис Эймс перевела взгляд на меня:
— Алексис, я уверена, что сегодня ты поработаешь особенно хорошо.
Ну да, конечно.
Но миссис Андерсон не желала, чтобы мои мучения окончились так быстро. Она хлопнула в ладоши и заговорила:
— Алексис! Ты, видимо, забыла, что у нас сегодня Шляпный день! Глупенькая, розовые волосы не считаются за шляпку! Но тебе повезло — у нас есть запас…
Она повернула голову и крикнула через плечо:
— Джереми, принеси нам коробку!
Мальчик, составлявший крайне уродливые композиции из искусственных цветов и укладывавший их в плетеные корзинки, неохотно оторвался от своего занятия, взял картонную коробку средних размеров и направился к нам.
Ни за что. Я скорее надену на голову вазу с фруктами, чем позволю одной из этих отвратительных шляп коснуться моего черепа.
Джереми споткнулся и уронил коробку. Шляпы разлетелись во всех направлениях.
Отлично.
— Спасибо за заботу, миссис Андерсон, — заговорила миссис Эймс, пока Джереми ползал по полу, подбирая бейсболки и разноцветные сомбреро, — но, мне кажется, Алексис не слишком по вкусу Шляпный день.
Вопрос закрыт. Миссис Эймс пошла к выходу из зала.
Миссис Андерсон развернулась ко мне.
— Что же мне делать с милой Алексис? — проговорила она, обводя взглядом спортзал. В ее голосе больше не было радости и энтузиазма. — Почему бы тебе…
Что угодно, только бы подальше от вас, миссис Андерсон.
— …не пойти помочь Пеппер?
Пеппер?!
— Так ведь она даже не в нашем классе, — запротестовала я.
Миссис Андерсон торжествовала.
— Дело в том, Алексис, что сегодня все девочки из группы поддержки пришли нам помочь. Так что иди, пожалуйста, к Пеппер и скажи, что с превеликой радостью сделаешь все, что она попросит.
С превеликой радостью? Я бы выразилась иначе.
— Опять криво, — заявила Пеппер.
Ее огненно-рыжие волосы были спрятаны за идиотским безразмерным малиновым беретом, но одна прядь выбилась и теперь закрывала ей левый глаз. Она злобно смотрела на меня правым.
Я сделала глубокий вдох.
— Пеппер. Плакат. Висит. Ровно. Честное слово.
Уже добрых пять минут мы занимались тем, что с двух сторон держали пластиковый плакат, на котором было написано «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ, ВЫПУСКНИКИ!», и каждый раз, когда мы были уже готовы его прибить, Пеппер делала шаг назад, осматривала его и заявляла, что он висит криво.
— Выглядит плохо, — заявила она.
— Так ты смотришь на него одним глазом, — ответила я, — поэтому у тебя нарушается зрительное восприятие.
Она фыркнула и недовольно закатила единственный видимый мне глаз.
Поясню: Пеппер Лэрд танцует в группе поддержки. Следовательно, она привыкла подпрыгивать на месте и стоять с поднятыми
