высших чинов полиции и прокуратуры. Как же они там оказались? Неужто все поголовно влюблены в театр? – Воропаев снова вонзился взглядом в Севин рот, но поскольку оттуда опять не донеслось ни звука, завершил свой монолог самостоятельно, без подсказки: – Вовсе нет! Причина в том, что посещение театра – это модно. Вот жёны этих деятелей и тянут за собой мужей, чтобы потом обсудить с подругами, где была, кого там видела, кто во что был одет, ну и далее по списку.
Впору было пожалеть о том, что выбрал такую никчёмную профессию. Ну можно ли добиться славы, развлекая публику, которой наплевать на Шекспира и на Кафку? Им лишь бы погундосить с подругами или принять стопаря на грудь в буфете. Но Севу все эти издержки массовой культуры ничуть не волновали, у него есть цель, и он готов её добиваться вопреки всему. Потому и спросил:
– И что же теперь делать?
Водопоев был предельно краток и довольно убедителен:
– Вот что я тебе скажу. Чтобы преуспеть в этом нашем мире, то есть чтобы получить желаемое, ты должен быть в струе, в тренде, как теперь говорят. А какое у нас самое модное заведение кроме ресторана «Пушкин»? Это «Бонбоньерка». Так что нечего раздумывать – иди туда!
За годы учёбы Сева побывал почти во всех московских театрах, благо студентов театральных вузов на спектакли пускали бесплатно – если были свободные места. Бывал и в «Бон-Боне» – такое название театр получил по имени своего отца-основателя и бессменного худрука Бориса Ивановича Бондаревского, в прошлом популярного актёра. Надоело ему быть послушной марионеткой в руках бездарных режиссёров, вот и решил основать собственный театр. Почему «Бон-Бон», а не «Бор-Бон» или хотя бы «Бурбон»? За это он должен поблагодарить своих учеников, которые и составили ядро театральной труппы – в знак уважения они называли мэтра Бонифацием, вроде бы такое имя было у какого-то из римских пап. На самом деле, всего пап Бонифациев было пятеро, если не считать антипапу с тем же именем, но он тут совершенно ни при чём.
«Ну что ж, пусть будет "Бонбоньерка"!» И хотя к концу этой объедаловки Сева изрядно поиздержался, он был вполне доволен результатом – успокаивало и то, что Водопоев изъявил готовность и впредь поддерживать Севу во всех начинаниях, если только не возникнет необходимость значительных финансовых вливаний. Судя по всему, за прошедшие четыре года Водопоев так и не сумел разбогатеть.
За время работы в «Бонбоньерке» Сева сыграл с десяток ролей, а ещё больше в кино, что совсем неудивительно – иной актёр норовит предложить своё прочтение роли, требует доработать диалоги, а Сева никогда не перечил режиссёру. Сказано «иди туда» – он пойдёт, пока не остановят. Текст роли знал назубок – ни малейшей отсебятины. И самое главное, брался за любую роль даже несмотря на то, что по своим внешним данным никак не соответствовал персонажу, если иметь в виду то, как видел его автор. В театре такое допустимо – там всё достаточно условно, да и выбор актёров не велик, а вот в кино совсем другое дело, там без внешнего сходства никак не обойтись, особенно если это историческая личность. Однако время съёмок ограничено, а тут под рукой актёр, готовый сыграть и Мальчиша-плохиша, и Черчилля, и Сталина, даже Белоснежку и всех семерых гномов, если бы возникла острая необходимость. Причём играл практически с листа, без репетиций – этим он напоминал актёров Голливуда, в арсенале которых есть несколько жестов и гримас, вот они и тасуют их, переходя из фильма в фильм. Понятно, что это не относится к звёздам первой величины вроде Роберта Де Ниро или Бреда Пита, но Севе Америка и Голливуд без надобности, ему вполне достаточно России.
Глава 3. Вверх по ступенькам
Вот все считают, что телега не может взлететь, даже если к ней приделать крылья, но Сева опроверг законы физики. Через десять лет после окончания школы-студии он был включён в состав Совета по культуре и стал вхож в святая святых московского Кремля, туда, где решается судьба страны. Такому карьерному взлёту можно только позавидовать… Но как?! Как такое удалось? Конечно, известны случаи, когда генералами становились в том же возрасте, однако ежу ясно, что без протекции не обошлось – кого-то тесть протолкнул на высокую должность, кого-то продвигали наверх, рассчитывая на то, что протеже станет орудием в закулисной борьбе между власть имущими. Однако у Севы тестя не было, да и какой из актёра борец, если не имеет права возразить даже режиссёру? А уж спорить с президентом на заседании Совета – это уже из области фантастики.
Впрочем, бывают исключения, хотя Совет тут как бы ни при чём. Когда Бонифаций попал в беду, оказавшись участником финансовой аферы, Сева решил ему помочь «по старой дружбе» – к тому времени у Севы уже был свой театр, но в память о светлых днях, когда работал в «Бонбоньерке», он просто обязан был что-то предпринять. На заседании Совета Сева не решился заговорить с президентом на эту тему – кто знает, как отнесутся к его просьбе остальные участники застолья? Ведь кто-то мог завидовать популярности «Бонбоньерки», а у кого-то мог некстати возникнуть вопрос: на какие доходы Бонифаций построил себе огромный загородный дом? Такие хоромы и жителям Рублёвки не по карману.
Так просто к президенту не подойдёшь, поэтому Сева заручился поддержкой его пресс-секретаря, который не раз вместе с женой бывал у них в театре. И вот, когда заседание закончилось и все потянулись к выходу из зала, президент сказал:
– А вас, Всеволод Степанович, я попрошу немного задержаться.
Тут-то Сева и получил возможность высказать всё, что наболело:
– Владим Владимыч! Что же это делается? Заслуженного человека, любимца публики хотят отдать под суд.
– Я так понимаю, вы Бондаревского имеете в виду.
– Ну да!
– Скверное дело! Глава Следственного комитета доложил, что он замазан по уши.
– Так ведь ни одной бумажки не подписывал. Злодеи провернули эту комбинацию за его спиной.
– В том-то и дело! Если бы не эта спина, у них бы ничего не получилось.
Сева уже отчаялся переубедить, а тут ещё пресс-секретарь показывает на часы, мол, пора заканчивать. Пришлось использовать последний, самый убойный аргумент:
– Владим Владимыч! Допустим, что бюджет государства мог в результате действий мошенников потерять тридцать, пусть даже сто миллионов рублей. Допустим! Однако потеря выдающейся личности, разрушение его театра нанесёт российской культуре невосполнимый ущерб, который во много крат больше упомянутой мною суммы.
Видимо, эта
