- Эй, тетка, полегче, ты ж его убьешь! - забеспокоился бригадир.
Он по опыту знал, что просто так людей не бьют, и осторожно спросил Настю, когда Карабин исчез в дверях:
- За что это ты его так?
- Эта мразина знает за что.
Все еще полыхающая Настя поправила сбившийся платок и заспешила на ферму - доить своих и Сашкиных коров. Кума с Федотычем ночью повезли Анюту в больницу. Злая ярость помаленьку улеглась, и она была рада, что не убила гада. Правильно дядька ей кричал, ведь могла и убить. Бог спас. Теперь она думала только об Анютке, и сердце ее стонало от боли и жалости. Бедный мой дитенок, страдалица ты безвинная, рыдала Настя в голос.
Поздно вечером Настя доила корову, когда в дверном проеме как тень встала кума. В сумерках Настя не видела ее лица, но сразу поняла: что-то нехорошее случилось.
- Я сейчас, Сашка, только молоко отнесу, - встревожилась она.
Бросила в сенцах ведро, молоко не процедила и поспешила за кумой. По дороге Сашка ей тихо рассказала: только что огородами вернулась с луга Анюта, вся истерзанная, платье исполосовано, лицо и руки в синяках.
- Ой, лихо мое! - вскричала Настя и крепко зажмурила глаза, чтобы не слышать, не видеть, не чуять. - Я его убью, прости Господи, сегодня же порешу, гада.
И это были не пустые угрозы, не сгоряча сорвавшиеся слова. Когда она увидела Анюту, свернувшуюся клубочком на топчане, поняла: не сможет ни спать, ни есть, ни пить, пока не отомстит душегубу.
Настя обняла ее, крепко прижала к себе и чувствовала, как под ее ладонью дрожит в лихорадочном ознобе худенькое плечо. Хотели с кумой напоить Анюту таблетками, что доктор давал, пускай бы заснула, забылась. Но не смогли разжать ей зубы. Что делать? Решили снова везти в больницу.
Настя долго шла рядом с подводой, увозившей Анюту на станцию. Чего греха таить, она думала, что видит свою крестницу в последний раз живою. Поэтому и не могла отстать до самой Козловки. А проводив их, направилась прямиком к школе... Было еще рано, но Настя знала, что не сможет сейчас ни прилечь, ни задремать до утра.
После того как свершилось правосудие и Настя вернулась на ферму, вокруг школы долго не стихала суматоха. Бригадир тут же побежал поглядеть, цел ли Петька, уж очень она его от души приложила. А два очевидца рассказывали сбежавшимся строителям:
- Вы такой цирк пропустили, мужики!
На другой день вечером, когда большинство строителей отправилось в клуб на танцы, Карабина сильно побили. Двое дубровских парней стерегли на крыльце школы, а двое других нашли Петьку в пустом классе и "поговорили". Его дружок вздумал заступиться, и ему здорово попало.
Прошел слух, что председатель Карп собирается Петьку Карабина посадить, уже и заявление написал в милицию. Еще не очухавшись от побоев, Карабин быстро собрался, даже расчет не взял. Когда он уходил утром, бригадир демонстративно повернулся к нему спиной и сплюнул вместо ответного "ну, бывай". И многие обитатели дубровской школы не пожелали проститься с Карабиным, сделали вид, что заняты, недосуг, не замечают его отбытия.
В последний раз его видели, когда он с мрачным видом сидел на обочине, поджидая попутку. Но вот его подобрал грузовик со щебнем - и Петька Карабин исчез из Дубровки навсегда.
6
После этого случая года три редко видели Анюту в деревне. То она в больнице, то из больницы выйдет, нигде не показывается. Копается у себя на огороде или пилит с матерью дрова. Стали даже ее забывать помаленьку.
Только старые ее подружки - Танюшка, Лизуня и Маша, когда наезжали летом к родне, все расспрашивали, где же теперь Анюта, в какой больнице и от чего ее все лечат. Как от чего, отвечали равнодушно местные, от помешательства в уме, дурочка она стала, форменная дурочка.
Потом Анюта стала приходить на ферму, помогать матери убираться. И доярки говорили, что ни одного дурацкого слова от нее не слыхали. О чем ни спросишь, отвечает со смыслом. Только источила ее болезнь, истаяла девка, почернела, на себя не похожа.
А кто говорил, что она не полная дурочка, только временами находят на нее помрачения. Бывает это чаще к весне. Молчаливая, тихая Анюта вдруг становится беспокойной, мечется по хате, бродит по двору, нигде не находит себе места. Трудно ей даже минутку на месте посидеть, что-то ей душно, что-то ее давит.
Мать совала ей в руки книжку. Она зачитается и успокоится понемножку. Свои книжки на этажерке все читаны-перечитаны, Анюта просила новых. А где их взять? Настя принесла с фермы "Справочник по животноводству". И что ж, Анюта очень полюбила этот справочник, каждый день читала. Иногда крестный добудет где-нибудь газету. И газета годилась. Вечерами Анюта долго читала вслух матери и Насте.
Пока был жив доктор Юрий Григорьевич, возили Анюту два-три раза в год к нему подлечиться. Умер доктор - не к кому стало возить. Новые врачи менялись часто, равнодушно говорили: везите ее в специальную больницу. Но мать и слышать не хотела; пока я жива, говорила, в Бушмановку ее не отдам, там люди мрут как мухи.
Вскоре нашлось и новое лекарство от Анютиных "затмений". Как-то весной Настя первая заметила, что с девкой неладно: на печке ей лежать страшно, потолок давит, в хате душно. То и дело выскакивала она в сенцы, ночами бродила по двору, не давала матери спокойно спать. Утром кума жаловалась:
- За ночь раз пять выглядывала в окошко, где она там скитается. А то уйдет к речке да сунется под лед, с нее станется. Нету мне покою, Настя, хоть бы до пенсии как дотянуть.
Настя жалела подругу, но еще жальче была ей Анютка. И решила она взять ее с собой на базар в Гобики. Все-таки бедной девке маленькая радость. Сашка сначала не хотела пускать: не дойдет она, туда десять, обратно десять километров. И правда, горько было глядеть на Анюту: она уже три дня не ела, не спала - за что только душенька ее цеплялась!
Но так загорелось ей идти с Настей в Гобики, что мать не удержала. Собрались и пошли. Шагать было весело и легко. Дороги еще не раскисли, весна только собиралась как следует грянуть. Солнце припекало жарко, и в кустах подавали голоса очнувшиеся птахи. Анюта и крестная с улыбкой переглядывались - надо же, запиликали, защебетали ранние певуньи. А какой вкусный запах талого снега разносил по полям ветерок.
Не заметили, как добежали до Гобиков, побродили по базару, кой-чего купили. Анюта в поселке притихла, на базаре жалась к крестной, боялась большой толпы, как бы не затоптали. Но как только очутились снова на пустынной дороге, она повеселела. По сторонам тянулись поля, снег на них заголубел и чуть тронулся под жарким солнцем. За полями свинцовые полоски леса.
Здесь Анюта чувствовала себя как дома. Настя ее не узнавала: летит как вихрь, щеки горят, и глаза сделались живыми, лучистыми, как у прежней, здоровой Анюты.
- Нюрка, ты меня загнала, я за тобой не поспеваю! - ругалась Настя.
Анюта смеялась и чуть сбавляла ход. Ей нравилось шагать быстро-быстро, чтобы ветер в ушах посвистывал. Ноги устали, а на сердце весело. Она даже попробовала песни петь, да крестная не позволила: нельзя на ветру, простынешь.
- Ты мне лучше расскажи, Анют, чего ты мамке по ночам спать на даешь. Сегодня ночью бродила по двору и сама с собой разговаривала.
- Я не сама с собой, а с ними разговаривала, - просто объяснила Анюта.
- С кем это с ними? - растерялась Настя.
И вовсе не на пустом дворе и огороде бродила по ночам Анюта. А ходила она вокруг того места, где стоял их дом. Для кого-то он давно сгорел дотла, а ей видится как наяву. По ночам уютно светятся его окошки, и за столом сидят-посиживают все они, пьют чай, разговаривают. И Анюте так хочется к ним, в обжитый, дорогой мирок. Но они ее не пускают: рано еще, тебе жить да жить, Нюта, поживи, не торопись, жить, несмотря ни на что, все равно хорошо.
- А Божа мой! - ахнула про себя Настя, услыхав такое. - А Боже ж ты мой!
Проваливаясь в ноздреватом снегу, Анюта вдруг свернула на обочину, обняла березку и прильнула к ней щекой. Она давно заприметила эти березки, они срослись по две, по три, молоденькие, беленькие, как барышни. Почему у них теплая кора, даже зимой, и пахнет летом?
Но Настя снова разворчалась: вот, промочит ноги, снова загремит в больницу, знала бы - никогда б не взяла ее с собой на базар. И Анюта ей клятвенно обещала не заболеть. Так ей захотелось пройти этой дорогой весной, когда ее березки оденутся; и летом пройти, и осенью.
Вернулись домой еще засветло. Анюта - счастливая, опьяневшая от весеннего лесного воздуха. Настя еле себя донесла.
- Вот погляди ты на нее! - говорила она куме, рухнув на лавку. - Она бы сейчас еще до Мокрого сбежала и обратно, а ты боялась, не дойдет, это я еле доползла.
Весело поужинали все вместе. Даже крестный слез с печки, хотя до этого три дня не подымался и хворал. Анюта проспала всю ночь как убитая. А утром побежала на ферму и помогла матери убраться.
- Крестная, когда опять на базар пойдем? - спрашивала она.
- Я еще от прошлого базара не отошла, а ты меня снова гонишь, - стонала Настя. - Если и пойдем, то через месяц, не раньше.
