- Простите, а вы не Алексей Осипович Черняевский?
Теперь гость с удивлением и интересом посмотрел на хозяина дома.
- Да, верно. Как вы догадались? И откуда вы знаете мое имя?
- Из писем Ашрафа. Он всегда пишет о вас. Ведь это я обучил его самой первой грамоте. Теперь он ваш ученик.
- Какой Ашраф? Ашраф из Гейтепе? Конечно! Как же я сразу не сопоставил!
- Да. Это наш Ашраф.
- Очень хорошо я его знаю. Один из наших лучших учеников. Знаете что, Ахмед, если это вы учили Ашрафа, то, значит, и другие ваши ребята должны быть не хуже. Как говорится в вашем народе, если больной сам выздоравливает, то и врачу легче. Вы должны мне помочь. Я мог бы записать несколько ваших ребят, а потом и увезти в Гори учиться?
Ахмед задумался, словно вспоминал всех мальчиков села, пересчитывал их про себя, соображал и прикидывал.
- Да, если согласятся родители, то человек шесть наберется таких, которые могли бы поехать.
- То есть вы хотите сказать, что найдутся родители, которые будут противиться? Разве они враги своим детям?
- Подите поговорите с ними. Горе нашей нации в том, что нас все, кому не лень, били по голове, и мы сделались недоверчивыми. Это наше большое несчастье. Кроме того, разве вы не знаете наших молл?
- Они ведь тоже считаются просветителями народа...
- Конечно. Среди них есть и умные люди, но только не в нашем селе. Они просвещают на свой манер и не хотят, чтобы в селе оказался хотя бы один по-настоящему просвещенный человек. В прошлом году здесь была целая заваруха.
- Из-за чего?
- Да все из-за того же Ашрафа. Отец-то решился его отпустить, но молла Садых поднял такой шум!.. При всем честном народе назвал его нечестивцем, да и меня заодно обругал. Ты, говорит, виноват, что дети убегают от уроков моллы.
- Значит, в вашем селе есть духовная школа?
- Есть.
- Очень интересно. Неплохо было бы завтра туда наведаться.
- Не советую.
- Неужели боитесь?
Они настолько увлеклись разговором, что не слышали, как Иван Филиппыч рубил дрова, раздувал самовар и как он уже готовый самовар внес в комнату. Он подождал некоторое время, боясь нарушить оживленный разговор господ, но, видя, что разговор этот может не кончиться до утра, откашлялся и громко провозгласил:
- Алексей Осипович, пожалуйте чай пить, самовар на столе.
Алексей Осипович поспешно вынул из кармана часы на толстой серебряной цепочке, откинул, нажав на кнопку, крышку и покачал головой.
- Да, извините нас, Иван Филинпыч, заговорились.
- Так и ночь цройдет. А завтра снова в дорогу. Чаю допьем - и на покой. Успеем еще отдохнуть.
Уселись за стол, на котором кроме самовара Ахмед соорудил на скорую руку кое-какой ужин. В чашках задымился душистый чай.
- Народ еще не переехал на эйлаг?
- Пока нет, но не нынче-завтра двинутся.
- Значит, все люди пока в селе?
- Некоторые семьи переехали уже в лес, на хутора.
- Иван Филиппыч, ругайтесь не ругайтесь, но мы останемся здесь дня на два.
- Мне что? Сами же торопились в Тифлис.
- Торопился, а теперь передумал.
- Дело хозяйское, вам виднее.
- Да что же вы не садитесь с нами ужинать?
Иван Филиппыч не заставил просить себя дважды. Он шумно пододвинул табуретку к столу. Задымилась и его чашка. Он не ждал, пока чай остынет, не отхлебывал, обжигаясь, через край: половину чая он вылил в блюдце и, подняв его на растопыренных пальцах и шумно дуя, стал схлебывать горячий напиток. Прежде чем поднять блюдце к губам, он расправил усы, чтобы не мешались. Руку с блюдцем облокотил на стол. Одним словом, пил обстоятельно и с чувством. Только успел Иван Филиппыч схлебнуть первое блюдце и потянулся было опять за чаем, как в селе затрещали выстрелы и залаяли собаки.
Ахмед, как видно привыкший к подобным вещам, не повел и бровью, не отнял чашки ото рта. Успокоил он и гостей:
- Не волнуйтесь. Наверно, гоняются за лисой или каким-нибудь другим зверем.
Однако выстрелы затрещали снова. Причем одни выстрелы трещали дальше, другие ближе, похоже было на перестрелку. Да и собаки лаяли все ожесточеннее.
- Не грабят ли чей-нибудь дом? - Ахмед оставил наконец чай и потянулся к ружью. Вышли на веранду и стали прислушиваться.
Шум доносился с нижней части села и заметно перемещался к берегу Куры. Снова временами трещали выстрелы. Вдруг ярко вспыхнуло пламя, загорелись скирды сена. Они пылали дружно и бесшумно в тихой безветренной темноте. Слышались также ржанье коней, топот подков, непонятные крики.
- Что же случилось? - встревожено спросил Алексей Осипович.
- Скирды горят.
- Это и я вижу, но чьи скирды, почему горят?
- Похоже, что это у Джахандар-аги. Да и выстрелы слышались оттуда.
- Воры не стали бы зажигать сено, зачем?
- Не похоже на воров. Тут пахнет кровной местью, враждой. У нас, как вы знаете, это не в диковинку.
4
Джахандар-ага укладывался спать, когда окно засветилось ярко-красным отсветом близкого пожара, а вбежавший слуга подтвердил, что кто-то поджег стог сена.
Джахандар-ага мгновенно потушил лампу. К дверям он не бросился. Он хорошо знал, что враги в таких случаях ждут, затаившись в темноте, когда кто-нибудь выскочит из дома на освещенное место.
Схватив винтовку, Джахандар-ага выскользнул в окно на противоположную пожару сторону дома. Вдоль забора из колючек прокрался к навесу, спрятался за столбом. Прислушавшись к лаю собак, соображая, на каком расстоянии могут находиться нарушители ночного спокойствия, он поднял винтовку и выстрелил в темноту. Тотчас темнота осветилась красноватой вспышкой и звуком выстрела. Джахандар-ага хотел пальнуть еще, но собачий лай начал быстро перемещаться в сторону реки: неведомый враг бежал.
- Не пускайте его, отрезайте его от берега! - крикнул Джахандар-ага.
Слуги, схватывая на ходу что попало под руку, бросились со двора. Таптыг вскочил на коня и поскакал вслед за ними.
Собаки гнали сначала, заворачивая как будто к середине села, потом повернули обратно к горящему стогу. Как видно, они окружили беглеца, и тот метался в растерянности. Джахандар-ага даже надеялся, не выгонят ли псы врага на освещенное пожаром место, и приготовился выстрелить, но чужой конь фыркнул в темноте и, бешено прянув, прорвался через кольцо собак и ускакал к берегу Куры на этот раз безвозвратно.
Джахандар-ага выстрелил еще два раза в предполагаемом направлении погони, но стрелять было опасно: слуги теперь были там же и можно убить своего. Таптыг, может быть, успел даже обскакать того человека и оказаться между ним и Курой.
По поведению своих собак Джахандар-ага видел всю картину погони, как днем. Вот собаки резко остановились перед обрывом, и в воду что-то тяжело шлепнулось. То ли незваный гость утонет, то ли ему удастся переплыть ночную реку. Вскоре шум утих. Джахандар-ага опустил винтовку и тяжелыми шагами проскрипел по ступенькам лестницы, вошел в дом. Он не взглянул на Мелек, притаившуюся на веранде и тревожно следившую за происходящим. Бросив винтовку на тахту, Джахандар-ага позвал ее:
- Иди зажги лампу, а сама уходи в другую комнату. Я хочу побыть один.
Незаметно рассеялся по комнате жидкий свет, и еще более незаметно, словно растаяв на этом свету, как растаяла темнота по углам, исчезла за дверью Мелек.
Джахандар-ага скрутил папиросу, закурил и задумался. Он ходил из угла в угол. Комната быстро заполнялась сизым дымом.
"Интересно, кто это задумал меня прощупать? - размышлял Джахандар-ага. - Не похоже на несмышленых парней, не похоже и на воров. Вор незаметно пробрался бы в хлев или на конюшню. Зачем ему поджигать стог. Нет, это кто-то решил мстить мне. Но кто и за что? Может, это тот парень, у которого Шамхал похитил сестру? Но едва ли он осмелился бы на это. В своем селе все знают, что значит задеть Джахандар-агу. Разве сыну лодочника Годжи надоело жить, что он мог позволить себе такую дерзость? Самое большее, на что он мог осмелиться, - поджечь сено, чтобы насолить мне. Но ведь тот человек стрелял. И не первый раз. До этого он стрелял в Салатын. И стрелял тогда, когда Шамхал не совершил еще своего мальчишеского поступка. Нет, тут иное. Тут пахнет не тем".
С удивлением Джахандар-ага вспомнил, что Мелек до сих пор ни разу не заикнулась о своем бывшем муже: есть ли он у нее, был ли, где он, каков? Да и сам Джахандар-ага ни разу ее о нем не спросил. Как это случилось, что Джахандар-ага забыл, что теперь у него может оказаться озлобленный и беспощадный враг?
"Так оно, конечно, и есть. В своем селе, - думал Джахандар-ага, никто бы не осмелился не только становиться мне поперек пути, но даже пройти без разрешения мимо моего дома. Это был чужой человек, не знакомый еще со мной, не знающий еще, что значит поднять руку на Джахандар-агу. Ну ничего, будет знать, мы ему растолкуем".
Собаки затихли по всему селу. Слуги возвратились домой. Джахандар-ага ждал, что с минуты на минуту откроется дверь комнаты и Таптыг придет рассказать, что там такое было. Действительно, Таптыг, возвратившийся позже других, хотя и был на коне, успел уже коня привязать и теперь появился на пороге комнаты.
