у соседей на комоде стояли две куклы в индийских народных костюмах, так что про Индию мы все знали.
Мечтать найти клад или откопать Хоттабыча — за это можно было и в психбольницу загреметь, если попытаться сделать это в жизни, а не в библиотеке. В психбольнице ты получишь диагноз на всю жизнь и лечение инсулиновым шоком. Страшное зрелище — инсулиновый шок, нам показывали на практике в институте.
Однажды я нашла на пляже на Обском море камень с дыркой размером с копейку, повесила на цепочку и на шее носила. Это же куриный бог — на удачу, как пятак под пяткой. На первой же медкомиссии меня послали к психиатру с этим камнем на шее. В то время нельзя было быть странным, хотя потом союз развалили именно нестранные, комсомольцы и коммунисты.
У психиатрической бригады нет ручек в салоне автомобиля. Пациент не сможет сам открыть дверь и выпрыгнуть из машины на ходу. Ручку носит фельдшер в кармане. Надо мне тоже снять ручки с окон. В новой квартире слишком большие окна, слишком низкий подоконник, даже для взрослого. Окна выходят на запад, и бывает такой шторм, что сдует и улетишь вместе с камерой. Поэтому мы не распахиваем окна, открываем только на проветривание. Окно в Европу.
Глава 66. Про мать и дочь
Был такой вызов, который размазывал любого из врачей на несколько часов, после которого руки тряслись. Такая «сорокопятка» на бульваре Строителей. Там жила семья: мать и дочь. Дочь была помешана на уходе за «мамочкой», даже бросила ради этого работу, женихов, друзей, перестала смотреть на себя в зеркало, хотя мамочка еще была довольно шустра и лет ей было не больше 70. В общем, мама с утра и до вечера твердила, что сегодня, вот-вот, умрет, причем она выдумала слово «уйду», с этим просыпалась, с этим засыпала и храпела на весь дом.
А потом требовала вызвать скорую, раз пять подряд. И тут она строила тупик для скорой. Первая скорая ее не удовлетворяла, потому что через 20 минут давление еще выше стало, 150, а для нее это смертельно, потому что это ее особенность. Вторая скорая, третья, а потом уже по алгоритму обязательная госпитализация, а она не поедет ни за что и расписываться не будет, не будет, и все. И так каждый день. И дочь уже в слезах умоляет «сделать хоть что-нибудь». Я видела, что она и страдает за старуху, потому что верит в старухины страдания, и страдает из-за того, что та ей покою днем и ночью не дает, и что перед скорой извиняться приходится, и что замуж так и не вышла, и вообще за весь мировой бардак.
Но видели бы вы, как эта же дочь разъярилась, когда я ей сказала, что тут скорой делать нечего, подумаешь, давление 140, у нее это каждый день бывает, пора привыкнуть, пить таблетки. Выступила единым фронтом, как цепной пес, вполне искренне, как «путинские бабки». Да, они еще придумали, что у старухи вообще на все аллергия. Старуха лежала, жирела, а дочь трепетала. Никто из них не был плохой. Это была пищевая цепочка.
Ни одна из них не могла выйти из-под контроля, заниматься своей судьбой.
Но у человека немного выбора. Обычно три пути: уйти, остаться или умереть сразу. Поэтому все так сложно.
Из этой пищевой цепочки «мать и дочь» по логике первой должна была умереть дочь как слабейшее звено. Она и умерла первой, от онкологии. Не помню, что дальше было с этой старухой, но скорую она больше не вызывала и об аллергии не вспоминала. Вообще забыли о ней все.
Так вот — про морг. Как студенты падают в обморок в морге и бросают мединститут. Это раньше, при царе, студентов сразу вели на вскрытие в морг, а сейчас обучение щадящее. Есть предмет «анатомия» на первом курсе. Там изучают кости и другие детали. Чистые, промытые, много раз побывавшие в руках студентов человеческие кости с отверстиями для сосудов, бугорками и бугристостями лежат в учебной комнате. Еще иногда дежурные приносят на носилках из подвала части тел. Они серого цвета, похожи на мокрые мумии, только жировые ткани остаются желтыми. В подвале их хранят в больших ваннах с растворами с очень едким запахом, который не дает им портиться. Анатомия — очень сложный предмет, много зубрежки, латинских названий, два года сплошных мучений для студента института.
А собственно морг, где вскрывают трупы людей, определяют причину смерти, появляется на последних курсах. Когда уже поздно отказываться от мединститута. Ведь ты сдал анатомию, четыре сессии, два года каторги, черт побери!
Да, морг вызывает ужасные чувства, целую смесь. Привыкнуть к нему невозможно. В морге стоят такие белые столы, как обычные ванны с отверстием для слива, наверное, и пробка есть на цепочке. И над столом смеситель с водой и душевым шлангом. Только края у этой ванны невысокие, сантиметров пять, поэтому и называется «стол». Для меня амой большой загадкой всегда было: куда потом попадает эта жидкость из ванны-стола? Впрочем, наверное, как-то это все устроено.
Старые преподаватели в морге, кажется, только потому и не бросают это дело, что у них есть возможность постоянно общаться со студентами, молодыми, живыми и свежими. Это отвлекает от той работы, которая, как и любая другая работа, становится рутиной.
Первый урок всегда посвящен этике. Вот лежит на столе-ванне голый труп на спине. Это еще почти человек. Он вчера был живой. Мы не знаем, может быть, он еще и сейчас что-то слышит. Поэтому надо вести себя в зале прилично, не орать, не смеяться, не шутить над ним, не дергать за руки, не делать селфи, даже истерически. А теперь, не торопясь, осматриваем его детально, сантиметр за сантиметром, заглядывая в каждое отверстие и записывая все в протокол. Вот синяк на запястье — след от наручников, вот ссадины — следы сопротивления при изнасиловании, вот странная татуировка. И так далее.
А теперь берем обычный скальпель и делаем разрез от подбородка до лонной кости. Кто хочет сделать разрез?
Вот тут уже появляется студент, который хочет и будет все делать сам за всю группу. Обычно такой всегда один на группу. Никого не заставляют делать это насильно, можно только смотреть, а потом сдать экзамен или получить автомат, если не было пропусков.
Запах, конечно, в морге ужасный, и ничего с ним сделать
