А тебе сообщили дату?
— Увы, снова нет. Измором меня берут, чтобы ещё и от любопытства распирало.
Через неделю мужчин в городе осталось совсем мало, и тогда пришла пора мобилизации женщин. Их отправляли и на трудовые вахты, и, что удивительно, на военные сборы. Теперь уже попробовали негодовать бабушки, на которых оставляли детей от мала до велика, но на их старческое брюзжание никто особого внимания не обратил. Их тоже мобилизовали и выдали задание вязать, шить, мыть, чтобы были заняты.
I
Наив очень переживал за распределение Веар, но ей по-прежнему не приходил вызов в оплот. Ждали, гадали, не могли понять, почему о ней забыли, но решили сами не высовываться. Оказалось, что на новой работе не действуют никакие трудовые законы и социальные льготы. Рабочий день длился столько, сколько требовалось для выполнения рабочего задания, хоть до ночи. На складе обмундирования Наиву приходилось грузить огромные тюки с военной формой и рабочими комбинезонами, хорошо хоть лёгкие. Он так выматывался за день, что к вечеру еле-еле домой приползал. Выходной давали максимум один в неделю, и то если начальство решит, что можно. Работяги в одинаковых серых робах друг с другом практически не общались — не до того. Лозунг «Всё для защиты, всё для будущего» во всю стену и зоркие взгляды улыбчивых людей в чёрном помогали поддерживать моральный дух строителей идеального общества.
«Мы сделаем всё, чтобы как можно скорее вернуться к нормальной привычной жизни. Чтобы семьи воссоединились, чтобы люди смогли больше отдыхать и развлекаться. Для этого все мы, не жалея сил и жизней, будем работать над защитой страны от всех возможных видов нападения и угроз», — твердили с телеэкранов упитанные лица, которые вряд ли таскали тюки или копали землю в свободное от телешоу время. С распределением и перераспределением человеческих потоков справились за месяц — одних увезли, других пристроили к делу по месту. Город стал странным: в основном он состоял из женщин, бабушек, детей в одинаковой школьной форме и военных патрулей. Команды ловцов регулярно приезжали за животными, оставшимися без присмотра, и увозили несчастных бывших любимцев в неизвестном направлении. Вечерами не было пьяных песен под окнами, мимо урн практически не бросали мусор, никто не гадил в лифтах. Стало по-настоящему скучно. В сети все жаловались, что на работе кормят ужасно, «кормом», а не едой, поэтому удовольствием стало «пожрать домашней еды». Фотографии домашней стряпни заполонили сеть, заняв место бывших голых поп и популярных туристических локаций. Из регионов ничего не писали, но слали смайлики с зелёными блюющими и красными гневными рожицами.
Наконец сняли ограничение на передвижение внутри своего населённого пункта — разрешили ездить по городу. Понемногу открывались парки, магазины, кинотеатры. На мобилизационную карту начисляли «всем поровну» грошей в месяц, чтобы хватало на еду, одежду, коммуналку и на мороженое. Небольшую их часть гасили в счёт долгов, накопленных за время безработного сидения. Никакого учёта предыдущих накоплений и обещанной когда-то конвертации к предыдущим деньгам 1:1 не произошло. Теперь все были должны. Люди возмущённо шептались и переглядывались, но говорить об этом вслух боялись.
Жизнь как будто налаживалась, и об опасном внушающем излучении напоминали только затянутые фольгой окна, бесконечно вращающиеся из-за включённого света электрические счётчики и мода на дурацкую одежду из фольги. Все шуршали, блестели, потели и терпели.
Наив и Веар поехали к маме и признались, что она скоро станет бабушкой. Мама очень старалась сделать радостный вид, но на прощание больно, до синяка, ущипнула сына за руку.
— Святая женщина твоя мама! — сказала Веар, когда они вышли на улицу. — Я бы на её месте орала как резаная что мы последние идиоты, а она… Кремень, а не женщина!
— Ага. Особенно после нашего ответа «не знаем» на вопрос: «И как вы теперь жить будете?» — ответил Наив и потёр больное место.
На другой день всем сообщили: «Понимая свою ответственность за подрастающее поколение, оставленное на время трудовых и военных подвигов без внимания родителей; осознавая, как сложно растить детей в неполных семьях и как важно обеспечить формирование многогранной личности гражданина идеальной страны будущего, государство решило запустить программу “Счастливое детство”. Теперь школьники и студенты будут находиться в учебных заведениях полный день, делать там домашние задания, вместе гулять и уделять больше времени патриотическому воспитанию. Повышается значимость попечительской службы, которая обязана неуклонно следить за обеспечением детей должным вниманием и воспитанием. Все дети, постоянно или временно оставшиеся без родителей и опекунов, будут направляться в специализированные интернаты повышенной комфортности. Не обойдены вниманием и будущие граждане страны. Все беременные женщины будут на время вынашивания ребёнка направляться в места наибольшего благоприятствования для будущей матери и ребёнка, где они будут находиться в экранированных помещениях в условиях санаторно-курортного режима и усиленного питания под неусыпным мониторингом медицинского персонала. Именно эта мера позволит уберечь их от посягательства врагов, обеспечить рождение здоровых детей, а значит, счастливого будущего страны!»
И сразу следом Веар вызвали в оплот. Наив проводил её до самого входа — теперь было можно. Во дворе уже ждал новенький микроавтобус. Они обнялись, и Веар прошептала ему на ухо:
— Уходи, не смотри, как меня будут увозить. Уходи домой! Иначе я сорвусь, выломаю эту чёртову дверь и убегу!
— Я что-то придумаю. Я обязан что-то придумать! Береги себя! — ответил он.
— Мы обязательно встретимся! — сказала Веар, вырвалась из его объятий и вошла в оплот.
Наив послушался, поднялся в квартиру и даже в окно не стал смотреть, чтобы не было искушения в него следом выйти. Вечером Веар написала, что её на поезде отправят к морю, что с ними обращаются очень хорошо и что все девчонки ревут, а она нет. Старается не плакать.
II
Мама ждала его, смотрела в окно, отодвинув фольгу. Наив шёл к ней с тяжёлым сердцем. Шёл просто потому, что если он сейчас с кем-то не поговорит, то… не знает, что сделает! Она обняла его и молчала. Говорить оказалось совсем и не нужно — и так всё ясно. Наива вдруг потянуло в сон, он лёг на диван и проспал почти два часа. Проснулся от запаха ванили и свежего пирога.
— Проснулся, чудище моё? Пойдём хоть чаем тебя напою, а то совсем отощал! В чём душа-то держится! — сказала мама так, как умеют говорить только мамы — те, кто любит нас просто за то, что мы есть, и слабыми, и больными, и раздавленными.
Наив уплетал яблочный
