Жизнь казалось устоялась... пока в поле ее "надсмотра" не попали театры. Что-то зашевелилось в ней, пробудилось... юношеская неудовлетворенность снова сталкивала к романтике... она стала завидовать богемным актрисам, выкраивающим копейки на воротник, но готовым пропадать день и ночь в своем любимом театре...
она, побывав на банкетах после премьер, стала приглядываться к звездам...
приглядываться только -- не примериваться... она завидовала их беспечной речи, свободе общения, простоте выражения желаний... она презирала середнячков, подобострастных и подстраивающихся, ненавидела независимых толкователей собственных идей, которые не понимали, что есть слово "нельзя" -- и все! Нельзя! Не пойдет. Не состоится. Не увидит света. Не будет выпущено. Не... и она завидовала им, потому что они так верили в то, что говорили сами и придумывали сами. Она же произносила то, что нужно и так, как нужно...
В это самое время появился Павел Васильевич. Этот ее поразил тем, что на сцене у него все было вкусно и ловко -- не придерешься... она у него приняла уже три спектакля и всегда могла ими козырнуть: "А у меня!... " И билетики у нее просили достать на эти спектакли.... после третьей премьеры все и началось... Пал Силыч был в ударе! Спектакль получился, банкет удался, машину она отпустила -- зачем шоферу знать, когда она уйдет из театра. Ушла она поздно. Под утро. Сначала Павел Васильевич провожал ее домой по ночному городу -- она жила недалеко в центре, потом они вернулись в театр -- он обещал ей сказочное зрелище: пустой зал с горящим на сцене дежурным светом, голоса из портьер, шорохи закулисных дебрей, отсветы по потолку в старом кабинете от проезжающих по проспекту машин, когда сидишь на старом кожаном видавшем немало диване и смотришь вверх мимо старинной хрустальной люстры...
Она даже сама не поняла, как это случилось... Толи давно не было, больше полугода, наверное, она соскучилась по мужской ласке, или просто забыла, что замужем -- пили долго и крепко...
И вдруг она затосковала. Именно после этого. Она всегда мечтала быть на виду, наверху... она тащила мужа, но его верх был -- верхом волны в шторм, а выпивать он любил в кругу друзей и не на виду... Павел Васильевич другое дело -- он честолюбив и способен на многое, еще молод и уже заявил о себе -она может, толкая его, взлететь высоко. Она мечтала о театре? Она будет не только в нем -- над ним! И, если она не формулировала этого так цинично откровенно, то несомненно именно так думала или, вернее, подразумевала, сойдясь с ним... он ради карьеры будет слушаться, а она знает, как рулить. Она уже знала очень многие рычаги и кнопки. Она уже стала номенклатурой, потому что умела ими управлять, а эти рычаги и кнопки приведут в движение любой механизм -- главное, уметь управлять ими -- посредниками! Наука управления. Управленческий аппарат. Руководящая роль...
Надежда Петровна готова была пожертвовать всем ради своих амбиций. Она чувствовала, как всякий хищник, ту единственную секунду необходимую для прыжка, когда охота наверняка будет удачной!
Никто теперь не мог ей помешать в этом -- она любого могла убрать с пути. Автора, друга Павла Васильевича, она сумела нейтрализовать. Он досаждал ей, и она пока не могла точно сформулировать, чем. Пока надо было его отодвинуть, использовать и отодвинуть -- она это сделала. Но неожиданным препятствием оказался сам П. В. Вот этого она не ожидала и очень огорчилась. Но не в ее правилах было отступать
-- надо было понять, кто виноват, а там: "если враг не сдается -- его уничтожают! " Это же тоже не ее выдумка -- это писатель вывел такую формулу... здорово! Она ею непременно должна воспользоваться!..
Автор не знал ее настолько - он решал проще. Это что же: он должен идти к ней в дом и присутствовать при сцене.... то ли "Иван Грозный убивает своего сына", то ли "Не ждали"?.. сюжеты переполняли его... только одного он не мог представить: как войти в ее дом! Зачем? Что общего у него с ней?! И вообще -- с какой стати Пал Силыч его впутывает в свои дела... он никогда не знал границы, этот друг-режиссер... не знал меры, совместимости, и понятие "неудобно" -- это не для него. Где сцена? Где жизнь? Все вместе. Впремешку. Удобно все, что хорошо ему! Нет. В дом к ней он не пойдет. В нейтральном месте встречаться и говорить на громких тонах -- а так будет, он знал, - это уж и вовсе глупо. Чтобы потом слухи ползли по городу? Все все видят и слышат... а Павел Васильевич просто с ума сходил...
- Слушай, Паша, а ведь она права! Не в том, кто лучше, кто хуже
-- это извини... но с какой стати ей на вторых ролях-то... никакая баба не захочет... а тут еще, ты уж извини, "партия, наш рулевой", - нет. Я вас мирить или приспосабливать друг к другу не буду -- как хочешь... у них своя мораль... своя идеология...
- Какая мораль? Какая идеология?
- Я не мастер критиковать правящую.... Мммм... это все... - он покрутил рукой в воздухе, чтобы не произносить слова...
- Ну, и что же мне делать...
- Совета спрашиваешь, или интересуешься моим мнением?
- Мнением...
- Ты так легко женщин меняешь. Тебе в самый раз это сделать именно сейчас...
- Шутишь...
- Нет. И постарайся найти б/п...
- Ты никогда не был пошляком, Ав...
- Сейчас тем более... посиди в зале... ты же это всегда делаешь на своих постановках... посиди в зале.... один.... и посмотри на все, что происходит из зала, а не со сцены... как ты это умеешь... может быть, я не прав... тебе что-то другое стало дороже... и еще оглянись назад... там тоже женщина, которую ты сам выбирал...
- Как я устал. -- Павел Васильевич не стеснялся быть самим собой, может быть, лишь перед одним человеком на свете, и именно поэтому так ждал от этого разговора какого-то магического результата...
- За все платить надо.
- Верно. Давай напьемся? Девок подцепим... надо как-то прервать эту полосу... схожу с ума...
- Нет.
- Свинья ты. Тебе есть куда идти...
- Перестань... ты за юбкой никогда человека рассмотреть не мог...
есть ведь люди -- коллекционеры по натуре. Я не из них. Извини. Домой он спешил так, словно у него кончалась увольнительная. Татьяна, взглянув на него, сразу спросила:
- Новую пьесу разрабатывали с другом?
- Таня! Он бросился перед ней на колени, обхватил ее руками и ничего не говорил -- только крутил головой, будто втискиваясь в нее, чтобы совсем спрятаться от мира...
- Ревнуешь... к прошлому? К тому, что было? - Спросила она и наклонилась над ним. Он поднял лицо и долго смотрел в ее глаза.
- Нет! Я об этом никогда не думал. Это... это откуда-то из другого мира... если бы ты была безгрешной, это бы была не ты... да и кто сказал, что такое грех... я не судья... ты... ты самая... ты самая во всем... Таня!
- А я бы хотела... - пауза была долгой, безысходной...
- Чего? -- Он не выдержал. Отодвинулся от нее, чтобы лучше рассмотреть, и стал подниматься...
- Отделиться от прошлого... уехать, может быть, далеко... но от него разве уедешь... и ты захочешь ли за мной тащиться... тебе нужны медные трубы... ты... ты другой...
- Мне? Медные трубы?
- Не спорь. Блестящие. Ослепительные. Только, может быть, ты заметишь на них и мое отражение...
- Ты слишком умная для меня. Я ведь живу чувствами. Даже сюжет ведет не расчет, а чувство... а ты знаешь секрет понимания, как твои образы воспримет чужой глаз и мозг... ты умеешь рассчитать это... перспективу... я преклоняюсь перед тобой... обожаю тебя... и боюсь...
- Меня???
- Нет. Всех, кто вокруг тебя. Хищников... раньше не боялся... а как стал не один... боюсь... они могут разлучить нас... это все глубже внедряется в меня...
- Дурачок... помнишь: "Они любили друг друга так долго и нежно, а в мире ином друг друга они не узнали"... или что-то вроде этого... не бойся... это же очень просто: отнять можно только то, что снаружи... другое - никому не удавалось... я не могу тебе запретить ничего... и советовать не хочу... не потому... что... но, знаешь, что... не ходи больше к Пал Силычу... нет, нет, не потому, что ты, может, подумал... и то, что я тебе скажу тоже не потому, что я тебя очень люблю. Очень. Навсегда. Я это знаю... просто... это правда: не теряй на него время. Он мужик хороший... но это не для тебя... ты больше весишь, понимаешь, не теряй время... не знаю, зачем и куда торопиться, но... тебе, вообще, никто не нужен... может, только твой Сукин... но ему тоже никто не нужен... штучным -- никто не нужен... и не бойся... страх ржавит сердце...
в словах потом вылезет... а за меня не бойся... я умею верить... и прощать умею... - она положила свою ладошку ему на щеку... большой палец спрятался за мочку его уха, от взгляда зеленых влажных глаз становилось необъяснимо легко... и он вдруг почувствовал, что они плывут, плывут над всем этим миром, и он далеко внизу все мельче, мельче... сливаются все предметы и становятся плоскими, и шум уже не долетает, а это разноцветное лоскутное одеяло, образовавшееся у них на глазах, уже притягивает совсем по-другому, как мягкий теплый ковер, на который хочется опуститься... вместе... утонуть совсем друг в друге... и он почувствал, что теряет равновесие, уткнулся лицом в ее рыжую гриву, вдохнул ее запах... глубоко... еще...
