- Без утюга нельзя в хозяйстве, - сказал Самойленко, краснея от того, что Лаевский говорит с ним так откровенно о знакомой даме" [С.7; 356].
Немного нелепая фраза доктора, сказавшего от смущения первое, что пришло в голову, своеобразно взаимодействует с процитированным ранее ситуативным сравнением ("и чувствовалась боль, как будто кто провел по шее утюгом").
Действительно, без утюга нельзя в хозяйстве. Ведь испытав потрясение, как бы сейчас сказали, пережив "крайнюю", экзистенциальную ситуацию, шок, Лаевский переродился, стал другим человеком.
Но изменения произошли не только с Лаевским. Изменился и фон Корен. И чтобы показать это, автор вновь использует форму "как будто":
"- Я на одну минутку, - начал зоолог, снимая в сенях калоши и уже жалея, что он уступил чувству и вошел сюда без приглашения. - Простите, что я беспокою вас, сказал он, входя за Лаевским в его комнату, - но я сейчас уезжаю, и меня потянуло к вам. Бог знает, увидимся ли когда еще" [С.7; 452].
То, что произошло с фон Кореном, дьякон охарактеризовал следующими словами: "Николай Васильевич, - сказал он восторженно, - знайте, что сегодня вы победили величайшего из врагов человеческих - гордость!" [С.7; 453].
Таким образом, в финале повести, в важнейших смыслообразующих моментах, вновь используются ситуативные сравнения.
В рассказе Чехова "Жена" (1891) повествование ведется от лица героя-рассказчика инженера Асорина. И первые шесть страниц автор словно стремится избегать излюбленных форм. Но потом "плотину" прорывает. Конструкции с союзными сочетаниями "как будто" и "как бы", без которых автору, видимо, уже трудно обойтись, сопровождают его вплоть до последней страницы произведения, выполняя, впрочем, локальные функции.
В том же качестве используются ситуативные сравнения в "Попрыгунье" (1892). И даже знаменитое "как будто у него была совесть нечиста, не мог уже смотреть жене прямо в глаза" [С.8; 21] в большей мере характеризует долготерпение и даже некоторую мягкотелость Дымова в отношениях с неверной супругой, но слабо связано с идеологическим планом произведения.
Интереснее в этом смысле несколько ситуативных сравнений, использованных при описании неурочного визита Ольги Ивановны к уже разлюбившему ее Рябовскому:
"Она вошла к нему без звонка, и когда в передней снимала калоши, ей послышалось, как будто в мастерской что-то тихо пробежало, по-женски шурша платьем, и когда она поспешила заглянуть в мастерскую, то увидела только кусок коричневой юбки, который мелькнул на мгновение и исчез за большою картиной, занавешанной вместе с мольбертом до пола черным коленкором. Рябовский, по-видимому, очень смущенный, как бы удивился ее приходу, протянул к ней обе руки и сказал, натянуто улыбаясь:
- А-а-а-а! Очень рад вас видеть. Что скажете хорошенького?" [С.8; 25].
"Художник взял в руки этюд и, рассматривая его, как бы машинально прошел в другую комнату.
Ольга Ивановна покорно шла за ним" [С.8; 25]. С.106
Эти сравнения, отражая фальшь ситуации, по-своему раскрывают иллюзорность мира Ольги Ивановны.
В дальнейшем ситуативные сравнения в произведениях Чехова также носят в целом служебный, реже - смыслообразующий, но все же - локальный характер.
Используя такие формы, писатель явно стремится, как это происходило и со сравнениями обычного типа, не создавать особенно ярких, самодостаточных оборотов, привлекающих слишком сильное внимание читателя и, быть может, отвлекающих от главного.
Иногда все же такие самоценные обороты появляются и в произведениях девяностых годов, как, например, в рассказе "В ссылке" (1892): "Перевозчики мерно, враз, взмахивали веслами; Толковый лежал животом на руле и, описывая в воздухе дугу, летал с одного борта на другой. Было в потемках похоже на то, как будто люди сидели на каком-то допотопном животном с длинными лапами и уплывали на нем в холодную унылую страну, ту самую, которая иногда снится во время кошмара" [С.8; 48].
Данное ситуативное сравнение, конечно же, характеризует атмосферу жизни сибирских перевозчиков, описанных в рассказе, однако содержит и некий "остаток", с произведением слабо связанный, - именно он, собственно, и наделяет оборот свойствами микроструктуры.
Доминируют все же ситуативные сравнения локального радиуса действия.
Это обнаруживаем и в рассказе "Соседи" (1892), даже в случае, когда ситуативное сравнение звучит в прямой речи Власича:
"- Я, Петруша, благоговею перед твоею сестрой, - сказал он. - Когда я ездил к тебе, то всякий раз у меня бывало такое чувство, как будто я шел на богомолье, и я в самом деле молился на Зину" [С.8; 61].
Автор стремится к тому, чтобы ничто в его текстах не "выбивалось" из общего тона, не "выпирало".
Слова Власича вполне отвечают и его речевому портрету, и его образу в целом.
В?знаменитойЦповестиаПалатаЭЦгдЪ "ситуативных сравнений9гораздоменьшедчемвзначительноУуступающем ейповобъемурассказеоСоседийБльшаяихЯчастьЪноситЭслужебныйхарактерСТелжеЮчтоприподнимаютсяЦпосвоимСхудожественным качествам над этим уровнем, выполняют локальные функции, как, например, ситуативное сравнение в описании палаты: "Воняет кислою капустой, фитильной гарью, клопами и аммиаком, и эта вонь в первую минуту производит на вас такое впечатление, как будто вы входите в зверинец" [С.8; 75].
Несколько богаче ситуативные сравнения из финальной части повести:
"Никита быстро отворил дверь, грубо, обеими руками и коленом отпихнул Андрея Ефимыча, потом размахнулся и ударил его кулаком по лицу. Андрею Ефимычу показалось, что громадная соленая волна накрыла его с головой и потащила к кровати; в самом деле, во рту было солоно; вероятно, из зубов пошла кровь. Он, точно желая выплыть, замахал руками и ухватился за чью-то кровать, С.107
и в это время почувствовал, что Никита два раза ударил его в спину" [С.8; 124 - 125].
Оборот "точно желая выплыть" подкреплен предшествующим сравнением с "соленой волной" и в целом раскрывает печальный подтекст: герой гибнет.
Данная тенденция - создавать текст, в котором бы ничего не выбивалось из общего тона, не привлекало к себе излишнего внимания читателя, характерна и для чеховских произведений 1892 - 1894 годов, таких, как "Страх" (1892), "Рассказ неизвестного человека" (1893), "Володя Большой и Володя Маленький" (1893), "Черный монах" (1894), "Бабье царство" (1894), "Скрипка Ротшильда" (1894) и др.
В то же время происходит выделение некоторых сравнительных конструкций, словно компенсирующих своей художественной выразительностью общее уменьшение их количества в текстах писателя.
В рассказе "Студент" (1894) всего два ситуативных сравнения, но одно из них - очень "концентрированное" и стоит в сильной позиции:
"Погода вначале была хорошая, тихая. Кричали дрозды, и по соседству в болотах что-то живое жалобно гудело, точно дуло в пустую бутылку" [С.8; 306].
Очень любопытный пример, соединивший в себе, казалось бы, взаимоисключающие качества.
С одной стороны, своей необычностью это ситуативное сравнение тяготеет к самовыделению, к превращению в относительно замкнутую и самодостаточную микроструктуру.
С другой стороны - исходная часть сравнения столь неопределенна, расплывчата, что в сознании читателя не возникает цельного зрительного образа. Неведомое живое существо лишено конкретных, зримых черт. Воспринимаются только жалобное гудение и, как ни странно, - пустая бутылка, которой манипулирует это "что-то живое" в гипотетической ситуации и которая явно "перевешивает" по причине своей привычной осязаемости. Описанные разнонаправленные векторы "сил" и создают особое динамическое напряжение данного образа, данного ситуативного сравнения.
И это не случайный эпизод в творческой эволюции писателя.
В рассказе "Учитель словесности" (1894) обнаруживаем типологически близкое явление:
"Тяжелая злоба, точно холодный молоток, повернулась в его душе, и ему захотелось сказать Мане что-нибудь грубое и даже вскочить и ударить ее" [С.8; 331].
В этом ситуативном сравнении, тяготеющем по форме к обычному сравнению ("как холодный молоток"), также совмещаются разнонаправленные художественные векторы. Писатель связывает воедино несколько абстрактную, лишенную зримости, осязаемости, "тяжелую злобу" и - "холодный молоток" (общим основанием здесь становится "тяжесть"), которые "поворачиваются" в душе героя и передают болезненное, неприятное ощущение, сопоставимое с неуклюжим движением чего-то чужеродного "внутри".
Как и в случае с примером из рассказа "Студент", в сознании читателя возникает образ знакомого, конкретного предмета - именно он выразил суть процесса. С.108
Рассказ "В усадьбе" (1894) также содержит пример подобного рода. Описывая ощущение Рашевича, только что поставившего себя и своего гостя в нелепую, оскорбительную ситуацию, автор использует вполне конкретный образ "из другой оперы":
"- Нехорошо, нехорошо... - бормотал Рашевич, отплевываясь; ему было неловко и противно, как будто он поел мыла. - Ах, нехорошо!" [С.8; 340].
