Павел посмотрел на Менделя так, как будто он его сейчас только впервые увидел.
- Между прочим, - сказал он, - неплохо бы, молодой человек, представиться.
- Оно, конечно, целесообразно, - подтвердил Серго, - тем более что человек проявил некоторые знания астрономии.
- Студент почти третьего курса Киевского Политехнического Раневич Мендель. Один экзамен не успел сдать.
После трехдневного пешего перехода с двумя ночными привалами в попутных лесах мобилизованных киевлян привели на территорию запасного полка в районе города Лубны.
Там формировали части для фронта. Для артиллерийского полка были отобраны мужчины с высшим и неполным высшим образованием, и в этом строю он увидел своих новых знакомых Серго и Павла.
- Мы оказывается теперь в одном полку, - Мендл подошел к ним, когда был распущен строй.
- Ба, молодой человек, который отправился на войну в одной только рубашке! Смотрите, каким орлом он выглядит в военной форме!
- Я попал в четвертую батарею, взвод управления, артиллеристом-разведчиком, а вы?
- И мы тоже, только связистами, - ответил Павел.
Высокий, плечистый, чуть сутуловатый Серго первым протянул руку Менделю.
- Вы, наверное, уже служили в армии и знаете что к чему?
Серго и Павел многозначительно переглянулись. Когда они стояли рядом, Павел казался щуплым, небольшого роста мужчиной. Однако глубокие морщины, обрамляющие толстые губы и острый умный взгляд голубых подвижных глаз подчеркивали мужество и проницательность этого человека.
Менделю очень хотелось узнать их мнение по поводу того, правильно ли он поступил вчера на отборочной комиссии. Ему предложили на выбор: танковое училище или действующую армию, артиллерийский полк. И он, не имея никакого представления о том, что лучше, выбрал второе.
Ночью они переправились через Днепр и прошли километров десять на запад.
- Мендл, неужели это ты? - раздался робкий усталый голос с обочины пыльной грунтовой дороги, на которую выехала и остановилась их батарея.
Мендл вздрогнул, оглянулся. Было раннее утро. Еще не совсем рассвело, и трудно было разглядеть, кто его окликнул.
Вдоль длинного, глубокого кювета расположилась пехотная часть. Большинство красноармейцев спали на траве. Рядом вещмешки, винтовки, котелки. Некоторые из них жевали сухой паек, извлеченный из открытого вещмешка, другие перематывали портянки, давая ногам отдохнуть после многочасового боя и похода. Небритые, измученные, неумытые лица. Неопрятные, грязные шинели, гимнастерки.
- Мне кажется, я не ошибся? - со стороны кювета к Менделю, который стоял около повозки со снарядами, поднялся один из пехотинцев с винтовкой в руке. Когда сомнение его рассеялось, он бросился обнимать Менделя.
- Боже, какая встреча!? Я думал, никого уже и никогда не увижу из наших. И вот! Ты давно из Ружина?
- Дядя Аврумчик! - воскликнул Мендл, узнав, наконец, своего земляка. Это был один из его родственников по папиной линии. - Из Ружина? К сожалению, давно, еще зимой, до начала войны. Мне не удалось побывать дома до мобилизации.
- Ты в артиллерии? Каким образом? В армии-то не служил.
Аврумчик держал Менделя за плечи и смотрел ему прямо в глаза, как родной отец, который тревожится за судьбу своего сына.
- А я две недели был в запасном полку в Лубнах, под Киевом. Спросили, какое у меня образование и - в артиллерию разведчиком. Научили стрелять из карабина, объяснили, как пользоваться биноклем, буссолью, и вот я здесь.
- Две недели, говоришь? - Аврумчик замолк, взвешивая услышанное. То, что его мучило, слетело с языка совершенно неожиданно для него самого: - Ты не представляешь, Мендл, какой там... - он показал рукой на запад, откуда раздавалась артиллерийская канонада, - какой там ад кромешный! Нам, оказывается, совсем нечем воевать - ни минометов, ни самолетов, ни автоматов. Винтовок, понимаешь, даже винтовок не хватает! Слушай, Мендл, возвысил он свой полушепот, облегчая при этом свою душевную боль, - они не воюют с нами. Это просто изуверское издевательство над беспомощной, уже обреченной на гибель жертвой.
Аврумчик замолк. Перед ним стоял почти ребенок, который через час-другой окажется в таком же кипящем котле. Кроме того, Мендл ему в сыновья годится. И он изменил тон.
- Вот и хорошо, я вижу, артиллерию подкинули. Может быть, удастся их остановить, - он успокоился и вяло развел руками. - А мы вот с передовой... Вот все, что осталось от полка. - Он показал на своих однополчан у обочины. - Идем в тыл, видимо, на переформирование.
- Подъем! Становись! - прозвучала команда, и пехотинцы, преодолевая не успевшую еще пройти усталость, стали неторопливо собираться в строй.
- Прощай, Мендл! Удачи тебе! - Они крепко обнялись. Аврумчик прикоснулся своей густой щетиной к гладкому юношескому лицу своего земляка, потом повернулся спиной, оставив после себя густой запах солдатского пота, и тяжелой походкой поплелся за своим вещмешком.
Мендл остался неподвижно стоять и смотреть ему вслед. Он боялся пошевелиться, чтобы не развеять, не потерять, может быть, последнее мгновенье, связывающее его еще с голубым миром светлого детства, который был ему подарен однажды в день его рождения и который еще совсем недавно казался вечным.
Аврумчик взял свои вещи, помахал ему на прощанье рукой и крикнул изменившимся голосом:
- Мендл, я верю в твою звезду, дорогой! Ты будешь жить! Если что со мной случится, найди моих, Хайку с детьми, и постарайся им помочь! Пожалуйста, постарайся!
Потрепанная в недавнем бою пехота нестройной колонной уходила в тыл к Днепру, унося с собой тяжелый груз горечи и унижения. Мендл долго стоял прикованный к этому печальному зрелищу, пока не почувствовал, как кто-то положил ему на плечо руку.
- Земляк? - Это был Шеварнадзе. - Земляка всегда приятно встретить, особенно на войне.
- Серго, вы слышите канонаду? - Мендл, не отрываясь, продолжал смотреть в сторону уходящей к Днепру пехоте. - Как вы думаете, что это может означать?
- Ах, дорогой мой, что еще, как не передовая, фронт? Чего волноваться? Рано или поздно будем там.
- Но здесь, совсем близко у Днепра? Почему он мне ничего не сказал про Ружин?
- Ты о чем, брат?
- А о том, что если немцы уже здесь, то Ружин уже взят. А там у меня мать и сестры...
- Не надо, мой юный друг, раньше времени волноваться. Вполне возможно, что прорвалась какая-нибудь отдельная часть. И потом, вспомни, сколько наших танков, наверное, целую бригаду, мы видели на переправе. Так что все может измениться и очень даже скоро. Канонада также и позади нас. Немцы, видимо, проснулись и начали бомбить переправу. Так что, считай, нам повезло проскочили ночью.
Первый бой они встретили в ближайшей после переправы живописной, утопающей в пышной зелени украинской деревне, где за ночь на ее окраине были подготовлены огневые позиции для орудий.
Незадолго до рассвета Мендл и Павел получили задание протянуть связь в расположение окопавшейся впереди пехотной части. Каждый из них тащил по две катушки с проводом, одну - на спине, вторую - в руках.
Павел, в отличие от Серго, не отличался крепким здоровьем. Он буквально задыхался, когда приходилось подыматься с тяжелыми железными катушками на возвышенность к передовой.
Они проложили связь к указанному пункту и возвращались обратно, когда солнце уже выглянуло из-за горизонта.
По извилистой дороге, огибающей густо заросшее высоким кустарником озеро, в сторону переднего края легкой рысью двигался кавалерийский полк. По всему видно было, что это была кадровая часть, не побывавшая еще в боях. Лихо восседали на стройных, отборных лошадях кавалеристы. Бойцы выглядели свежими и бодрыми.
Не доезжая до передовой, они спешивались, оставляли своих лошадей в зарослях у озера и глубокой балке.
- Знаешь, Мендл, совсем не исключено, что мы, наконец, начнем наступать, - заметил с надеждой в голосе Павел. - На войне кавалерия, насколько я знаю, не для обороны, а для наступления.
- Действительно, если такая армада кинется в атаку, вряд ли немцы смогут устоять. - Мендл, разглядывая кавалеристов, не удержал своего мальчишеского восторга.
- А если еще учесть, что где-то рядом наша танковая бригада, которую мы видели на переправе, то сам понимаешь.
Оба стояли, вытянувшись во весь рост. Они совершенно забыли об усталости и страхе, который они только что испытали, когда впервые в своей жизни по пластунски с довольно увесистыми катушками ползли к передовой и обратно. Для неопытных фронтовиков это было совсем непросто - в полумраке, на рассвете найти командный пункт пехотной части.
Немцы запускали одну за другой осветительные и сигнальные ракеты, сопровождая их автоматными очередями.
Не успели они добраться до своего наблюдательного пункта, как из-за возвышенности на противоположной части деревни стали выплывать черные силуэты мессершмитов. Появился первый десяток вражеских бомбардировщиков, потом еще и еще. Уже можно было насчитать больше полусотни, но смертоносному рою не видно было конца. Им совершенно нечего было торопиться - их никто не беспокоил, ни с земли, ни с воздуха. Разве что кто-нибудь нет-нет да совершенно бесполезно пальнет по ним из винтовки.
