— Издеваешься, да! Смеешься, да!
Она встает из-за стола и, расставив руки, надвигается на меня.
— Папа, прячься! — визжит от восторга Танюшка и, подражая маме, косолапит ко мне. Глазенки горят от восхищения, ей не терпится скорее добежать и затеять возню. Большего удовольствия для нее нет. Впрочем, есть. Залезть папе верхом на шею и, вцепившись ручонками в волосы, заставить его вприпрыжку скакать по комнате. Говорят, что визг ее слышен тогда на третьем этаже, у тети Гали.
Окончательно "захсхоченные" (по выражению Тани), мы лежим на диване и тяжело дышим.
— Слав, а если б не твоя повесть, о нашей любви узнали бы люди?
— А зачем им про это знать?
— Наверное, все-таки легче, когда знаешь, что есть на свете настоящая любовь. Сколько девчонок обманываются в своем первом чувстве! А это так больно. Помнишь, я тебе рассказывала про Нинку? Когда ее разлюбил Олег, она под поезд броситься хотела. Никого не слушала и верить во все перестала. Сидит, бывало, на работе, в одну точку уставится взглядом и не видит ничего, не слышит, и желаний у нее никаких нет. Ты знаешь, может, подобное происходит потому, что некоторые ждут от любви только приятное, только радость и не настраивают себя на преодоление трудностей, на борьбу, на лишения? А без этого какая же любовь? Любовь это когда все одно. Когда нельзя одной. Когда и радость и боль одна.
— А говоришь, что не можешь написать письмо. Вот об этом и пиши.
— Ты так думаешь?
Все чаще и чаще встречались письма, в которых читателя просили, требовали, иногда даже приказывали, чтобы я писал, уверяя, убеждая, что у меня должно получиться.
В журнал "Юность" отправил рассказ "Раненый чибис". Вот ведь как получается в жизни! Очень давно, будучи еще студентом Ворошиловградского горного техникума, приехав а село, к себе домой на каникулы, я совершенно случайно из малокалиберной винтовки подстрелил чибиса. Рана была пустяковая, и птица упала на землю скорее с испугу, чем от пули. Я принес чибиса в село и отдал его первому попавшемуся мальчишке. Им оказался мой сосед Василий. Через несколько минут ватага ребят с гиком носилась по дороге, волоча за собой на длинном шнурке очухавшегося от испуга чибиса. Он то взлетал, то падал вниз, кувыркался, опять взлетал и как-то боком, неуклюже взмахивал крыльями и тихо кричал. Мне стало стыдно. Разъяренный, я выбежал на дорогу, надавал подзатыльников ребятишкам, отобрал птицу и принес домой. Чибис широко раскрывал клюв, словно ему не хватало воздуха, часто моргал черными бусинками глаз, еле слышно пищал и мелко вздрагивал всем тельцем. К вечеру он умер.
Меня потряс этот случай. Что-то противоестественное было в том, что мальчишки замучили птицу. Потом, спустя много лет, в нашу большую семью (нас семь братьев и три сестры) пришла беда и более страшная: утонул четырнадцатилетний брат Александр. Он был глухонемым. Смышленый, на редкость ласковый и обаятельный мальчуган безвременно ушел из жизни по нелепой случайности, а может, по недосмотру людей, которым было поручено его обучение и воспитание.
Милый Саша… Мы нежно любили друг друга. Я не мог объясниться с ним на его языке при помощи пальцев (на протезе они не шевелятся), но, наверное, существует все-таки телепатия. Он понимал меня по еле заметному движению глаз, губ, повороту головы. "Саша, закурить". И он уже мчится в комнату, сосредоточенно достает сигарету, чиркает спичкой, подает сигарету в губы и, увидев, как я глубоко, с удовольствием затягиваюсь, во весь рот улыбается. Однажды я вошел в комнату и остановился. На большом кованом деревянном сундуке сидел Саша и с отчаянной злобой бил своими маленькими кулачками мой неуклюжий, с черными негнущимися пальцами протез. Из глаз его ручьем бежали слезы. Я молча подошел к нему, и он рывком ткнулся мне в грудь.
Знойным июльским летом, стоя у его гроба, я никак не мог поверить, что Саша погиб. Все казалось, сейчас он встанет, глаза его заблестят, сощурятся и озорная улыбка озарит лицо. Казалось, мне приснился кошмарный сон… Я и сейчас не верю, что его нет.
О чибисе начинал писать несколько раз, и каждый раз не получалось. Будто бы все правда, все из жизни — и все не так. Не мог я смириться с той жестокостью, с которой мальчишки обошлись с птицей. Не имела эта жестокость права на; жизнь. Потом осенило — ведь Саша должен спасти чибиса!
Рассказ был написан за двое суток. И в журнал "Юность" пошел без редакторской правки.
В письмах просят писать, я и сам хочу писать, уже не могу не писать, но те же письма становятся и моей радостью, моим счастьем и серьезной помехой в дальнейшей новой работе. Они отвлекают, отнимают время, возвращают к тем событиям, о которых хотелось бы забыть, успокоиться и сосредоточиться на других проблемах. Как-то в беседе со иной Борис Николаевич Полевой произнес очень глубокую па мысли фразу, над которой я долго думал: "В первой своей повести ты шел за событиями, — сказал он. — Наступит в твоем творчестве момент, когда ты должен будешь сам вести событие". Наверное, этот момент уже наступил. Повесть "Ковыль — трава степная", которую пишу, к моей биографии почти никакого отношения не имеет. Может, поэтому она так туго подвигается вперед. А может, я не могу вести отбитие? Но в рассказе ведь вел. Да, но там был Саша. Я только представлял его, а действие шло само собой; Легко сказать — пиши.
— Девчонкам ты ответь, — советую я Рите. — Расскажи, как я дернул тебя за косичку и чуть не получил затрещину (вовремя увернулся, как-никак боксер-разрядник), как провожала меня в армию, потом три года ждала, еженедельно писала письма (при желании можешь процитировать, все письма до единого сохранились), как уже после армии поссорились, через месяц помирились, а через год, когда я защитил, диплом, поженились. Ну и все в том же роде.
— Теперь я знаю, что писать!
В комнату, сияя, влетает Тимофеевна:
— Письмо Женя прислал! Ты, Андреич, как колдун. Только хотела похвастаться, а ты уже все знаешь. Все правильно. Пишет, на обученье был.
— На ученье…
— Я и говорю… В отпуск его могут отпустить! Он у меня молодец! Парень что надо! Командир благодарность ему вынес. А награды сейчас солдатам выдают? Как в войну — ордена, медали…
— Если заслужит — выдадут.
— Неужто в — мирное время орден могут дать?! А тебе сегодня пятьдесят три письма.
— Да вы что!
— Всей почтой считали. Заведующая говорит, что тебя налогом надо обложить. Мне сумки одной стало мало.
— Вы уж простите меня, Тимофеевна…
— Шуткую я. Иду, сумка тяжелая, плечи давит, а мне радостно. Будто мой Женя мне столько писем написал.
"Просто сказать, что ваша повесть понравилась нам, — значит вообще ничего не сказать. Она взволновала, потрясла нас, никого не оставила равнодушным. Нам казалось до сих пор, что в наше время уже не могут быть Корчагины и Матросовы, что все то из истории, из другого времени, далекого от нас. Сейчас верим — могут быть! Нас восхищает мужество, стойкость, — широта души ваших героев. Каждый из них с полным правом может сказать словами М. Светлова?
Пригодись, моя сила, Для слабых людей, Пригодись, мое сердце, Для светлых идей…
Мы гордимся тем, что и в наше время люди способны на самопожертвование.
С комсомольским приветом ученики 10-го "А" класса средней школы, N 6, г. Мыскова Кемеровской обл.".
"Дорогой Владислав!
Всем нам дорога книга Н. Островского "Как закалялась сталь". Теперь рядом с ней мы ставим вашу повесть. Она также зовет нас к мужеству, стойкости, зовет "только вперед!". Нам об очень многом хочется написать вам, о своих планах и мечтах на будущее, но не знаем, как вы отнесетесь к нашему письму. Вы, наверное, очень загружены, и вам трудно писать. И все-таки очень просим ответить нам, мы хотим убедиться, что ВЫ ЕСТЬ. От имени 650 человек разрешите поблагодарить вас за книгу, которая нам очень нужна. Будьте счастливы!
Ваши друзья, учащиеся ПТУ № 28 г. Березники",
"Недавно мы коллективно прочитали вашу повесть "Всем смертям назло…". Она глубоко взволновала нас и заставила задуматься "А смогли бы мы перенести все?" Мы сравнивали Сергея Петрова и Сашу Матросова. Тогда, в 1943 году, он погиб, спасая товарищей, закрыв амбразуру своим телом. Но это было — в годы войны, а теперь мирное время. Читая повесть, мы пережили то, что пережили вы, Мы никогда не задумывались, как живем, что делаем. Не выучишь урок и скоро об этом забудешь, получишь двойку — есть оправдание: некогда, не могу, не понимаю. Но ведь это только капелька по сравнению с тем, что преодолели вы. И если человек не может сделать самое простое исправить двойку, то это уже не настоящий человек. Спасибо вам за вашу книгу. Мы постараемся бить такими же, как вы, — стойкими, правдивыми, мужественными.
На совете отряда мы решили принять вас в почетные пионеры отряда имени Александра Матросова. В отряде у нас 24 пионера, теперь будет 25. Примите этот галстук.
