во весь рот. Я чуть не ослепла – Голливуд отдыхает!.. Такие зубы, причём – свои… Как это? А где железные?.. Оказывается, в городе есть чудесный зубной врач, она и не такое может… Были бы деньги… Теперь я сама хожу только к ней, хотя и кряхчу, когда расплачиваюсь. Зато знакомые удивляются: «У тебя что, свои зубы до сих пор?» Да, свои! Потому что за мои зубы отвечает хороший врач – Наталья Саутнер!
Ленка опять – настоящая красавица, и Михаил в благородном костюме и дорогой обуви, на престижной машине, оказывается – мужчина хоть куда! Но главное его достоинство – доброе сердце.
У меня тоже дела идут неплохо. Жизнь прожила, считаю, достойно. И хоть я уже пенсионерка, у меня много занятий и радостей. По городу я хожу, ни от кого не скрываясь. Совесть моя чиста. Или нет? Кто это там подъехал на дорогой машине, вылез, респектабельный? Не Михаил ли? Точно, он! Хоть Миша никогда не дал мне понять, что помнит тот, давний эпизод, погребённый уже под слоем времени, сама казню себя… И я раньше времени сворачиваю за угол…
Вот тебе и чистая совесть… Нечистая… Ещё считаю себя хорошим человеком!..
«Бабы в избу, мухи – вон!»
(русск. пог.)
Мой добрый муж всю жизнь мирился с моими «приходами» и «приветами», за что я его очень ценю (особенно теперь, когда у него терпение лопнуло и он от меня ушёл). Поэтому накануне Нового, 1997 года, за несколько часов до его наступления, когда по квартире уже носился запах запекаемой в духовке утки, взяв видеокамеру «Панасоник», поехала в свой родной Рабочий посёлок, чтобы повидаться с бывшими соседями, поздравить их с наступающим праздником, узнать новости, а заодним напомнить о себе. Муж только махнул рукой: «Поезжай». Спорить-то бесполезно! И остался готовить новогодний стол…
И вот я в предновогодний вечер лажу по сугробам от дома к дому, стучу в ставни, окна, тарабаню в ворота. Мороз ужасный, неосвещённый квартал на окраине, лай недовольных собак… И я – в дорогой шубе и с видеокамерой в руках, в одном из самых опасных районов города… Но ведь родные стены не выдадут, надеюсь я. Гостей уже никто не ждёт, давно началось веселье, и вдруг такая неожиданность и подарок – Я, сразу как Дед Мороз и Снегурочка! Люди довольны, что в такой глухой угол бывшая соседка приехала их поздравить! Для меня распахиваются двери и сердца! Я снимаю на камеру всех подряд, беру экспресс-интервью, выпиваю вместе с хозяевами рюмку водки, и спешу в следующий дом – муж будет недоволен, если не вернусь к двенадцати!..
Только одни ворота не открылись для меня в тот вечер – Лузановых. После настойчивого стука хозяин – Николай Рональдович – всё же вышел из дома, подошёл к воротам с внутренней стороны. И хотя меня вспомнил, но отказался впустить, согреть, выслушать поздравления. Угрюмо отказал за дощатым забором, и поторопился вернуться в дом. Оттуда его уже требовательно звала жена Катерина. Соседи за глаза звали её «Каменная баба».
А я и не обиделась, а я и не сомневалась, что не впустят – надо знать наших соседей! Можно сказать, провела эксперимент. Лузановы были сосланы к нам из Одессы после начала войны. Дядя Коля вообще-то был лётчик, и фамилия на самом деле его была Газенкампф – немец. С русской фамилией было легче жить, и он стал Лузановым по жене Кате. Но это не спасло, и его сослали в трудовой лагерь, где лётчик превратился в водителя. Так потом всю жизнь и работал на элеваторе, шоферил.
Жена Екатерина оказалась очень властной женщиной, которая держала мужа и единственную дочь Жанну в кулаке. Работала она в пекарне, на улице Некрасова, и в голодные послевоенные годы мы, дети, бегали туда, далеко от дома, просто чтобы постоять под окнами, повдыхать изумительный запах свежеиспечённого хлеба. Иногда из зарешёченного окна чьей-то доброй рукой в нашу сторону бросалось несколько сушек – это была большая удача и настоящее счастье! Но бросалось не рукой нашей знакомой тёти Кати!.. Жёсткая властность тёти Кати по отношению к домашним диктовалась тем, что она «умела жить», потому и дом их был хорош, и усадьба скрыта от бедных соседей высоким забором! Дяде Коле не разрешалось посидеть с мужиками на лавочке за воротами, дочери Жанне не со всеми разрешалось дружить. Характер!
Мой отец был такой же шофёр, как дядя Коля, но домик наш был мал и хил, и меня – тоже единственную дочь, кормили и одевали с трудом, отдавая этому все силы и любовь. В то время матери привязывали маленьких детей за ножку к столу, чтобы они далеко не уползал, и уходили на работу на весь день. Моя же мать не работала, пока я не пошла в школу, чтобы не подвергать меня опасности, жили мы бедно, на маленькую отцову зарплату.
Жанна Лузанова была нашим кумиром – у детей же должен был быть кумир! Характер у неё был, как у матери – жёсткий, властный, и нами, соседскими детьми, она владела, как вассалами. Девочка она была красивая, немного старше нас. Одевали родители её хорошо, она отлично училась не в нашей задрипанной, сто сорок седьмой школе в Рабочем посёлке, а в центре города, в лучшей, первой школе! С первого класса у неё был настоящий портфель, когда у большинства детей – сумки, сшитые из мешковины. И хотя она постоянно от нас дистанцировалась, мы тем более подчинялись ей безропотно! Всё в ней вызывало наше восхищение!
Закончила Жанна институт и стала работать на том же элеваторе, где отец, только… инженером! Вышла замуж, жила в достатке, как привыкла. Властно управляла своей семьёй с единственной дочерью Нелли, и со временем лицо Жанны так же закаменело, как у матери, «каменной бабы».
Тогда у нас, в казахских ковыльных степях, много стояло каменных баб, вытесанных на заре веков из гранита. Сейчас уже их не встретишь – что не утащили на фундамент, попало в музеи. Да что там каменных баб – ковыля, беркута не увидишь, сусликов наши дети видели только на картинке, а раньше так столбиками и стояли вдоль дорог… Одни вороны каркают… Но – короче…
Когда повзрослели, при встрече с бывшими подругами Жанна делала вид, что не узнаёт нас – по-прежнему не со всеми якшалась! Какой с нас прок? А потом и вовсе переехала под Москву,
