Вчера отец возвращался домой из училища под свист разрывавшихся неподалеку снарядов. Позавчера днем, во время налета, бомба упала в Апраксин двор. В госпитале, в котором в этот момент работала Наталья Ивановна, вылетели все стекла со стороны переулка Чернышева. Вчера, в вечерней тьме, все маршруты трамваев перепутались - трамваи ходили, выискивая себе улицы, на которых не было повреждений. Никаких разговоров о снарядах и бомбах в трамваях не было - все привыкли. "Что, туда трамвай не идет? А что там, снаряд?" - "Бомба!" - "А, бомба!.. Ну ладно, значит, кругом поедем!.. По какой улице?.."
Сегодня горел Госбанк на Фонтанке.
Несмотря ни на что, настроение у большинства хорошее. Всем придает силы уверенность, что Ленинград отстоит себя, что Москва выстоит, что дело немцев проиграно. Ленинградцы понимают: последнее, остановленное нами, немецкое наступление превратилось в страшное поражение гитлеровцев, ибо не взятая ими к 7 ноября Москва теперь уже никогда не будет взята, и время - за нас, за нашу победу над гитлеризмом.
Разгром Германии предрешен. Он - дело времени. А дело москвичей и ленинградцев - вытерпеть, выстоять.
Наблюдая ленинградцев, убеждаюсь: они действительно мужественны. Это видно даже не со стороны, это ощущается всяким, кто просто и буднично делает свое ежедневное дело, презирая сознание, что в каждый час, в каждую минуту его жизнь может быть в любом месте оборвана бомбой или снарядом. И это ощущение рождает чувство самоуважения, достоинства, гордости - за себя, за чудесный русский народ, непреклонный, неустрашимый, непобедимый...
Пора спать, надо наконец выспаться! За два с половиной месяца мною написано (только в дни пребывания в Ленинграде) около шестидесяти статей для газет и рассказов - всего около десяти печатных листов.
11 ноября. 10 часов 20 минут вечера
...На днях норма выдачи хлеба в войсках первой линии снижена с 800 до 600 граммов, в тыловых частях и госпиталях - с 600 до 400. Городскому населению пока выдается прежняя хлебная норма: рабочим - 400, а служащим, иждивенцам и детям - по 200 граммов. Но по карточке первой категории прекращена выдача масла. Во всех городских столовых и в госпиталях, где служащих кормили с вырезкой из их карточек второй категории талонов на мясо, вторых блюд больше давать не будут, а, вырезая талоны, будут давать только суп. Завтраки и ужины для вольнонаемных служащих в госпиталях отменены.
Положение с питанием становится резко угрожающим, близким к катастрофическому. Голод уже явление не единичное - население голодает...
В последнее время немцы забрасывают город бомбами замедленного действия, с часовыми механизмами. Мне известно, что таких неразорвавшихся бомб лежит сейчас в городе примерно пятьдесят. Из предосторожности десятки тысяч людей выселены из квартир тех домов, которым грозят взрывы этих бомб. Движение на многих улицах парализовано, оцеплены целые кварталы. Принимаются срочные меры, чтоб обезвредить эти бомбы.
Сегодня мороз градусов пятнадцать. Очень хорошо: немцы мерзнут, и немало их, верно, сегодня замерзло! Ударил бы этак градусов на тридцать, было б совсем хорошо!
12 ноября
Вчера, проходя в темноте по Аничковому мосту, я видел снятых с постаментов и увозимых клодтовских коней. Ночью я думал о них и о памятнике Петру, уже закопанном в землю у Инженерного замка, и о других оберегаемых нами произведениях искусства. Отсюда родились мысли обо всем городе, и сегодня вдруг единым духом я написал статью, которую назвал: "Этому не бывать!" Вот она:
"...Зимний вечер. Непроницаемую тьму пронизывают только краткие зеленые молнии. Их мечет дуга пробирающегося по проспекту 25-го Октября трамвая. Да еще зловещие вспышки, отраженные темной пеленой туч: это разрывы артиллерийских снарядов, которыми одичалые варвары обстреливают наш город. И, проходя по Аничкову мосту, я вижу: гигантские юноши с лошадьми, чудесные клодтовские кони без которых и Ленинграда-то как-то не представляешь себе, сняты с постаментов, стоят на огромных деревянных площадках-санях. Они прибуксированы к гусеничным тракторам, сегодня их увезут куда-то... И странным кажется конь-исполин, сдерживаемый бронзовой рукой, не там, где стоял он ровно сто один год, а у стены углового дома, против забитых досками окон аптеки. В кромешной тьме он выделяется силуэтом только на фоне снега. Будто спрыгнул сам и замер на миг в раздумье: спасаться ли ему от фашистских снарядов и бомб или помедлить еще, постоять еще около своего извечного места, как стоят в эти дни на посту все неустрашимые ленинградцы?..
Нет, мы сбережем наши вековые ценности! Мы зароем этих коней в землю, как зарыли уже много других драгоценных памятников. Мы выведем их на свет снова в тот великолепный торжественный день, когда в земле окажется смрадный труп Гитлера и ликование победы свободных народов омоет нашу залитую кровью планету.
Мы восстановим в этот день разбитую решетку Дворца пионеров, мы выстроим новые дворцы на месте разрушенных до основания пятиэтажных зданий могил наших братьев и сестер, наших детей и матерей. Мы снимем защитное облачение с золотой адмиралтейской иглы. Мы сбросим мешки с землей с аллегорических фигур на площади Воровского - они символизируют Веру, Мудрость, Справедливость и Силу, которыми мы богаты, которых не стало меньше оттого, что осаждающие город орды варваров несут нам тяжкие испытания... И мраморные статуи итальянских мастеров Тарсиа, Бонацца, Баратта вновь встанут в Летнем саду, напоминая нам, что Италия не всегда была очагом мракобесия прислужнице Гитлера...
На один только миг представить себе, что было бы здесь, если бы очумелые орды тевтонов ворвались в наш родной, наш прекрасный город!.. Тысячи нас, ленинградцев, повешенных на деревьях Летнего сада, как повешены наши советские люди в Пскове и в Луге... Пьяные оргии немецкого офицерья среди разбитых фарфоровых ваз Эрмитажа. Изодранные фашистскими фельдфебелями бессмертные полотна Рафаэля и Леонардо да Винчи. Сброшенный с гранитной скалы, распиленный, перелитый на цепи для тюрем Медный всадник. Разложенные на улицах костры из творений Пушкина, Лермонтова, Толстого, Горького, из гениальных трудов провозвестников и создателей нашего Советского государства. А на этих кострах обугленные, со связанными проволокой руками трупы наших лучших людей, изнасилованных на снегу женщин, изрубленных на куски детей - наших веселых, бесстрашных детей, школьников, пионеров... А на заводах-гигантах - мы, гордые и свободные ленинградские рабочие, превращенные в рабов. Нас заставляют изготовлять орудия смерти, обращаемые насильниками против наших же, русских, советских людей. Нас избивают плетьми-семихвостками за каждое промедление в каторжном труде. Нам платят за этот труд голодом, медленно убивающим нас...
Так?.. Разве человеческая фантазия может поставить предел ужасам, какие принесли бы нам необузданные немецкие полчища, если бы мы позволили им ворваться в наш родной Ленинград?..
Нет! Никогда! Никогда! Никогда!.. Этому не бывать!.. Как бы тяжко нам ни было, что ни пришлось бы нам испытать в самозабвенной защите нашего осажденного города, мы охраним его от врага, мы не уступим врагу ни нашей чести, ни нашей свободы, ни нашего светлого будущего!..
Мы - правы. Мы несгибаемы и неустрашимы. Мы победим!"1.
13 ноября
Написал две статьи в ТАСС.
Сегодня - норма хлеба для населения сбавлена: 300 граммов вместо 400 для первой категории, 150 вместо 200 - по второй.
Немцами на днях взят Тихвин... Плохо!
А Петрозаводск, оказывается, у финнов уже давно. Лица, прибывшие из Мурманска, ехали через Сороку, но по новой железной дороге, обогнув Онежское озеро с востока.
14 ноября. 7 часов вечера
Таких бомбежек, как те, что были за последние сутки, я не помню, за все время войны. Было страшно. Даже нам, привыкшим ко всему ленинградцам. Со вчерашнего дня и до сегодняшнего полудня налеты производились беспрестанно, с короткими промежутками. Особенное впечатление произвел тот, что был с шести до семи утра, - в этот час бомбили Петроградскую сторону и Выборгскую сторону. Проснулся я от сильного сотрясения дома, - несколько бомб упали одна за другой подряд. Ночной налет я проспал, а во время вечернего вчера находился в квартире, одетый, но под конец заснул и проснулся только в час ночи. Затем снова лег спать, не раздеваясь, укрывшись полушубком и в валенках. Отец не спал и при каждом налете ходил в убежище. После утреннего налета я вышел на балкон, - над Новой Деревней алело огромное зарево. Там был большой пожар, он окончательно не ликвидирован еще и сейчас.
За последние сутки весь город был забросан фугасными бомбами. Случайно знаю только несколько мест, куда попали они. Одна - на Кировском проспекте, в каток, против дома No 26/28, все стекла в квартале выбиты. Одна - во двор дома на улице С. Перовской, рядом с надстройкой писателей. Одна - в здание Думы... Разве все перечислишь?
