меня Мики и мамуля.
Я-то как раз споткнулся на первой ступеньке, потому что у них тут потемки, развели экономию, я б сказал. Пышечка прошла передо мной, шепотом повторяя себе под нос, три пирога, «7 Up», две кружки пива, как литанию, три с начинкой, ora pro nobis [77], кильки под соусом, ora pro nobis, turris eburnia [78], четыре пива. Меня она и взглядом не удостоила. Вот это мне уже, гляди-ка, не понравилось. Тут я уже разозлился, а ведь терпение у меня железное. Но психовать не стал, только обругал про себя Мики последними словами и все. И больше ничего пока. Просто бесит, когда с тобой ведут себя так, будто в упор тебя не видят.
Я сел за первый попавшийся свободный столик и тут же остервенел, как цепная собака, потому что некто ответственный за музыкальное сопровождение имел наглость включить эту дрянь «Heroin» [79], как будто открыл тут Серебряную фабрику [80], и эти мрази бесстыдно приглашают нас накачать себя скверной прямо внутривенно. Аж наизнанку меня от этого «Велвет Андерграунда» выворачивает. Неладно все начиналось, братие, сплошные семидесятые годы. Пора было сматываться оттуда. Но я остался. И вот поэтому, то есть потому что остался, все и завертелось. А слух мой мучил «Велвет Андерграунд». За что, о Боже, мне это страдание, если мне только-то и было нужно, что телку? Для пущего мучения так называемая музыка гремела на всю катушку, сука. То, что она бьет в уши, меня тоже бесит, потому что заставляет тебя переключаться на музыку и не дает сосредоточиться на бабах. Сжег бы я все их дискотеки, собрал бы в них всех коммунистов, тинейджеров, мойщиков окон, диск-жокеев и боснийцев, запер внутри и сжег. Чтоб ни одного не оставалось. Но раз уж тут приходится сидеть часами, могли бы, кажется, потише сделать звук, нет? или пусть выключат музыку, сука, а то меня тошнит, ведь слух у меня нежный и такие децибелы мне дырявят мозговое вещество, как будто я весь день не отлипаю от мобильника. Поэтому я на дух не переношу фоновой музыки и готов выпрыгнуть из лифта на ходу, если мне в нем включают Моцарта, а на самолете вообще летать отказываюсь, хотя про самолеты это я так, я только раз на нем летал, в Главе о возвращении из Земли обетованной. А когда эти извращенцы вдоволь меня намучили своим «Велвет Андерграундом», который длился бесконечно, они решили для разнообразия поставить мне «Финляндию» [81] Сибелиуса, то есть вообще ударились в ретро. Как будто не кафе у них тут, а метро; как будто нет лучшего места, чем их заведение, ни лучшего времени, чем прямо сейчас, чтобы слушать эту занудную муть, и мне захотелось на месте убить ответственного за музыкальное сопровождение в этом притоне, того, кто там у них включает музыку. Если, конечно, есть у них такой человек, потому что иногда эти вещи включаются сами, без всякого сознательного выбора, просто так. Мысли об этом выматывают меня до полного бессилия. Меня коробит, мою нежную душу ранит, что они не могут понять, что для того, чтобы создать подходящую атмосферу в заведении, особенно недавно открытом, как их «Кафе де ля Мирада», необходимо что-нибудь такое, как «Кинг Кримсон». А люди сидят и в ус не дуют, будто музыки и не слышат. Люди вообще тупые, добавили к их жизни саундтрек, а им до лампочки, по барабану. И тут я подумал, убил бы я тоже их всех. Но потом пересилил себя. В этом заведении я просидел пока что только четыре минуты тринадцать секунд, а события шли по наклонной с постоянным ускорением. Владеть собой мне было страшно трудно, поскольку вокруг полно было старперов, боснийцев, хиппарей, норвежских фашистов и сквоттеров, и ни одного нормального человека вроде меня. И тут появилась она. Стройненькая, глазки хорошо накрашены, надо сказать, скорее блондинка, на губах улыбка, а во рту жвачка, сокровище такое, что я бы прямо там к ней присосался, но я терпел, терпел, яко святой Георгий [82] перед Драконом-искусителем. Готов уже был особо и не торопиться: когда мне хочется с кем поступить по-доброму, добрее меня нет. А я пока не знал, что уже вхожу в кураж. Телка, с подносом в одной руке, с тряпкой в другой, нагнулась, обнажая многообещающий вырез, и тут я подумал, да, Мики, прав ты, сука, это раз плюнуть, и улыбнулся ей в ответ, и говорю, что будем дальше делать, детка, а она мне подмигнула и сказала, решайте сами, какой напиток вам по вкусу.
Видишь ли, когда в таком заведении, полном официанток легкого поведения и тому подобное, тебя начинают величать на «вы», это оскорбление личности. Эта девица пыталась мне сказать, тебе тридцать семь лет, кретин, ты что, не видишь, что лысеешь, болван, ты что, забыл, что ты три раза разведен и бросаешься на все, что движется, оголодав, как самка богомола, не помнишь, что ты даже в захудалом училище за всю жизнь доучиться не смог, а? Ты зачем сюда явился? Решил, что ты Тарзан? Но я себя таки пересилил, еще больше осознавая свою правоту, и сказал, не надо звать меня на «вы», пупсик, так и сказал, как человек воспитанный. И тут мне взяли и включили «Child in Time» [83], полную ерунду, написанную без чувства ритма и на тотально бредовые слова, а я уже почти взбесился, уже понимал, что прав кругом я, под Гилланов кастратский голосок, похуже Фаринелли [84], взял бы я всю эту свору голубых и всех боснийцев и засунул бы в кастрюлю на пару́, пусть покипят. Quousque tandem abutere, Deep Purple, patientia nostra? [85] – сказал евангелист Матфей в 22-м стихе главы 13 [86], и вслед за ним я повторю те же слова, делая их своими. Я ж не о том, чтобы с бабой всегда получалось замутить с первого раза…
Если бы я не дышал сейчас «Кримсоном» и не несся бы по парижским улицам вместе с Нилом и Джеком, я бы отчаялся, сука, потому что мне кажется, что даже Сейчас и Здесь можно расслышать, как командует этот тип. Мне кажется, он смотрит туда, где я Сейчас и Здесь, а вот такого допустить я не могу, потому что я Бог, убиваю когда вздумается и никому отчета не даю. И к тому же этот тип отсюда, издалека, напоминает Пепуса. Хотелось бы мне угадать, где его шея, но шея у него короткая, словно рукав жилетки. Погоди, Пепус,
