но вот именно слегка, по-хорошему. — Садись, Иван. Вот здесь садись и не дрейфь. Тут всё свои люди.
Они сели за ближний стол на табуретки. Ваня разгладил складку льняной скатерти с широким чайным пятном на углу, а сделал это с удовлетворение, словно сбылась какая-то его давняя догадка. Кошка подошла и стала ластиться у ног — всё это были приметы не призрачного, ощущаемого мира.
— Сёма! — позвала женщина у самовара. — Семён! Гости у нас.
— Давно ты тут угрелся, Пал Палыч? — спросил Ваня.
— Да я их только сегодня открыл… как остров в море-океане! — зашептал Кубарик. — Я и не знал… оказывается, они рядом обитают. Ты понял?
Из двери с занавеской к ним подбежал малый лет двадцати в рубахе распояской, дырявых валенках с лихо завёрнутыми голенищами. По его расторопности и удалым ухваткам — как повернулся да взмахнул полотенцем, кидая его на плечо, да встряхнул рыжей головой, стриженой под горшок, — он тут вроде официанта.
— Чего изволите, ваше степенство? — весело спросил он, обращаясь к Ване. Слегка запнулся, выговаривая «ваше степенство», но оправился, глядел весело и изумлённо, даже с нахальством.
Кубарик тоже смотрел, широко улыбаясь.
— А что у вас есть? — хмуро (чтоб не конфузиться) спросил Ваня.
— У них тут щи с телятиной хороши — с пылу, с жару, подсказал Кубарик.
— Есть и вчерашние, кисленькие, — доложил расторопный малый. — Есть суп с бараниной, жареные потрошки, каша гречневая с гусиным салом, каша пшеничная, блины овсяные с маслицем льняным или со сметанкой…
— Чай завариваете грузинский или краснодарский?
Это Ваня спросил.
— Какой тебе краснодарский! — зашептал Кубарик. — Ты что, не врубился? Они до Краснодара ещё не дожили, при них Екатеринодар.
— Турецкий чаёк пьем, ваше степенство, — нагло улыбался услужающий. — Прямо от султана, из его чулана.
— Неси. И вон те бублики с бараночками.
— Понимаем… сей минут!
Малый тотчас оказался возле полнолицей женщины, что-то говоря ей.
5.
— Я тут сам в первый раз, — шептал Кубарик. — Вышел из дому на разведку… вдруг затиндиликало что-то в голове… и попал сюда. А что, неплохо тут, верно?
— Откуда это взялось? — спросил Ваня, а мог бы и не спрашивать: бесполезно.
— А не знаю. Наша деревенька-то ведь при большой дороге стояла, тут, и верно, раньше-то чайная была… или харчевня, не знаю уж. Это потом шоссе мимо нас провели.
— Игрушки… кто-то пошучивает над нами, — неопределённо сказал Ваня.
— Пусть и дальше так шутят… Плохо ли: щей похлебал, водочки маленько выпил. Вот только с деньгами у меня туго, да и не принимают они наших денег.
Малый уже бежал к ним с подносом и чашками на нём.
— Я хочу предупредить, — сказал ему Ваня, — буду расплачиваться вот такими. Устроит? Предупреждаю, чтоб потом недоразумений не было.
Показал десятирублёвку — она была с портретом. Семён принял её с интересом и бережно, как фарфоровую. Сходил к женщине, они там посоветовались, вернулся, ставши очень почтительным:
— Извините-с… В нашей стороне такие не ходят-с.
— Но ведь написано же по-русски: десять рублей, — возразил Кубарик. — Ты читать умеешь?
— Царь не наш, — твердо сказал этот услужающий, разглядывая портрет на десятке со скептической усмешкой.
— Что же это, по-твоему, фальшивая?
— Фальшивой-то ассигнацией вы бы так не форсили, а суну ли бы тишком. Но такие у нас не ходят.
— Как же быть?
— Да не извольте беспокоиться, хозяйка велела угощать вас безденежно. Пейте-ешьте на здоровье.
— Но мы не шерамыги какие-нибудь! — строго сказал Кубарик.
— На обратном пути заплатите! — добавил Семен, обращаясь к Ване. — Да расход не велик, можно и за «спасибо».
— Тогда давай мне рюмку водки и хвост селедки, — распорядился Пал Палыч.
Сказавши так, Пал Палыч развернул гармонь, оглянулся на румяную женщину у стойки, похожую на купчиху с картины Кустодиева, Ване объяснил:
— Концерт по заявкам. И запел с исключительной душевностью:
— Вот и рухнули снова пролёты моста,
Что я строил к тебе, моё счастье…
Семен между тем живо спроворил и рюмку водки, и жирную селёдку.
— На ярманку спешите? — осведомился он, не отходя от их стола и глядя на нового гостя с великим любопытством. — Покупать или продавать изволите?
— Изволим и то, и другое, — сказал Ваня, наливая в блюдце из чашки; невозмутимо взял кусочек сахару, стал прихлебывать, дуя на блюдце.
Кубарик покосился взглядом на рюмку, но выпить не спешил, допел:
— И хоть рухнули снова пролёты моста
Через пропасть меж мной и тобою,
Но уже шелестят, как два белых листа,
Два крыла за моею спиною.
И витают, витают совсем неспроста
Два крыла над моею судьбою.
Речь в романсе шла явно о божественном покровительстве над гармонистом. И судя по тому, как внимательно слушала его кустодиевская «купчиха» у стойки, дела его были не безнадёжны, великий мост строился успешно.
6.
— Овес нынче дешев у нас, — сказал Семен. — А вот лошади подорожали: за хорошую по три с половиной целковых просят.
— Хорошие-то и по четыре идут, — послышалось от соседнего стола.
— А Иван Савельев купил за три, — возразил Семен. — И коровы по три рубля.
— Мы не барышники — наш интерес насчет москательного да мануфактуры, — сказал Ваня, удовлетворяя явный интерес публики, и тем самым удивил Кубарика.
— Ванюха, москатель — это что? — спросил он.
— А черт его знает! — услышал в ответ.
— Василь Трофимыч, поди глянь, — позвал Семён.
Василий Трофимыч подошел, покрутил в пальцах десятирублевку, даже понюхал ее. Это был грузный мужик в яловых сапогах, краснорожий, пухлорукий.
— Ишь ты, — сказал он. — Где ж такие в ходу? Не у немцев ли? Может, своего кайзера да на наши деньги прилепили? Они хитроумны, бестии! Того и гляди что-нибудь учинят заради нашего ограбления.
— До этих денег вам еще дожить надо, — сказал Ваня самолюбиво.
— А почем такие в вашем государстве? Что дадут, скажем, на эту бумажку?
— Коробочку спичек, — весело сказал Кубарик.
Никто не засмеялся.
— И велика ли коробка? — деловито осведомился Василий Трофимыч.
— Полсотни штук.
— По двадцати копеек за спичку, — подсчитал Семен.
Тут они, мужик и услужающий, значительно переглянулись.
— Беда в вашем государстве, — так решил Василий Трофимыч, отходя. — Беда… деньги дешевы!
— Беда, — поддакнул и Семен, удаляясь на зов хозяйки.
— Государство всё то же, что и у вас — Россия, — сердито заметил Ваня.
— А коли так, то вдвойне беда, — сказано было ему.
— Хорошего мало, — согласился Кубарик и выпил водочки.
— То ли ещё будет, — добавил Ваня Сорокоумов пророческим тоном. — Но ничего, выстоим.
7.
— Меня уж вчера приходили раскулачивать, — сообщил Кубарик.
— Кто? — насторожился Ваня.
— Какой-то деятель в
