Пиксановъ былъ сдержанъ и серьезенъ. Онъ ревновалъ капитана Немо къ Ранцеву. Его, Пиксанова, Немо пикогда не бралъ съ собою, а съ Ранцевымъ проѣздилъ до ночи. Онъ старательно говорилъ о «постороннемъ»:
— Русскихъ сѣмянъ нигдѣ не достану. Укропъ, положимъ, получилъ. Но огурцы?… Корнишоны, это совсѣмъ не то, что наши Нѣжинскiе сладкiе огурчики. A ихъ длинные змѣеобразные гиганты!.. Для чего плодить ихъ?… какая логика?
— У насъ въ имѣнiи, — томно сказала Любовь Димитрiевна, — даже ананасы разводили… Подумайте въ Рязанской губернiи — ананасы… Натурально въ оранжереяхъ… у насъ были таки садовники… Своего цѣнить и хранить только никакъ не умѣли…
— А помнишь, Люба, сушеный горошекъ… Какая прелесть!.. И всегда и зимою и лѣтомъ…
— Вообще сушеныя овощи… Славились… На Казанской улицѣ былъ спецiальный магазинъ… Чего, чего тамъ не было.
Немо, казалось, не слушалъ. Онъ смотрѣлъ въ синiе глаза хозяйки, но мысли его были далеко отъ сушеныхъ овощей.
Едва кончили лимонное желе — оно къ великому огорченiю Любови Димитрiевны не удалось и было жидкимъ, — капитанъ Немо поднялся.
— Простите, Любовь Димитрiевна, мы должны ѣхать. Насъ ждутъ дѣла. Спасибо за чудный вашъ обѣдъ. Давно я такъ не ѣлъ.
— Ахъ, помилуйте, пожалуйста… И желе не удалось. He надо было его и дѣлать… Тепло очень стало, а льду у насъ нѣтъ. Вы бы хотя еще чаю напились. Чай готовъ. Вода въ чайникѣ кипитъ. Мы бы на вольномъ воздухѣ подъ липками… Очень бы хорошо…
Капитанъ Немо рѣшительно отказался отъ чая.
— Ну, до свиданья, — сказала Любовь Димитрiевна и добавила по привычкѣ: — пока!..
Вспыхнули фонари машины, уперлись яркими лучами въ пустынную деревенскую улицу, гдѣ всѣ дома давно спали крѣпкимъ сномъ. Машина мягко и безшумно тронулась и покатилась въ глубокую балку, гдѣ подъ ея огнями серебряными облаками клубился туманъ.
Немо молчалъ. Ранцевъ смотрѣлъ въ окно, на темныя поля, на мелькавшiе мимо стволы деревьевъ. Онъ вздрогнулъ, когда Немо вдругъ коснулся его ноги.
— Ты хорошо знаешь Пиксанова?… Какъ ты думаешь, можно ему въ наше отсутствiе поручить эту радiо станцiю?
— Я знаю, что онъ очень честный человѣкъ.
— Ты говоришь… Мнѣ этого довольно…
Опять молчали. Каждый отдался своимъ думамъ и соображенiямъ.
По Парижу мчались съ большою скоростью. Мокрыя улицы были пустынны. Иногда попадались, какъ тѣни скользящiе по нимъ парные велосипедисты полицейскiе, совершавшiе объѣзды.
Когда прiѣхали домой, хотя было уже за полночь, Немо не отпустилъ Ранцева. Онъ усѣлся съ нимъ въ нижнемъ кабинетѣ и диктовалъ ему:
— Отъ «Олида» — ветчины Парижской восемь тоннъ… Солонины свѣжей… Все, Петръ Сергѣевичъ, надо предусмотрѣть… Насъ, помнишь, учили: — «ѣдешь на день, а бери хлѣба на недѣлю», какъ мы это все основательно позабыли… Записалъ: — ветчины… Сухарей морскихъ сто ящиковъ. Печенья «Лю» шестьсотъ жестянокъ… Завтра, Петръ Сергѣевичъ, съ утра поѣдемъ по этимъ дѣламъ… Надо и «мамонѣ«послужить. Голодное то брюхо, какъ говорится, къ ученью глухо. Еще въ аптекарскiе склады съ докторомъ Пономаревымъ надо будетъ проѣхать… Дня не хватитъ… А чувствую: — кончать надо, ахъ какъ надо кончать!..
— Ты такъ многое довѣряешь французамъ?
— А что?
— Да уже очень они — безбожники. Знаешь… Мнѣ кажется революцiя даромъ никогда не проходитъ… Все таки есть въ нихъ что то… Матерiалисты они…
— Это Парижъ… Да и то не весь… Вотъ, кончимъ здѣсь, поѣдемъ грузиться. Тамъ въ Бретани, въ Нормандiи другое увидишь… Какая вѣра!.. Дай Богъ намъ такой… Я тебя пошлю раньше… На дачу… Самъ останусь на два, на три дня. Кстати ты и отдохнешь. Нѣтъ… Хорошiй народъ… Твердый… вѣрующiй… А какiе патрiоты!.. Такъ продолжаемъ: — консервовъ мясныхъ… Записалъ?
Съ той самой безсонной ночи, когда на разсвѣтѣ Нордековъ покушался на самоубiйство, онъ жилъ особенною жизнью. Онъ точно переродился, помолодѣлъ, взбодрилъ себя и приводилъ въ недоумѣнiе и озлобленiе женскую половину виллы «Les Coccinelles».
Bee произошло такъ странно и головокружительно быстро. Въ этотъ день онъ, на этотъ разъ съ Ферфаксовымъ, поѣхалъ въ транспортную контору и заявилъ о своемъ уходѣ. Потомъ Ферфаксовъ повезъ его на rue Mouzaïa, гдѣ предложилъ росписаться въ полученiи жалованья за май. Онъ росписался въ настоящей, по старой формѣ составленной, требовательной вѣдомости и, мелькомъ взглянувъ въ нее, увидалъ тамъ росписку Амарантова. Это его успокоило.
— Что же я долженъ дѣлать? — спросилъ онъ, закуривая папиросу.
Ферфаксовъ, молча, показалъ ему на плакатъ: — «просятъ не курить».
Нордековъ погасилъ папиросу. Ферфаксовъ спокойно и твердо сказалъ:
— Обучать, а потомъ и комдндовать ротой. Нордекову показалось, что онъ ослышался.
— Ротой?…
— Да… Вотъ списокъ роты. Перепишите его себѣ. Перепишите и требовательныя вѣдомости. Теперь уже вы будете платить имъ жалованье.
Ферфаксовъ подалъ Нордекову бумаги, пододвинулъ перо и чернильницу, самъ же усѣлся за сосѣднимъ столомъ, открылъ несгораемую шкатулку, вынулъ изъ нея кипу счетовъ и сталъ щелкать на счетахъ.
Нордековъ углубился въ данный ему списокъ. Рота полнаго состава, по штатамъ военнаго времени… Рота для съемки въ кинематографѣ? Кое кого онъ зналъ въ этой ротѣ. Князь Ардаганскiй, напримѣръ… и отмѣтка на поляхъ карандашемъ: — «въ распоряженiи капитана Немо для связи».
— Это тоже переписывать?
— Да, отмѣтьте для свѣдѣнiя. Нордековъ переписывалъ.
«Семенъ Вѣха, барабанщикъ. Архангельской губернiи». …"Летчикъ Калиникъ Евстратовъ, онъ же горнистъ и трубачъ… Области Войска Донского. Хорошiй агитаторъ». …"Странно», — подумалъ Нордековъ.
— И это: хорошiй агитаторъ? — спросилъ онъ.
— Да… Для свѣдѣнiя.
«Странно… Вѣдь это же фильма?…» «Командиръ первой полуроты Евгенiй Парчевскiй, С.-Петербургской губернiи, кавалеристъ. Отлично знаетъ городъ. На первыя роли».
— Развѣ полковникъ Парчевскiй у насъ? Онъ мнѣ ничего не говорилъ.
— Да. У насъ не принято говорить.
— Да… Такъ…
Люди были различныхъ губернiй и областей старой Россiи, но особенно много было уроженцевъ далекаго Сѣвера, сибирской тундры, и это бросилось въ глаза Нордекову. Два взвода были иностранцы — нѣмцы и французы.
— Это зачѣмъ же?…
— Такъ нужно. Фильма интернацiональная. Списки были готовы. Ферфаксовъ объяснилъ Нордекову, гдѣ, какъ и чему онъ долженъ обучать роту. Выправка, маршировка, ружейные прiемы, порядокъ внутренней службы, гарнизонный уставъ, сборка, разборка и сбереженiе винтовки.
— Винтовка то къ чему?
— Таково требованiе общества.
Нѣтъ съ нимъ не разговоришься. Ферфаксовъ годами былъ моложе Нордекова, но полковника это не смущало. За годы пребыванiя въ Добровольческой армiи онъ привыкъ, что полковники могутъ стоять за рядовыхъ въ строю, а прапорщики командовать ротами.
Онъ усвоилъ, что дисциплина можетъ быть и безъ iерархiи… Притомъ же это для кинематографа.
Въ контору приходили люди за справками. Ферфаксовъ знакомилъ ихъ съ ротнымъ командиромъ. Нордековъ молодымъ дѣлалъ круглые глаза и, свирѣпо вращая ими, говорилъ:
— Тр-р-репещи молодежь!.. Видъ веселый, но безъ улыбки!.. Полковникъ Нордековъ васъ подтянетъ!..
Время шло быстро. Послѣ завтрака они на такси поѣхали къ портному, выбрали и пригнали для Нордекова синiй костюмъ, такой же, какой былъ на Ферфаксовѣ. Тамъ же полковникъ получилъ три голубовато сѣрыя рубашки и галстухъ голубой съ серебряной строчкой, шляпу и черное пальто.
— Что же все это стоитъ? — не безъ испуга спросилъ полковникъ.
— Ничего не стоитъ. Это казенное. Отъ общества. Это — наша форма.
— Форма, — тупо повторилъ полковникъ. Ему хотѣлось ущипнуть себя за руку. He спитъ ли онъ надъ Сеной съ револьверомъ въ карманѣ и съ твердымъ намѣренiемъ застрѣлиться въ сердцѣ?… Или это уже «на томъ свѣтѣ«?… Но странно все таки, что на томъ свѣтѣ — Ферфаксовъ, Парижскiя улицы и французъ портной.
Что то военное было въ немъ самомъ, когда онъ надѣлъ на себя новое платье. Оно поднимало духъ.
— Я могу это и носить?
— Да, если хотите… На занятiяхъ обязательно. Внѣ службы по желанiю.
«Чудеса въ рѣшетѣ«, - подумалъ полковникъ. Въ этой «формѣ«онъ чувствовалъ себя моложе и бодрѣе. Точно со старымъ его костюмомъ отлетѣло его «бѣженское» «я», гдѣ были транспортная контора и вилла «Les Coccinelles».
Ho «Les Coccinelles» остались. Онъ возвращался на нихъ, какъ всегда въ седьмомъ часу вечера, франтомъ, въ синемъ костюмѣ и въ черной щляпѣ и съ кордонкой въ рукахъ. И, какъ всегда, Нифонтъ Ивановичъ съ «газетиной» поджидалъ его у воротъ.
