В туалете спустили воду. Две сестры присоединились к мужчинам, смотрели со скучливым весельем.
— Милый ты мой, — сказала Линда, — мы вполне понимаем, что это твое дитя или по крайней мере дитя твоей покойной жены, а не фарфоровый совенок или еще что-нибудь, но наша обязанность — забрать тебя, а остальное нас не касается.
— Пожалуйста, пойдемте, а, — взмолилась Мариэтта, — ужас ведь, как поздно.
— Дайте мне позвонить Шамму [один из членов Совета Старейшин], — сказал Круг. — Только это. Один телефонный звонок.
— Ой, да пойдемте же, — повторила Мариэтта.
— Вопрос в том, — сказал Мак, — пойдешь ли ты мирно, по собственной воле, или мне придется тебя изувечить, а потом скатить по ступенькам, как мы делали с бревнами в Лагодане.
— Да, — сказал Круг, внезапно надумав. — Да. Бревна. Да. Пойдемте. Пойдемте скорее. В конце концов, все решается просто!
— Выключи свет, Мариэтта, — сказала Линда, — а то еще нас обвинят, что мы украли его электричество.
— Я вернусь через десять минут, — во всю силу легких выкрикнул Круг, обернувшись в сторону детской.
— А-а, господи-боже, — пробормотал Мак и пихнул его к двери.
— Мак, — сказала Линда. — Как бы ее не продуло на лестнице. Я что подумала, может, ты снесешь ее вниз. Знаешь что, пусть этот идет впереди, я за ним, а ты сзади. Ну-ка, подними ее.
— А знаете, я совсем не тяжелая, — сказала Мариэтта, воздевая к Маку локотки. Неистово покраснев, молодой полицейский подсунул сложенную ковшиком вспотевшую лапу под благодарные бедра девушки, другой обхватил за ребра и легко вознес ее к небесам. Одна из ее туфель свалилась.
— Ничего, — быстро сказала она, — я могу засунуть ногу к вам в карман. Вот так. Лин донесет туфлю.
— А вы и вправду не много весите, — сказал Мак.
— Теперь держи меня крепче, — сказала она. — Держи меня крепче. И отдай мне этот фонарик, он мне делает больно.
Маленькая процессия начала спускаться по лестнице. Было темно и тихо. Круг шагал впереди, в круге света, игравшего на склоненной, непокрытой его голове, на коричневом халате, — ни дать ни взять участник какого-то таинственного религиозного действа с картины мастера светотени или с копии с этой картины, или с копии с этой копии или с какой-то другой. Следом шла Линда с пистолетом, нацеленным ему в спину, ее миловидно изогнутые ноги изящно перебирали ступени. За ней шел Мак и нес Мариэтту. Преувеличенные детали перил, а иногда — тень от волос и пилотки Линды скользили по спине Круга и вдоль призрачных стен, это плясал электрический фонарь в пальчиках озорной Мариэтты. На тончайшем ее запястьи имелся снаружи забавный костяной бугорок. Теперь давайте расставим все по местам, давайте посмотрим правде в глаза. Они нашли рукоятку. В ночь на двадцать первое Адам Круг был арестован. Это было неожиданно, поскольку он не предполагал, что они сумеют найти рукоятку. Собственно, и сам-то он едва ли знал, что какая-то рукоятка вообще существует. Будем рассуждать логически. Они не причинят ребенку вреда. Напротив, ведь это их ценнейший залог. Не будем выдумывать лишнего, будем держаться чистого разума.
— Ох, Мак, как божественно... Я хотела бы, чтобы здесь был биллион ступенек!
Может быть, он уснет. Помолимся, пусть он уснет. Ольга однажды сказала, что биллион — это сильно простуженный миллион. Голень болит. Все, все, все, все, все, что угодно. Твои сапоги, dragotzennyi, вкусом напоминают засахаренный чернослив. И взгляни, на губах у меня кровь от твоих шпор.
— Ничего не вижу, — сказала Линда, — перестань баловаться с фонарем, Марихен.
— Держи его прямо, детка, — пророкотал Мак, отдуваясь с некоторой натугой, его огромная неопытная лапа медленно таяла; несмотря на легкость его каштановой ноши; оттого, что жар ее возрастал.
Повторяй себе, повторяй: что бы они не делали, они не причинят ему вреда. Их жуткий запах и обгрызенные ногти — зловоние и грязь гимназистов. Они могут начать ломать его игрушки. Перебрасываться, и ловить, и перебрасываться, угадай, в какой руке, одним из его любимых мраморных шариков, тем, опаловым, единственным, священным, к которому даже я не смел прикоснуться. Он посередке, старается их остановить, поймать шарик, спасти. Или, к примеру, выкручивать ему руку или какие-то грязные подростковые шуточки, или — нет, все не так, держись, не выдумывай лишнего. Они позволят ему заснуть. Они просто пограбят в квартире и нажрутся досыта в кухне. И как только я доберусь до Шамма или прямо до Жабы и скажу ему то, что скажу —
Неистовый ветер вцепился в четверку наших друзей, когда они вышли из дома. Их ожидал элегантный автомобиль. Линдин жених сидел за рулем — приятный блондин: белесые ресницы и —
— Ба, да никак мы знакомы. Ну как же! Фактически, однажды мне уже выпала честь шоферить для профессора. А это, значит, сестричка. Рад познакомиться, Марихен.
— Лезь внутрь, ты, толстый олух, — сказал Мак, и Круг тяжело осел рядом с водителем.
— Вот твой туфель и вот твой мех, — сказала Линда, передавая обещанную шубку Маку, который принял ее и принялся укутывать Мариэтту.
— Нет, — просто на плечи, — произнесла дебютантка.
Она встряхнула гладкими каштановыми волосами, затем особым высвобождающим жестом (тыльная часть ладошки быстро порхнула над нежным зашейком) легко взметнула их, чтобы они не лезли под воротник.
— Здесь есть местечко для троих, — сладко пропела она из машинных глубин лучшим ее голоском (иволга золотистая) и, отскользнув к сестре, похлопала по свободному месту у дверцы.
Однако Мак откинул одно из передних сидений, чтобы поместиться прямо за арестантом, положил оба локтя на разгородку и, сунув в рот мятную жвачку, велел Кругу вести себя прилично.
— Все на борту? — осведомился д-р Александер.
В этот миг распахнулось окошко детской (крайнее слева, четвертый этаж), высунулся один из молодцев и завопил что-то вопрошающее. Из-за буйного ветра ничего нельзя было извлечь из мешанины слов, вылетавшей наружу.
— Что? — крикнула Линда, носик ее нетерпеливо наморщился.
— Углововглувуу? — взывал из окна молодец.
— Лады, — сказал Мак, ни к кому в отдельности не обращаясь. — Лады, — повторил он. — Мы тебя услышали.
— Лады! — крикнула вверх Линда, сложив рупором руки.
В трапеции света замаячил в бурном движении второй из юнцов. Он вцепился в запястья Давида, взобравшегося на стол в тщетной попытке достигнуть окна. Ярковолосая, светло-синяя фигурка исчезла. Круг, мыча и дергаясь, наполовину вывалился из машины с повисшим на нем Маком, обхватившим его за поясницу. Машина поехала. Бороться было бессмысленно. Процессия цветастых зверушек пронеслась по косой полоске обоев. Круг упал на сиденье.
— Интересно, чего он спрашивал, — сказала Линда. — Ты совершенно уверен, что все в порядке, Мак? Я хочу —
— Ну, у них же свои инструкции, разве нет?
— Я полагаю.
— Всех шестерых, — выговорил Круг, задыхаясь, — всех шестерых, вас, будут пытать и расстреляют, если с малышом что-то случится.
— Ай-яй-яй, какие плохие слова, — сказал Мак и не слишком нежно тюкнул Круга за ухом костяшками четырех расслабленных пальцев.
Д-р Александер, именно он разрядил несколько напряженную атмосферу (ибо не приходится сомневаться, что в эту минуту все они ощутили, — что-то пошло не так):
— Что ж, — сказал он с умудренной полуулыбкой, — уродливые слухи и некрасивые факты не всегда так же неизменно верны, как уродливые невесты и некрасивые жены.
Смех брызнул из Мака, прямо Кругу на шею.
— Ну, я скажу, у твоего нового отличное чувство юмора, — прошептала сестре Мариэтта.
— Он университетский, — сообщила большеглазая Линда, благоговейно кивая и выпячивая нижнюю губку. — Он ну прямо все знает. Меня просто оторопь берет. Ты бы видела, как он управляется с пробками или с разводным ключом.
Девушки предались уютной беседе, как это водится у девушек, сидящих на заднем сиденьи.
— Расскажи мне побольше про Густава, — попросила Мариэтта. — Как они его придушили?
— Значит, так. Приходят они с черного хода, я как раз готовила завтрак, и говорят, у нас приказ избавиться от него. Я говорю, ага, но чтобы никакой грязи на полу и никакой стрельбы. А он заперся в гардеробе. Прямо слышно, как он там трясется, одежда на него сыпется, плечики звякают. Такая гадость. Я говорю, парни, я не желаю смотреть, как вы это будете делать, и не желаю тратить весь день на уборку. Так что они свели его в ванную и там за него принялись. Конечно, утро у меня пропало. Мне к десяти к дантисту, а они засели в ванной и просто жуть, какие оттуда звуки, особенно от Густава. По крайней мере минут двадцать они там возились. Говорят, адамово яблоко у него было жесткое, как каблук, — и, конечно, я опоздала.
— Как обычно, — прокомментировал д-р Александер.
Девушки рассмеялись, Мак повернулся к младшей из двух и перестал жевать, чтобы спросить:
