Вес твоих аргументов - Марина Сергеевна Комарова

не могла поверить, что всё дело именно в желании Лебедева продолжить общение. Как именно — сейчас думать просто нельзя. Потому что весь боевой настрой уйдёт в совершенно неправильное место… то есть мысли о том, что с утра, в темно-сером костюме, белоснежной рубашке и при галстуке, Глеб выглядит так, что хочется немедленно… еще раз уехать на консалтинговый семинар.

Никогда бы не подумала, что это будет меня возбуждать, тьфу!

А ещё вспоминался взгляд Глеба. Сегодня он был совсем не таким, как на выходных. Хищник, голодный и полный предвкушения. Что он мог предвкушать, я, честно говоря, могла только предполагать. Но вот быть уверенной — нет. Неужто такой человек вообще мог настолько заинтересоваться юристкой какого-то «Адаманта», что пойти на такой поступок? В смысле, дожать Загорулина. Ведь Лебедеву явно есть что предъявить «Адаманту». Снова и снова. Используя… весь вес своих аргументов.

Разум говорит, что нет. Сердце — да, конечно. Глаза: ты сама, дурында, всё видела. Поэтому, сделав вывод из происходящего, я поняла, что надо завязывать с размышлениями и идти к Загорулину.

В заявлении я указала причину «по собственному желанию». И хоть «по соглашению сторон» было куда приятнее, но тут не надо быть даже отвратной гадалкой Αзой Михайловной, соседкой тети Сары сверху, чтобы понимать — Загорулин не согласится. А так… есть возможность соскочить. И даже уболтать отпустить без двух недель отработки.

Изначально вообще хотелось малодушно положить заявление Загорулину в папку на подпись, но подставлять Иру, которой потом достанется просто так, я не собиралась. Пока ожидала Загорулина в приёмной, Ира несколько раз бросала вопросительные взгляды. Но толком ничего добиться не смогла.

Наконец-то начальник снабжения покинул кабинет Загорулина.

— К вам Вавель, Всеволод Николаевич, — прозвучал звонкий голос Иры.

Пути назад нет. Я сделала глубокий вдох, нацепила на лицо маску невозмутимости и шагнула в кабинет шефа. Ещё пока шефа.

Промелькнула безумная мысль, что к Лебедеву я бы так не заходила. Но тут же испарилась.

Вопреки ожиданиям Загорулин выглядел весьма жизнерадостно и разве что не катался по кабинету на новом кресле.

— Ксюшенька, смотри, какая прелесть! — возвестил он, стоило только мне перешагнуть порог. — Да в нём можно жить!

Кресло жалобно скрипнуло. Но Загорулин этого не заметил. И вообще лучился энергией, прекрасным настроением и желанием кого-то срочно загорулить вусмерть.

— Видел твой ответ по «Киране», — сообщил он, радостно потерев руки. — Чудесненько, прямо очень чудесненько. Прямо молодец какая, умничка, не знаю, как тебе это удалось.

Я с трудом удержалась, чтобы не скривиться. Да, с таким радостным выражением физиономии ещё не пытались обругать. Как тебе удалось? Тупая же, как табуретка! Через постель, епт!

Села рядом с Загорулиным, решив, что дождусь, пока шеф выговориться. Тот, не чуя подвоха, снова уткнулся в монитор. Открыл было рот что-то сказать, но затрезвонил мобильный.

Ухватив трубку, Загорулин заговорил непривычно приторно и сладко. При этом совсем не о работе. Я только и могла разве что удивиться: уже нашёл новую любовницу? Нужно было отдать должное, имея непримечательную внешность, опыт в очаровании девиц у Загорулина шикарный. Те сами льнут к нему. О пассиях директора «Адаманта» сплетничает вся женская часть фирмы, и ему же немного завидует мужская.

Присутствие юристки, которую пытался облапать, Загорулина ни капли не смущало. С таким же успехом меня в кабинете могло и не быть. Я провела пальцами по крышке стола. А в кабинете Лебедева… Невольно сглотнула. Сердце пропустило несколько ударов. Нет, даже два дня и три ночи, проведённые бок о бок с этим человеком, бесповоротно изменили всё. Работа-то пошла прекрасно, а вот остальное… Я прекрасно понимала, что смотреть на Лебедева только как на начальника — просто не получится. Хотя между нами и было-то… Один поцелуй.

Но всё это… неправильно. На совещании нужно думать о деле, а не смотреть, как изумительно сильные и красивые пальцы сжимают ручку, перебирают бумаги, нажимают кнопки на телефоне. И слушать, что говорят, а не пропускать сквозь себя каждую интонацию бархатистого низкого голоса; чувствовать, как внутри всё почему-то сладко сжимается.

— Так что за вопрос-то? — вырвал из размышлений голос Загорулина.

Потребовалось несколько мгновений, чтобы очнуться и медленно положить перед шефом заявление.

Снова зазвонил мобильник. Загорулин принял вызов, но при этом взял в руку заявление и откинулся на спинку кресла. Я стиснула зубы. Пауза. Черт, это плохо. Шеф всё же не совсем дурак. И вполне способен, разговаривая с кем-то, оценить масштаб беды.

С каждой секундой он мрачнел. Отвечал при этом отрывисто и односложно. Совсем не так, как ворковал до этого со своей зазнобой.

Медленно отключился. Перехватил заявление двумя руками. Прочитал ещё раз. Я сохраняла невозмутимое выражение лица. Только без нервов. Всё так, как и должно быть. Ещё чуть-чуть — и всё решится.

Загорулин положил бумагу на стол, поднял взгляд на меня и мягко уточнил:

— Итак?

Для начала совсем неплохо. Он держит себя в руках. Помрачнел, конечно, но при этом молча ждал, что скажу я.

Я же все выходные обдумывала, что именно сказать. Правду — вы, дражайший шеф, мудак, и вообще меня переманили на другую работу, — отмела сразу. Понятное дело, даже если б и надо было сказать нечто подобное, подобрала бы очень мягкие формулировки. Профессионалка всё же. Но тут… Говорить о другом месте работы крайне неосмотрительно. Да, вряд ли Загорулин не узнает, что его юристку совратил… тьфу, сманил Лебедев. Поэтому решила сказать почти правду:

— Переезд, Всеволод Николаевич. Сейчас семейные дела повернулись так, что надо с ними срочно разобраться.

Загорулин чуть приподнял брови, взял ручку, постучал задумчиво о крышку стола.

— Настолько серьёзные, что надо увольняться?

— Я не знаю, когда вернусь, — развела руками я, стараясь удержать печально-скорбное выражение лица. — Здоровье ребёнка, сами понимаете.

Загорулин бросил на меня взгляд. Явно же, похабник, решил, что внебрачный ребёнок или еще что. Или что я беременна от Лебедева и говорю про будущего ребенка. Ведь по документам в отделе кадров я проходила как «не замужем». И Загорулин это прекрасно знает.

— Твой ребёнок, Ксюша? — коротко спросил он.

Объяснять, что нет и вообще… то есть, немного мой, то есть… было глупо. Только решит, что я неумело и некрасиво вру. Хочешь, чтобы тебе не поверили — скажи правду.

— Мой, — коротко ответила я.

Пусть думает что хочет. Только подставь свою чертову подпись.

— Ксюша, а почему сразу не сказала?

— Сложная ситуация, — кратко ответила я.

Загорулин вновь опустил взгляд в бумаге. Явно о чем-то раздумывал. При этом ощущение, что мой уход его не особо