в ней сильное желание. А если с ним получится, подумала она. До сих пор она искала таких мужчин, как Юлий. А эта его полная противоположность, вместо утонченного интеллектуала предельно грубый мужлан. Но кто может знать, кто поможет ей снова долететь до тех видений.
Дана подняла голову, их взгляды встретились, и Дана по появившейся на лице бизнесмена гримасе усмешки поняла, что он все понял. Ей стало одновременно неприятно и волнительно.
Гребень встал, подошел к двери, закрыл ее на замок и двинулся к Дане. Она же смотрела на него, как кролик на удава, не в силах даже пошевелиться.
Гребень грубо отодвинул в сторону мольберт, схватил Дану за руку и резко поднял со стула. И впился губами в ее рот. Внизу живота возникло настоящее пекло желания, и Дана, отвечая на его призыв, через брюки сжала его член. И сразу почувствовала, какой же он большой.
— Давай, соси, — приказал Гребень.
Дана стала расстегивать брюки, от волнения ей удалось это сделать не сразу.
— Да что ты там возишься, дура, — заорал Гребень. И рванул так свои брюки, что оторвавшаяся пуговица больно ударила в нос Даны.
Но ей уже было не до таких мелочей. Член поразил ее своими размерами, и она полностью отдалась своему занятию, даже несмотря на то, что он был явно не мытый и имел не самый приятный кислый вкус. Но она уже ни на что не обращала внимания.
Гребень повернул ее к себе спиной, сдернул с Даны джинсы, трусики и вошел сзади. Наслаждение было таким острым, что она не выдержала и закричала.
— Нравится, сучка! — воскликнул Гребень, входя целиком членом в нее.
Дана все глубже погружалась в море наслаждения, привычные образы вдруг исчезли, и она вдруг оказалась в каком-то невероятном облаке света. Он был необычно ярким и заполнял ее всю. И каким-то шестым чувством Дана поняла, что сейчас перед ее мысленным взором возникнут те самые картины. И в этот миг ее с головой накрыла волна мощнейшего оргазма. И почти сразу же все померкло, мир быстро возвращал свои привычные тусклые краски.
Дана так обмякла, что едва не упала, если бы Гребень ее вовремя не поддержал. Затем он быстро заправил свое орудие в брюки. И как ни в чем ни бывало вернулся на свое место. Не спрашивая ее разрешения, достал бутылку коньяка и несколько раз с шумом хлебнул прямо из горлышка.
— На сегодня хватит, детка, — сказал он.
Дана не возражала, после пережитого заниматься портретом она бы и не смогла.
— Хорошо, — произнесла она.
— Завтра явишься, — категорическим тоном приказал Гребень. — Если понадобится, увеличим число сеансов. А сейчас вали домой, других дел по горло.
Дана молча собрала свои вещи и двинулась к выходу из кабинета.
— До свидания, — попрощалась она, отпирая закрытую на замок дверь.
Но Гребень уже занимался другими делами и даже не стал ей отвечать.
Дана пришла домой, не раздеваясь, упала на кровать. Ее душили слезы. Она была так близко к результату, которого безуспешно добивалось все последнее время. Она уже почувствовала яркий свет, и в этот момент ее накрыл оргазм. Да, очень сильный, такого она испытывала не часто, но будь он трижды проклят, так как все испортил.
От огорчения Дана даже застонала. Если бы он случился на несколько мгновений позже, она не сомневается, что увидела снова ту картину. Ведь тогда — она это ясно помнит, сначала тоже была яркая вспышка, которая на миг даже ее ослепила. После чего появились эти ни с чем несравнимые переливы света, эти странные и удивительные фигуры. И только затем ее накрыл оргазм. Как же ей сегодня не повезло.
Зазвенел телефон. Звонила Аничкова. Ну, разумеется, она обязательно должна узнать, как прошел их первый сеанс. Иначе ее долго будет мучить неутоленное любопытство. Ладно она ей расскажет, но о сексе говорить не станет. Вряд ли Марина станет ревновать, но и вряд ли ей это понравится. Все же она считает гребенного Гребеня своим мужчиной.
Дана коротко поведала о первом сеансе. Особый интерес вызвал у Аничковой эпизод с коньяком.
— Ты так ему и запретила пить, — не поверила Марина. — Сказала, что тогда у него изменится на портрете выражения глаз?
— Так и сказала, — подтвердила Дана. — А что тут такого?
— Ты просто его плохо знаешь, он самый настоящий деспот. Он мне сам как-то сказал, что приходит в бешенство, когда ему возражают подчиненные и женщины.
— Возможно, но после моих слов он в бешенство не пришел. Нормально продолжили сеанс.
— Странно, — задумчиво протянула Аничкова. — А у вас, кроме позирования больше ничего не было?
— Что ты имеешь в виду?
— Не разыгрывай дурочку, это лишь вызывает подозрения.
Дана мысленно согласилась с подругой, ей не надо было задавать этот дурацкий вопрос. Она бы на ее место тоже заподозрила неладное.
— Ничего больше не было, — буркнула Дана. Развивать эту тему ей ужасно не хотелось.
— Не было, так не было, — внешне легко согласилась Аничкова. Но Дана была уверенна, что она ей поверила в лучшем случае наполовину. Попытается что-то выведать у Гребеня. Станет ли он молчать, это большой вопрос? Если проговорится, то ей, Дане, будет неудобно перед ней.
— Я тебе звоню по другой причине, — услышала она голос Марины.
— И по какой?
— Гершович хочет в следующий номер журнала большую статью о тебе. Придется, подруга, мне писать.
— Нет! — вдруг само собой непроизвольно вырвалось у Даны.
— Что нет? — не поняла Аничкова.
— Статью про меня. Еще рано. Я не готова.
— Ты с ума сошла! Готова, не готова, какая разница. Сам Гершович сказал: надо писать. Тебе этого мало?
— Мало.
— Что же тогда тебе нужно?
Дана задумалась. Вот если бы она сегодня она снова увидела те картины, то не сомневалась бы по поводу статьи. Но сейчас… Нет, она не хочет.
— Я не знаю, Марина, что нужно. Просто чувствую, рано. Давай подождем несколько месяцев.
— Ты может, и можешь ждать, а я нет. На днях приступаем. Только ты должна написать еще одну, а лучше несколько новых картин. В журнале же будут иллюстрации на несколько полос.
Дану охватила настоящая паника. Что же ей делать? Она не может отказаться ни отказаться от предложения Марины, ни согласиться с ним. И то и другое для нее будет иметь печальные последствия. Дана лихорадочно размышляла, что же ответить, но не находила слов.
— Я не слышу тебя, — напомнила о своем существовании Аничкова.
— Я думаю.
— О чем, идиотка. Я не понимаю твоего
