Иван Васильевич, сам того не замечая, всё больше и больше втягивался в работу. Выровняв фуганком бортовые тесины, он выпилил и выстругал среднюю распорку; эта распорка должна была быть равной намеченной ширине лодки, но по высоте немного ниже бортов. Эту распорку мы прибили гвоздями поперёк бортовых тесин. Затем мы выпилили из толстой доски корму лодки. Чтобы борта лодки плавно сходились от середины лодки к корме, мы сделали эту доску короче средней распорки примерно в два раза. А для того чтобы нос и корма крепче держались и бортовые тесины не вырвали вбитых гвоздей, я набил поверх бортов на нос лодки выпиленный из доски треугольник, а на корму - узенькую дощечку, которая могла служить сиденьем для пассажира.
Пока я стругал доски для носа и кормы, Андрей выпилил доску для среднего сиденья, которую мы с ним и прибили внутри лодки, прямо на среднюю распорку.
Работа шла споро. Нам помогали все ребята. Особенно старался Горка. Митя тоже пытался не отставать, но у него всё получалось с непривычки не так складно. Тогда он придумал для себя другое занятие: он сбегал домой и принёс мой фотоаппарат.
- Дядя Петя, давай я сниму, как вы работаете. В Москву карточки повезём. Ты наведи мне, а я щёлкну. Ладно?
- Ну ладно, снимай.
- Только вы не шевелитесь.
- Как же не шевелиться-то, когда работаешь! Ведь ты нас за работой снимать хотел? - насмешливо спросил Андрей.
Митя щёлкнул затвором и важно сказал:
- Готово! Только ты, Андрей, выйдешь с раскрытым ртом.
Но вот остов лодки готов. Мы поставили его на фанерные листы, очертили контуры дна, перевернули на другую сторону, опилили фанеру и начали привёртывать шурупами и пришивать гвоздями фанерное дно к бортам.
Чтобы лодка не протекала, мы пришили фанеру на резиновую прокладку, внутрь которой была завёрнута жгутом пакля. Сделать такую прокладку оказалось не таким простым делом, как мы думали. Резина упрямо развёртывалась, пакля из неё вылезала, и дело не клеилось.
- Подожди-ка, сейчас мы это уладим! - сказал Иван Васильевич.
Он отправился в дом и возвратился с иголкой и нитками.
- Давай сначала прошьём легонько нитками. Вот тогда пакля и не будет вылезать.
Теперь работа пошла на лад.
Чтобы края фанеры не обивались и не отщеплялись, мы нарезали ножницами из старого железа узенькие полоски шириной в три сантиметра и, согнув их под углом, прибили поверх фанеры ко дну и бортам лодки. А чтобы фанера не продавливалась ногами, мы пришили гвоздями ко дну лодки во всю её длину широкую планку - киль. Осталось только просмолить лодку и покрасить её.
- Давай я уж сам просмолю лодку, - сказал Иван Васильевич. - Ты перепачкаешься весь да и не сумеешь сделать как следует. А я на своём веку столько лодок всяких пересмолил - и больших и маленьких страсть!
Он надел на руки громадные несгибающиеся кожаные рукавицы, сделал из мочала помазок, привязал его к палке и быстро промазал все швы и дно лодки густой горячей смолой.
Посмотреть, как мы мастерим лодку, набралось много народу. Здесь были не только ребятишки, но и взрослые. Они сидели на траве и добродушно подтрунивали над нами.
- Мало тебе колхозных лодок, Пётр Иванович, что ты свою посудину делаешь? - спрашивал один.
- Утонете вы на ней... - пророчил другой.
- Мотор бы к ней надо!
- Осадка у вашей лодки больно велика будет. Того и гляди, на мель в Волге засядете. Придётся буксир вызывать! - подсмеивался отец Горки.
- Не сядем! - отшучивался я. - У нас ваш Горка за лоцмана будет, а он фарватер хорошо знает.
Пока мы с ребятами и с Иваном Васильевичем строили лодку, Михаил Алексеевич сделал вёсла. Сделал он их замечательно! Сначала Михаил Алексеевич гладко отстругал доски, а потом нарисовал на каждой карандашом контуры будущего весла. Вот где сказалась его профессия! Он так старательно и точно рисовал, словно это был не чертёж простого весла, а очень сложная и тонкая литография.
Вёсла получились лёгкие, красивой формы и были гладко отшлифованы стеклом. Самый низ у лопаток вёсел Михаил Алексеевич обил жестянкой от консервной коробки. Теперь, по уговору, он должен был покрасить вёсла и лодку.
Мы все уселись на траву отдыхать, а Михаил Алексеевич развёл яркую, весёлую зелёную краску и начал любовно, не спеша красить.
- Ну, а как же мы её всё-таки назовём? - спросил Митя, когда Михаил Алексеевич мазнул кистью в последний раз.
Теперь и в самом деле пора было подумать о названии.
- Назовём её "Альбатросом", -предложил Митя.
- Да что ты всё какие-то птичьи названия придумываешь!
- Ну, тогда "Щукой"!
- Какая же это щука! Щука длинная и узкая, а у нас, скорее, карась получился.
- Тогда давайте "Карасём" и назовём, - несмело предложил Горка.
- Ну, "Карась" так "Карась"! Пиши, старик, это по твоей части, сказал Михаил Алексеевич.
Я уже написал букву "К", да подумал, что рыбаки ещё будут смеяться над нашим пузатым "Карасём". А тут ещё Иван Васильевич вмешался.
- Теперь в Борчаге одним карасём больше будет! - сказал он, засмеявшись.
Сам того не замечая, Иван Васильевич подсказал нам название лодки.
- Миша, - закричал я, - а не назвать ли нам лодку "Борчагой"? Пусть и наше любимое озеро и лодка будут тёзками! Идёт?
- Идёт, старик! Стирай "К" и пиши "Б" - "Борчага", а я пока Ивану Васильевичу вёдра покрашу.
Я стёр тряпочкой букву "К" и вывел белилами по зелёному фону слово "Борчага". На корме я нарисовал разноцветную, небывалую рыбу. На нос лодки мы поставили маленький красный флажок.
Пока я писал свою рыбину, ребята так тесно меня обступили, что чуть не влезли в ящик с красками.
- Это он окуня рисует, - шёпотом сказал Горка.
- Тише ты! И вовсе не окуня. Где ты видал таких? Таких рыб у нас не бывает. Это морская рыба, - ответил Андрей.
- Мало ли что не бывает! Ведь и лодок таких ещё не было. Верно, дядя Петя? - сказал Митя.
- Верно. Это я нарочно такую нарисовал. Рыбам интересно будет поглазеть на нашу диковинку, вот они и будут стаями за "Борчагой" ходить. А мы их тут - раз на удочку, и будь здоров!
Лодка была совсем готова, но уходить от неё нам не хотелось. Мы так и сидели на траве вокруг неё, любовались ею и обсуждали: не будет ли она протекать, высохнет ли до завтра, не перевернётся ли, выдержит ли она двоих взрослых? Время от времени кто-нибудь вставал, подходил к лодке, трогал её пальцем, пробовал, как она сохнет.
ГОТОВИМ УДОЧКИ
Утром чуть свет я уже вскочил на ноги и подбежал к окну посмотреть на нашу "Борчагу". Лодки на месте не было! "Где же она? - подумал я с тревогой. - Неужели утащил кто?" Я открыл окно, высунулся из него по пояс и тогда увидел, что лодка цела, но только переехала к поленнице. Это Андрей с ребятами, проснувшись раньше нас, догадались перекатить лодку на катках с теневой стороны на солнышко, чтобы она скорее высохла. Теперь они сидели около лодки и играли в "ножичек".
Услыхав, как стукнуло окошко, ребята обернулись, вскочили с травы и подбежали ко мне.
- Немного ещё не высохла, Пётр Иванович. Краска уже сухая, а вот смола ещё немножечко липнет. Мы лодку на солнышко перекатили. Она лёгкая! - сказал Андрей.
От нашего разговора проснулся и Михаил Алексеевич.
- Раз не просохла - будем пока снасть готовить, - сказал он.
Хотя мне и не терпелось поскорее спустить "Борчагу" на воду, я не мог не согласиться с ним.
Провозились мы со своими удочками до самого вечера. И всё потому, что аккуратный Михаил Алексеевич очень основательно всё делал. Такой уж у него характер. За что бы он ни взялся, всё он делает не спеша, но зато так хорошо, что хоть на выставку посылай.
- Ты мне не мешай, старик, и не подгоняй меня. Это тебе не лодку мастерить! Эта работа тонкая, деликатная. Тут уж буду командовать я, а ты мне помогай. А ещё лучше - ступай собирай и укладывай всё к завтрашнему дню. Не забудь только топорик захватить да садок почини, а уж я тебе такие снасти приготовлю, что рыба в очередь станет к нашим удочкам.
Пришлось подчиниться.
Теперь уж ребята сидели вокруг Михаила Алексеевича, забыв о моём существовании, и только один Андрей пошёл со мной собирать и укладывать наше снаряжение.
Михаил Алексеевич тщательно выбирал поводки из солового конского волоса, привязывал их к маленьким крючкам и лескам, подбирал дробинки для грузил, приделывал лёгкие поплавки. Чтобы крючок не тупился при заматывании лесы, к удилищу, в нижней его части, Михаил Алексеевич привязывал маленькую пробочку.
Такие лёгкие удочки Михаил Алексеевич сделал для ловли мелкой рыбы - живцов: плотвы, краснопёрки, окуней. На эти же удочки умелый рыболов может вытащить и порядочную рыбу. Я хоть и раз в году ловлю рыбу, но и то мне приходилось вылавливать на один волос фунтовых окуней и краснопёрок.
Для более крупной рыбы - язей, больших окуней, подлещиков и линей - Михаил Алексеевич сделал удочки поосновательнее. И лески для них взял более прочные, фабричные, из "сатурна", и крючки и поплавки крупнее, и грузила тяжелее.
